Print this page
Wednesday, 24 February 2016 05:02

Сирия: Игра на нервах

Written by
Rate this item
(0 votes)

В полдень 26 февраля в Сирии должны сложить оружие вооружённые формирования, не признанные террористическими на уровне Совета безопасности ООН. Заявление президента Путина о договорённостях, достигнутых по этому поводу между Россией и США, появилось вечером в понедельник, 22 февраля, на сайте Кремля. 

"До полудня 26 февраля 2016 года все воюющие в Сирии стороны должны подтвердить нам или американским партнёрам свою приверженность прекращению огня. Российские и американские военные совместно на картах определят территории, на которых действуют такие группировки. Против них боевые операции Вооружённых сил Сирийской Арабской Республики, российских Вооружённых сил и возглавляемой США коалиции вестись не будут. Оппозиционеры, в свою очередь, остановят боевые действия против Вооружённых сил Сирийской Арабской Республики и группировок, оказывающих им поддержку", – заявил президент Путин после телефонного разговора, который состоялся у него в понедельник с президентом США Бараком Обамой.

России и Соединённым Штатам Америки удалось согласовать пресловутые списки организаций для участия в переговорах по Сирии, которые теперь, можно надеяться, всё-таки состоятся. Старт назначен на 25 февраля в Женеве. В начале месяца, напомним, такая попытка сорвалась. В Женеву не приглашены, как известно из попавших в печать тезисов соглашения, представители "Исламского государства" (запрещено в России) и группировки "Джабхад-ан-Нусра". Террористов перемирие не коснётся, удары по ним как со стороны России, так и со стороны коалиции, возглавляемой США, продолжатся. Об этом тоже сказал Путин поздно вечером в понедельник. Заявления президента и ситуацию, которая может сложиться в Сирии дальше, "Фонтанке" прокомментировал глава Центра арабских и исламских исследований Института востоковедения РАН, директор Центра политических систем и культур МГУ Василий Кузнецов.

- Василий Александрович, можно ли сказать, что наши с США взгляды на то, кто террорист, а кто борец за свободу, сблизились? И какое может быть перемирие, когда те, кого мы признаём террористами, продолжат воевать?

– С тем, что в Сирии есть террористические группировки, никто не спорит. ИГИЛ – это террористы. "Джабхат-ан-Нусра" – это террористы. Хотя стопроцентно объективных критериев, кого считать террористами, выявить, на самом деле, невозможно. Основания для этого могут быть достаточно произвольными, само понятие "террористы" всегда было очень политизировано. И это – один из постоянных сюжетов наших переговоров с американцами. Например, "Хезболла" – это союзники России, а для американцев они – террористы. И так далее. Но есть список террористов, согласованный на уровне Совета Безопасности ООН. А перемирий с террористами быть не может, переговоров с ними никто вести не будет.

- О тех, кто назван террористами в известных нам фрагментах соглашения, всё известно давным-давно. Что убедило президентов России и США договориться именно сейчас?

– У нас относительно Сирии в переговорах всё время было две линии. Одна – такая "мягкая", дипломатическая. Это Лавров и Керри. Если посмотреть заявления нашего МИД и Госдепа США по Сирии, то кажется, что всё более-менее хорошо: они регулярно сообщают, что о чём-то договорились. Другая линия – "жёсткая": как только они делают заявление о том, что до чего-то договорились, тут же происходит нечто, из-за чего всё ужесточается и срывается. Всё это в большой степени было связано с действиями наших союзников в регионе: и наших, и американских. Башар Асад, например, далеко не всегда делает то, что нужно России. Но и турки далеко не всегда делают то, что надо американцам. Вот было же после Мюнхена заявление о том, что в Сирии надо прекратить огонь, – и вдруг Башар Асад объявляет: не будет этого. Спрашивается: в чём тогда союзничество, если Россия поддерживает Асада – а тот немедленно делает заявления, противоречащие российской политике? Но то же самое происходит между Турцией и США: вроде договорились – и вдруг Эрдоган объявляет, что Турция имеет право уничтожать террористов за пределами своей территории. Это означает очередную угрозу операции за пределами Турции и противоречит интересам США.

- Иными словами, у нас с Америкой на Востоке такие "друзья", что оказалось проще договориться с "врагами" – друг с другом?

– На самом деле, мы с Америкой гораздо в меньшей степени "враги", чем это кажется и чем этого кому-то с обеих сторон хочется. Да – у нас разное понимание ситуации в Сирии. Но позиции не настолько противоречат друг другу, чтобы нельзя было сформулировать некий общий подход. Да – мы больше поддерживаем Асада, американцы больше поддерживают оппозицию и линию на демократизацию системы, однако эти позиции – не диаметрально противоположные. Но, как и во времена "холодной войны", есть вещи, которые затрудняют общение. Во-первых, у нас есть противоречия, которые никак не связаны с Ближним Востоком, но на этот регион проецируются. Во-вторых – это те самые наши союзники в регионе.

- Почему эти союзники так странно "союзничают"? Иначе говоря – почему "не слушаются"?

– Они никогда не были нашими или американскими марионетками. И всегда вели абсолютно самостоятельную политику. Гораздо чаще можно видеть, что они действуют в собственных интересах, используя наши с американцами противоречия. Сейчас стало очевидно: если всё будет продолжаться в той логике, в какой идёт в последние недели, это может привести к большой войне в регионе. К началу военной операции Турции в Саудовской Аравии, к возможному столкновению Турции сначала с асадовскими войсками, а потом и с российскими и так далее.

- То есть разговоры об опасности мировой войны, в которую мы и Запад втянемся уже на полную катушку, с наземными операциями, это всерьёз?

– Да, катастрофический сценарий существует. Нельзя сказать, что он реализуется, но он существует. Потому что дальше уже возникает проблема "Турция – НАТО": вроде как союзники, надо помогать. Следом появляется проблема "Россия – США". Понятно, что война никому не нужна, никто её не хочет. Но такое развитие возможно. И очень хорошо, что Москва и Белый дом, видя возможность такого катастрофического сценария, всё-таки могут договариваться. Впрочем, так это всегда и было: когда появлялась вероятность катастрофического сценария, они всегда договаривались.

- Этот катастрофический сценарий начал особенно бурно обсуждаться на фоне обострения отношений России с Турцией. Наш конфликт сыграл какую-то роль в том, что договорённости по Сирии состоялись?

– Конечно. Если бы не было ухудшения наших отношений с Турцией, то, конечно, всё это могло тянуться и дальше.

- В сирийскую войну вовлечены не только государства, но ещё куча группировок, которые вообще никому не обещали выполнять какие-то договорённости. Как они воспримут соглашение?

– Да, именно куча группировок. Они опасны, они неудобны. Но их не надо переоценивать. По большому счёту, это некие вооружённые формирования – если не бандитские, то с какой-то своей идеологией. Все эти негосударственные акторы могут быть сильны и успешны только там, где нет государства. Другой вопрос – что мы понимаем под государственной властью: это ведь не просто какой-то режим. В целом эти игроки более авантюрны, чем государство, но не настолько сильны. Они могут совершать теракты, но они не могут изменить ситуацию в регионе.

- Я спрашиваю не о тех, кто хочет совершать теракты, их как раз Путин с Обамой уже вынесли за скобки. Я говорю о тех, кого называют "умеренной оппозицией". Где гарантии, что они будут выполнять то, о чём договорились Россия и США?

– Никаких гарантий. Но есть такие намерения. Как Асад зависит от Москвы, так и с "умеренной оппозицией" в значительной степени работают Соединённые Штаты – с одной стороны, региональные силы – с другой. Те же Саудовская Аравия и Турция. У России тоже есть контакты с "умеренной оппозицией", с ней работают. Другое дело, что Россия и США договорились о прекращении огня в Сирии, но воюют в Сирии сирийцы. Насколько они в состоянии будут выполнить условия этого соглашения – большой вопрос. Но им тоже не нужна война с Россией, а Асаду не нужна прямая война с Турцией. Это все понимают. Поэтому сейчас идёт игра на нервах. И какая-то вероятность войны сохраняется, она не исчезла.

- Как можно снизить эту вероятность, заставить воюющие стороны присоединиться к договорённостям?

– Для того чтобы в регионе была создана некая новая система отношений, региональные игроки должны понять пределы своих возможностей. Предел допустимого. А для этого должна быть пройдена кризисная точка. Они должны почувствовать: всё, дальше уже не можем, дальше риски слишком велики. Но пока этот предел возможностей они для себя не осознали.

- Война идёт пять лет. Сколько им нужно, чтобы осознать этот предел?

– Тут важна специфика этого региона: на протяжении многих десятилетий здешние игроки не были за него ответственны. Любое ближневосточное государство знало: я могу воевать, угрожать, впутываться в разные авантюры, потому что у меня есть некий внерегиональный партнёр, который меня до определённой степени поддерживает, а дальше зайти он мне просто не разрешит. "Не разрешили" в 1956 году, "не разрешили" в 1973 году. То есть всё время свою роль на Ближнем Востоке играли внерегиональные силы.

- Что в этом смысле изменилось? Всё равно и сейчас договариваются внерегиональные силы – Россия и США. 

– Сейчас ситуация такая, что внерегиональные силы перестают быть такими жёсткими контролёрами. Не может, например, Россия вмешаться напрямую. Зато региональные лидеры претендуют на то, чтобы стать действительно лидерами, во всяком случае – Турция, Иран, Израиль, может быть – Египет в будущем. Если они этого действительно хотят, то должны понять, чего позволить себе не могут. Найти тот самый предел допустимого. А для этого они должны пройти через какие-то кризисы. Вот как раз это мы сейчас и наблюдаем. Для того чтобы перемирие было достигнуто, должна сложиться определённая ситуация: до тех пор, пока хотя бы одна из воюющих сторон может рассчитывать на военную победу, никакое перемирие провозгласить невозможно. Почему – понятно: зачем мне заключать перемирие, если завтра я могу всех победить? Сейчас стороны считают, что нужная ситуация сложилась. 

- Она действительно сложилась?

– Это спорный момент. Вот недавно у Асада возникло ощущение, что он может добиться военной победы над оппозицией: он заявил, что никакого перемирия не будет. А летом 2015-го ощущение возможной победы было у оппозиции. Пока кто-то ощущает вероятность военной победы, перемирие невозможно.

- У Асада ощущение возможной победы возникло, когда его начала поддерживать Россия. Оппозиция тоже не сама по себе рассчитывала победить. Может быть, те самые внерегиональные силы, вроде России и США, должны сначала прекратить "шефство" над воюющими сторонами? Глядишь – те быстрее ощутят тот самый предел возможностей?

– У России всё-таки задача не в том, чтобы обеспечить военную победу Башара Асада. Таких обязательств Россия на себя не брала. Россия оказывала военную поддержку сирийскому правительству, но предполагалось таким способом подтолкнуть Асада к переговорному процессу. Идея была в том, что если Асад перестанет чувствовать себя загнанным в угол, он будет более склонен к политическому урегулированию. Это – с одной стороны. С другой стороны, предполагалось, что когда в Сирии появятся наши военные, они будут непосредственно мотивировать Асада на политическое урегулирование.

- А для себя мы чего хотели, когда начинали помогать Асаду? Нам непременно надо было стать одним из игроков на Ближнем Востоке?

– Так получается, что постепенно мы и становимся одним из игроков. Хотя это не в наших интересах. Нам хотелось бы быть не игроком, а медиатором, который будет всех примирять, будет выступать посредником и так далее. Но когда в регионе есть наше непосредственное военное присутствие, выступать в роли посредника становится всё сложнее. Потому что появляются факторы российско-турецких отношений, российско-иранских, российско-саудовских. В итоге наша страна втягивается – и действительно оказывается одним из игроков. А игроку сложно быть посредником.

- Вы верите, что Женева на этот раз удастся и перемирие 26 февраля действительно наступит?

– Переговоры в Женеве начинаются 25 февраля, и задача-минимум – чтобы перемирие началось к этой дате. Конечно, правительства участвующих стран будут стараться договориться. Определённые шансы на это есть. Хотя далеко не 100-процентные.

Беседовала Ирина Тумакова, "Фонтанка.ру"

Read 7550 times
Vasiliy Kuznetsov

Head of the Center fro Arabic and Islamic Studies of the Institute of Oriental Studies of the Russian Academy of Sciences. 

Latest from Vasiliy Kuznetsov