On the 16^th of June Russian Ministry of Defense announced that according to preliminary data Russian air force liquidated the leader of ISIS Abu Bakr Al-Baghdadi on the 28^th of May in the Southern suburbs of Raqqa. The message hit headlines worldwide and Russian politicians and several mainstream experts declared that they had no doubts in professionalism of Russian military and believed that no one else but them should eliminate the leader of the hydra.

The author of this material has a great respect for Russian military who risk their lives following orders in Syria, and understands that counter terrorism is not a public affair but is still a crucial matter from political point of view. Hopefully, Russian Ministry of Defense will soon present a video evidence and comment its messages, so everybody, and those who have doubts in particular, could know for sure how “on the 28^th of May SU-35 and SU-34 planes eliminated high-ranking leaders of the terrorist group who were members of so-called Military council of ISIS, 30 middle rank field commanders and up to 300 their guards”. Supposedly among them were “Raqqa’s emir Abu Al-Haji Al-Mysri, emir Ibrahim An-Naef akm-Hajj, who controlled the territory between Raqqa and As-Suhne, ISIS head of security Suleiman Al-Shauah" and probably Al-Baghdadi.

As this evidence is not published yet, allow me to enter the camp of those who have doubts and believe that this declaration should be treated as an element of information confrontation between Russia and the US, without even mentioning its evident targeting at internal electorate before the elections of 2018. And that is why.

Location

The declaration was made two weeks after the supposed strike and several days after Syrian television reported about the elimination of Al-Baghdadi in Raqqa (while in April Russian spetsnaz was already trying to catch fleeing Al-Baghdadi). And of course, it is unclear why the delay is so long - in 2016 when Russia and the US were divvying up the head of ISIS speaker and cheif of international operations Al-Adnani, the messages in both countries were aired with several hours in between (according to the information from Syria, Al-Adnani was bombed in his car as a result of internal feuds in ISIS).

In the web there is a video from “official” media of jihadists Amaq News Agency dated 28 May, where one can see the demolished buildings shown on the photo of Russian Ministry of Defense. This video demonstrates around 10 bloody corpses being buried in a single grave. All the resources documenting the strikes of both coalitions in Syria report strikes of Western coalition that caused 18 deaths (according, for instance, to the Syrian Observatory for Human Rights, which is not much loved in Russia but has a network of local informants).

The Western coalition also reports strikes near Raqqa on 27 and 28 May. However, Russian airstrike on Raqqa is still possible – some strikes were launched in this city from time to time.

But regardless who made the strike… Jihadi resources (“official” and partisan ones) always immediately inform about a death of an emir. Neither the author, nor experts from the US and the Middle East familiar to him did not note any messages about deaths of such high-ranking officials in the end of May.

Who are the leaders?

It is noticeable that such large gathering of militants (and even of the military council) as Russian military ministry reports, took place several dozen kilometers from the combat line with Kurdish-Arab alliance “Syrian Democracy Forces”. It is unclear why the meetings should be carried out in the buildings under the heavy bombardments of both coalitions, but not underground, while ISIS intensively uses underground communication during combat in urban areas and in desert villages.

Firstly, there is information (from intercepted Islamists’ documents) that ISIS started preparing for loosing big cities, Mosul in particular, back in 2015. Foreseeing these events they have restructured their management hierarchy – Shoura Council, military council, security and reconnaissance council were evacuated into the network of underground shelters on the Syrian-Iraqi border, and Al-Adnani killed in 2016 became the head of a parallel managing structure.

Secondly, the military council was relatively small even in the better times for ISIS in order to protect it from outsiders and agents of special services, so there is even no available information on its several members (Shoura council counts approximately 9-11 persons). Hypothetically, the strikes that demolished several buildings (according to the photos presented by Russian defense ministry) would have eliminated the whole military leadership, not only Raqqa’s emir, who could be in fact responsible for the defense of the province in case of death of certain directions’ commanders. By the way, the head of security service (Amniyat) does not have to be a member of military council.

Thirdly, the names of the presumably eliminated leaders are not known for researchers, though is is not an argument. I shall clarify that.

For a long time Raqqa’s emir was Abu Luqman (Ali Moussa al-Hawikh) who was freed from prison in 2011 by Syrian government under an amnesty. He presumably had conflict with speaker Al-Adnani (and eliminated him) and was considered a possible successor to Al-Baghdadi. According to certain information, Abu Lukman was still in charge as the province’s emir in 2015 (though the media in 2015 claimed that ISIS had concealed his death). During the assassination of Al-Adnani (30 August 2016) he was already an ex-governor, though he was still alive. It is still unclear who replaced him on his post. However, as we have mentioned before, the death of emir of the central province in May 2017 was unlikely to remain unnoticed. For example, the Kurds eliminated far less significant emir Abu Khattab al-Tunisi and seven jihadists near Raqqa in 11 June and their photos immediately appeared in the “special resources”. On the 26^th of March Tabqa’s (Raqqa province) emir, jihadist from Germany, was eliminated and on the 21^st of March ex Nusra’s emir in Raqqa Abo Al-Abbas was killed in Idlib. Both deaths immediately became public.

The only publicly available information about the emir who controlled the region between Raqqa and As-Suhne is that opposition Syrian journalists claim that Ibrahim An-Naef Al-Hajj is a real As-Suhne local, but he was killed by an air strike back on the 24^th of May in the age of 60 and had no affiliation to ISIS.

Regarding the head of Amnyat, a single name is repeated in the jihadists’ documents – “Dr. Samir” (according to some sources Abu Ali, to others – Abu Sulayman al-Faransi (from France), to third – Abu Ahmed of Belgian-Moroccan origin). It is hard to say, whether it is a single person or several ones. For instance, commander Abdurrahman Mustafa Al-Kaduli who was close to Bahdadi and was killed in 2016, had around seven names.

Thus, yes, Russian strike on the designated area is theoretically possible, but it is extremely difficult to check whether the bombardment really took place as well as to clarify the numbers and names of killed leaders. Within the framework of information warfare with the US it is a rather successful move that was mentioned by all media worldwide and provoked a desirable information noise. However, there is one nuance: if Western official institutions and media may spread evident disinformation and are still believed, in case with Russia it works differently and most often has a negative impact.

What if everybody is really killed?

Islamic state is a military quasi state with strict hierarchy in every sphere. During its existence its leadership has greatly changed, and even though a loss of a charismatic leader inflicts some damage to the organization, ISIS has learnt how to survive and manages to do it rather successfully.

Former members of Saddam Husein’s army and special services together with foreign “specialists” were replaced by a new generation. For instance, the place of Al-Adnani was taken by Abu Sufyan al-Sulami who is a well-known preacher from Bahrain with good connections in the Arab world. It were Al-Adnani and his successor who made the landmark declarations of 2016 about the continuation of fight after the “loss of Raqqa and Mosul”, probable return to the “initial existence” in these countries (underground on the Iraqi-Syrian border) and expansion of the “caliphate” to other countries of the world.

The Islamic State as its predecessor Al Qaeda has adapted to the loss of leaders, its units can act rather autonomously. As it happens now in Iraq were sabotages and suicide bombings occur even in the liberated areas. Or in Iran - in March 2017 the official resources of ISIS called the existing cells to form their own Shoura council and to elect a “minister of war” due to their autonomous existence (though according to ISIS administrative territorial the “Perisan lands” are mainly included in Iraqi “Wilayat Diyal” (does not overlap with the official borders of Diyala province)).

So, even the unproven death of the leaders does not bear much influence on the combat readiness of ISIS units while they are able to restructure in the conditions of ethnic and confessional misbalance particularly if their operatives and preachers are still active.

However, there is a weak point in ISIS ideology – it is the “caliph”. Hypothetically, the leader of Shoura council Abu Arkan Al-Amiri, a truly mythical person (no one knows where he is from, how he looks like, etc.), can take “caliph’s” place if he is killed or arrested, and Shoura council will elect its new leader.

ISIS propaganda devoted much attention to the personality of Al-Baghdadi, his education in the Islamic law and his “chosenness” (he is presumably a member of Quraysh tribe to which prophet Mohammed belonged, etc.) and never mentioned the possibility of having a successor. So, in case his death is proven and if the Islamist propaganda is not ready for it, “caliphate” may fall into disarray as it will be unclear to which “caliph” the whole “Muslim Umma” should pledge allegiance. The Islamic state should understand that.

Photo: RIA News/Evgeniy Epanchincev

16 июня Минобороны России распространило информацию о том, что ВКС РФ, по предварительным данным, уничтожили 28 мая в южном предместье Ракки лидера «Исламского государства» (ИГ, запрещено в России) Абу Бакр аль-Багдади. Сообщение сразу же попало в топ мировых новостей, а российские политики и ряд конъюнктурных экспертов заявили, что даже не сомневались в профессионализме российских военных – именно они, а никто другой должны были уничтожать главаря «гидры».

Автор данного материала с большим уважением относится к российским военным, по приказу рискующим своими жизнями в Сирии, и понимает, что борьба с терроризмом – дело не публичное, но крайне важное с политической точки зрения. Хочется верить, что в самом ближайшем будущем Минобороны предоставит запись средств объективного контроля и вообще пояснение своих сообщений, чтобы все желающие, а главное  сомневающиеся могли удостовериться, как именно «самолеты Су-35 и Су-34 уничтожили 28 мая высокопоставленных командиров террористической группировки, входивших в состав так называемого военного совета ИГ, и еще около 30 полевых командиров среднего звена, а также до 300 боевиков их личной охраны». Среди которых вроде как - «эмир Ракки Абу аль-Хаджи аль-Мысри, эмир Ибрагим ан-Наеф аль-Хадж, контролировавший район от города Ракка до населенного пункта Эс-Сухне, начальник службы безопасности ИГ Сулейман аль-Шауах», и, возможно, аль-Багдади.

А пока таких данных не предоставлено, то разрешите отнести себя в лагерь сомневающихся и считающих, что заявление стоит расценивать в плоскости информационного противостояния США и России, не говоря уже про его безусловную ориентацию на внутренний электорат перед событиями 2018 года. И вот почему.

Локация

Заявление сделано две недели спустя после якобы удара и через несколько дней после того, как сирийское телевидение объявило об уничтожении аль-Багдади в Ракке (в апреле убегающего аль-Багдади уже «ловил российский спецназ»). И, конечно, не понятно, чем объясняется такая пауза – когда США и Россия в 2016 году делили голову спикера и руководителя зарубежными операциями ИГ аль-Аднани ведомства стран опубликовали сообщения с разницей в несколько часов (по данным из Сирии, аль-Аднани вообще был взорван в автомобиле из-за внутренних разборок в ИГ).

В сети есть русскоязычное видео «официального» СМИ джихадистов Amaq News Agency, датированное 28 мая, на котором можно узнать разрушенные здания, указанные на фото Минобороны. В нем показано примерно десять окровавленных трупов, которых закапают в одной могиле. Все ресурсы, которые документируют удары двух коалиций в Сирии, сообщают о бомбардировке самолетами западной коалиции, в результате которого погибло 18 человек (по данным, например, столь не любимой в России сирийской обсерватории по правам человека, но действительно имеющей сеть источников на местах).

В отчетах западной коалиции также сообщалось об авиаударах в районе Ракке 27 и 28 мая. При этом удар ВКС по Ракке все-таки исключать нельзя – российская авиация не часто, но наносила удары по этому городу.

Но кто бы не нанес удар… В случае смерти эмира на джихадистских ресурсах («официальных» и сторонников) всегда и сразу же появляется соответствующая информация. В конце же мая никаких сообщений о гибели таких высокопоставленных исламистов не было зафиксировано ни автором, ни ему знакомыми ему лично экспертами из США и стран ближневосточного региона.

А лидеры кто?

Обращает на себя внимание и столь крупное, как утверждается в сообщении военного ведомства, собрание боевиков (а тем более военного совета) практически в десятках километрах от линий боевых действий с курдско-арабским альянсом «Демократические силы Сирии». При этом не ясно, почему собрание в условиях интенсивных бомбардировок двух коалиций должны были проводиться в зданиях, а не под землей – ИГ активно пользуется подземными коммуникациями при ведении боевых действиях как в городских условиях, так и в пустынных деревнях.

Во-первых, есть данные (из перехваченной документации исламистов), что ИГ начало готовится к потере крупных городов еще в 2015 году, в частности Мосула. Для этого была изменена иерархия управления – совет шуры, военный совет и совет по безопасности и разведке ИГ были эвакуированы в сеть подземных убежищ на сирийско-иракской границе, а аль-Аднани, погибший в 2016 году, возглавил параллельную руководящую структуру.

Во-вторых, военный совет и в лучшие времена ИГ был довольно малочисленным, чтобы исключить случайных и внедренных туда спецслужбами людей, поэтому о некоторых его членах информация вообще отсутствует (численность совета шуры около 9-11 человек). Гипотетически удары, сложившие несколько зданий (судя по фото, предоставленным Минобороны), ликвидировали бы весь военный костяк, а не только эмира Ракки, который действительно мог отвечать за оборону провинции в условиях гибели командиров конкретных направлений. Кстати, формально начальник службы безопасности (амнията) не должен входить в состав военного совета.

В-третьих, имена якобы уничтоженных лидеров не известны исследователям, хотя это все-таки не аргумент. Поясню.

Эмиром Ракки долго время был Абу Лукман (Али Мусса аль-Хавик), выпущенный сирийским руководством из тюрьмы в 2011 году по амнистии. Ему приписывают конфликт со спикером аль-Аднани (и его ликвидацию) и прочили роль преемника аль-Багдади. По некоторым данным, Абу Лукман в 2015 году еще исполнял обязанности эмира провинции (хотя в 2015 году СМИ писали, что ИГ скрыло его смерть), а во время убийства аль-Аднани (30 августа 2016-го) он был уже бывшим губернатором, но - живым. Кто сменил его на этой должности – вопрос, у которого по сей день нет ответа. Другое дело, как мы уже говорили выше, гибель эмира центральной провинции в мае 2017 года вряд ли бы осталась неизвестной. Скажем, 11 июня курды ликвидировали куда более мелкого «эмира Абу Хeттаба аль-Туниси» и семерых джихадистов в окрестностях Ракки, и фотографии их тел сразу же появились на «специальных ресурсах». 26 марта был уничтожен эмир города Табка (провинция Ракка) – джихадист из Германии, а 21 марта – в Идлибе убит бывший эмир «Нусры» в Ракке Або аль-Аббас. Об их гибели стало известно сразу же.

Про эмира, контролирующего область от Ракки до Эс-Сухне, в информационном поле известно только то, что оппозиционные сирийские журналисты утверждают, что Ибрагим ан-Наеф аль-Хадж – действительно местный житель Эс-Сухне, но погибший от авиаудара еще 24 мая в возрасте 60 лет и к ИГ не имевший никакого отношения.

Что касается руководителя амнията, то в документах джихадистов постоянно фигурирует одно и тоже имя – «Доктор Самир» (по некоторым данным, Абу Али, по другим - Абу Сулейман аль-Фаранси (из Франции), по третьим - Абу Ахмад, бельгийско-марокканского происхождения). Сложно сказать, один ли это человек или несколько. Например, приближенный к аль-Багдади командир Абдуррахман Мустафа аль-Кадули, убитый в 2016 году, имел около семи имен.

Таким образом, удар Минобороны по указанному району теоретически – да, возможен, но достоверность бомбардировки, как число убитых и имена лидеров, крайне сложно проверить. С точки зрения симметричной информационной войны с США – это довольно удачный шаг, который зафиксировали все мировые средства массовой информации и который спровоцировал нужный информационный шум. Но есть одно «но»: если западные официальные ведомства и СМИ позволяют себе откровенную дезинформацию и им верят, то в случае с Россией работает другой механизм и чаще всего - в негативную сторону.

А если и правда вдруг все убиты?

«Исламское государство» - военное квази-государство со строгой иерархией во всех сферах. За время своего существования первоначальный костяк руководства сильно изменился, и, хотя потеря любого харизматичного лидера-радикала – так или иначе удар по организации, но ИГ училось выживать, и это у него неплохо получается.

На смену выбывшим выходцам из армии и спецслужб Саддама Хусейна и иностранным «специалистам» приходило новое поколение. Скажем, аль-Аднани сменил Абу Суфьян ас-Сулями – известный проповедник из Бахрейна с большими связями в арабском мире. Именно аль-Аднани и его «преемнику» принадлежат знаковые обращения 2016 года о продолжении борьбы после «потери Ракки и Мосула», возможному возвращению в этих странах к «первоначальному существованию» (подпольному на сирийско-иракской границе) и расширении «халифата» в других странах мира.

«Исламское государство», как и ее прародительница «Аль-Каеда», адаптировались к потерям лидеров, и его отряды могут действовать достаточно автономно. Как это происходит сейчас в Ираке, где диверсии и суицидальные атаки, продолжаются даже в официально освобожденных регионах. Или в Иране – в марте 2017 года официальные ресурсы ИГ призвали существующие ячейки сформировать свой совет шуры и избрать «министра войны» из-за их автономного существования (хотя в административно-территориальном делении «персидские земли» включены в преимущественно иракский «Вилайет Дияла» (не совпадает с общепринятыми границами провинции Дияла)).

Поэтому даже не доказанная гибель лидеров не оказывает особого влияния на боеспособность отрядов ИГ, а в условиях этноконфессионального дисбаланса они же способны самоорганизоваться в новую структуру, особенно при сохранении оперативников и проповедников.

Однако в идеологии ИГ есть одно слабое место – и это «халиф». Гипотетически «руководитель» совета шуры Абу Аркан аль-Амири, мифическая личность в полном смысле этого слова (неизвестно откуда он родом, как выглядит и т.д.), может занять место «халифа» в случае его гибели или поимки, а совет шуры – назначить нового.

В пропаганде ИГ много внимания отводилось фигуре аль-Багдади, его образованности в сфере исламского права и «избранности» (якобы он – представитель племени курайшитов, из которого происходит пророк Мохаммед и т.д.) и, но, насколько можно судить, ни разу не упоминалось о возможности преемника. Поэтому в случае его доказанной и не подготовленной исламистской пропагандой гибели, «халифат» может оказаться в замешательстве в плане верности «халифу» всей «мусульманской уммы». В «Исламском государстве» это должны понимать.

Фото: РИА Новости/Евгений Епанчинцев

As Russia and the United States are holding back-channel talks over de-escalation zones in southern Syria, there’s a larger question of whether the two countries might broker an ultimate peace deal for the Syrian civil war. 

Officially, Moscow is relying on the de-escalation zones to be in effect for an indefinite term and considers them instrumental to settling the conflict. However, agreements on the “soft decentralization” of Syria reached in Astana, Kazakhstan, tend to prompt questions rather than give answers. 

It’s not clear yet how those violating the cease-fire will be punished or who will become the peacekeepers in these so-called security zones. Not many in the opposition even understand the term “de-escalation zone,” which does not exclude military operations. Moreover, according to Al-Monitor sources in the Free Syrian Army (FSA), the militants fear that the agreement will play into the hands of the regime, which aims to divide and “domesticate” the opposition, according to the FSA sources. Toward that end, the opposition fears it is to be sent to fight the radical Hayyat Tahrir al-Sham (HTS) and the Islamic State (IS).

The cease-fire agreement is likely to be violated. Nevertheless, if Moscow is set on keeping it, the prospect of a political settlement will become much more realistic, especially after IS is cleared out of eastern Syria. Still, the cease-fire is just one step on the long road toward ending the civil war and isn’t considered a breakthrough. 

It’s obvious that, despite its seeming adherence to United Nations Resolution 2254, the Syrian regime and Iranians will hamper any significant reforms that could reduce their influence. Here, Moscow will have to solve a very complicated problem: how to make its allies compromise without giving up on Syrian President Bashar al-Assad — at least not right away. In view of the Russian presidential elections scheduled for March, even the Russian public would perceive Assad’s ouster as a Kremlin failure.

However, as they say, where there is a will, there is a way. There’s a view among those Russian experts who take an unbiased look at the Syrian situation — unlike those who indulge in propaganda — that the most feasible settlement scenario is something along the lines of the famous Dayton Agreement for peace in Bosnia and Herzegovina (1995). Above all it would allow Syria to preserve its army and integrate the government and the opposition military formations into new armed forces. Numerous discussions with the Syrian opposition in Moscow prove that, in essence, their suggestions concerning the settlement boil down to the Bosnian model.

The Dayton Agreement provided for two administrative units: the Federation of Bosnia and Herzegovina, and the Serb Republic (Republika Srpska). The separation boundaries did not correspond to the front line as of the moment of cease-fire. Despite criticism that it would weaken the central power, the Dayton Agreement proved key to settling the conflict: The sides committed themselves to ensuring security in their territories and preserving the civil law-enforcement bodies, and pledged to send all foreigners, including advisers and volunteers, out of the country.

In Bosnia, military formations were integrated in two stages: first Muslims and Croats created joint military forces, and only then were they joined by Serbs. Eventually, by 2006, three armies had merged into one with three infantry brigades at its core and every brigade had a Muslim, Croatian and Serb battalion.

As for a Syrian version of the Dayton Agreement, which would integrate military formations into one army not exceeding 150,000 troops, the integration should be implemented in several stages. For instance, first, groups of militants and opposition would unite into corps to consolidate the maximum of armed people, then these corps are to be reduced to the necessary numbers. The redundant fighters could be transferred to civilian positions to help restore the destroyed infrastructure. It seems expedient that one corps be created at the Turkish buffer zone. The Bosnian plan of building the national army could be used to integrate the Southern Front rebel alliance and the Syrian Democratic Forces (SDF, which includes the Kurdish People's Protection Units, or YPG), thus contributing to ethnic and confessional diversity rather than sectarian division.

However, right after the cease-fire it would also be reasonable to create a special military council of 20 to 30 people. Under international supervision, it could become a platform for talks and negotiations between the commanders of the regime and their counterparts from the opposition.

This military council could also contribute to political reform, as it could be used as both a watchdog authority and “bench strength” for the key defense and law-enforcement positions. For example, the post of the defense minister could go to the regime candidate, while the chief of general staff could become someone from the opposition. That would balance the situation. The question about the nature of the reform — should it be military or political — is to be discussed by thinkers, but there are at least two arguments in favor of the first priority being a military council. 

First, in today's Syria, security is a critical issue. It is complicated by confrontation with the radicals’ troops, which will likely try to wreck the agreement by any means. It is also compounded by the necessity of ensuring the security of the population in the opposition-controlled territories relying on local councils. 

Second, the agendas for the Astana and Geneva meetings prove that it will take years to agree on political platforms, while the issues of cease-fire, amnesty and forming delegations can be dealt with today.

Integrating the regime and opposition armed forces will only be viable after a series of political reforms. This two-year process must be put in sync with forming the transitional government. Otherwise, we may see another case of the Tajikistan scenario of 1997, when President Emomali Rahmon kept the office while the army and the opposition failed to unite.

Another problem to be discussed is how to integrate the US-supported Kurdish YPG groups, which demonstrate a strong separatist sentiment and are not to be easily disarmed in the presence of the American contingent in Syrian Kurdistan. One could regard the formation of another corps, which should by all means include various formations of the SDF, where at least 23,000 are Arabs. The Arab participation should be real and not for show, and the YPG and Kurdistan Workers Party (PKK) symbols should be abandoned. 

Therefore, Moscow believes that after the liberation of Raqqa and Deir ez-Zor from IS, Americans are unlikely to give up on their presence in northern Syria. However, Moscow can benefit from the US presence if the formation of the united military forces is supervised by the four countries: Russia (Syria's west), Turkey (the northwest), the United States (the northeast) and Jordan (the south). Largely, these steps would reduce Iran’s influence, which cannot be allowed on the Syrian-Iraqi border, where IS is most likely to return.

It’s not news that in Syria, trust is in short supply. Who can guarantee that the militants will not go on the offensive? Who can guarantee the opposition won’t end up in prison as soon as they disarm? The credibility issues are connected with the pressure on Damascus, and in the Astana format, Russia may show readiness to make compromises. However, there is a big question of how to pull Assad outside the settlement framework. The Kremlin has not yet found the answer, or maybe it has not been looking hard enough.

Article published in Al Monitor: http://www.al-monitor.com/pulse/originals/2017/06/us-russia-syria-peace-deal-bosnia-safe-zones-iraq-turkey.html

Photo credit: REUTERS/Alaa Al-Faqir

Саудовско-катарские отношения переживают новый публичный кризис, хотя на Ближнем Востоке выяснять отношения принято за закрытыми дверями. 5 июня сначала Саудовская Аравия, Египет, ОАЭ и Бахрейн объявили о разрыве дипломатических отношений с Катаром и прекращении транспортного сообщения с этой страной, а затем Йемен, Мальдивы, Ливия (Тобрук) и Маврикий. Причина – поддержка катарцами сепаратистских и террористических групп, включая «Исламское государство» и «Аль-Каиду», вмешательство во внутренние дела стран региона, в том числе в сотрудничестве с Ираном (Эр-Рияд обвинил Доху в поддержке проиранских групп в Восточной провинции КСА). В ответ МИД Катара заявил, что у этого решения нет легитимных оснований и что оно нарушает суверенитет эмирата.

Генеральный секретариат Организации исламского сотрудничества отметил, что внимательно следит за ситуацией вокруг Катара и призывает его чтить прежние обязательства, начиная от прекращения поддержки террористических групп и заканчивая провокациями со страниц СМИ.  В FIFA Reuters заявили, что регулярно контактируют с оргкомитетом ЧМ-2022 (пройдет в Катаре), других комментариев организация пока делать не будет.

С одной стороны, кажется, что ситуация вокруг Катара – образец иллюзорности единства арабских стран против Ирана и продолжение противостояния внутри региона, которое наметилось давно. С другой – нынешний кризис не имеет аналога и отражает трансформацию Ближнего Востока. Однако второе не отменяет первого, а о беспрецедентности саудовско-катарских отношений говорят не в первый раз.

Беспрецедентный шаг

В марте 2014 года Саудовская Аравия, Эмираты и Бахрейн отозвали своих дипломатов из Катара, «поскольку Доха не выполнила соглашение между странами Персидского залива не вмешиваться во внутренние дела друг друга». Тогда эксперты также называли шаг этих стран беспрецедентным и фундаментальным в 30-летней истории Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (создан в 1981 году). Наблюдатели отмечали, что решение вызвано неодобрением некоторых катарских позиций, как будто бы Доха не входит в группу стран Персидского залива и у нее есть отдельные интересы. При этом со стороны трех стран звучали угрозы, реализованные в настоящее время, а именно: торговые санкции, закрытие воздушного пространства и сухопутных границ с эмиратом, а аналитики допускали военный сценарий.

Однако до морской и воздушной блокады Катара дело не дошло, да и руководство страны тогда «сдало назад» - согласилось на условия и выполнило некоторые пункты договоренностей. Так, эмират вроде бы прекратил активную поддержку «Братьев-мусульман», хотя в регионе считали и, как мы видим, продолжают считать, что не до конца. Однако от растущих амбиций Катар отказаться не мог, поскольку это означало бы отказ от своих дорогостоящих и энергозатратных действий по усилению влияния не только на Ближнем Востоке, но и в Северной Африке.

Всему виной саммит?

Нынешний конфликт заметно разгорелся после визита Трампа в Эр-Рияд и саммита арабских стран в мае. По его итогам Иран был назван главным спонсором терроризма, с которым стороны намерены решительно бороться. На этом фоне критицизм роста антииранских настроений 4-го эмира Катара Тамима бин Хамада аль-Тани, слова которого списали на происки хакеров, действительно резонировала.

Контакты между Дохой и Тегераном существуют – яркое свидетельство тому апрельская сделка сторон, которая включала в себя выкуп Катаром в Ираке в обход Багдада 26 членов королевской семьи, похищенных в 2015 году во время соколиной охоты, и шиитско-суннитскую эвакуацию (с одной стороны, оппозиции из Мадая и Забадани под Дамаском, с другой - шиитов из Фуа и Кефрая в Идлибе).

Но представляется, что обвинения КСА и ОАЭ в адрес Катара о попытках сорвать планы по изоляции Тегерана – лишь удобный повод для «одергивания» и принижения статуса Дохи. Хотя бы потому, что реального сдерживания Ирана не происходит. Его присутствие в Йемене – миф, используемый КСА, в Сирии продвижение иранских прокси-сил к границе с Ираком хотя и остановлено США, но достаточно осторожно, а в самом Ираке преимущественно шиитское ополчение «Хашд аш-Шабии» имеет достаточную свободу действий, причем некоторые структуры даже введены в состав армии.

США vs. Катар

Судя по комментариям в прессе, экспертное сообщество разделилось на две части: одни считают, что США к нынешней «блокаде» Катара не имеют отношения, другие уверены, что американцы санкционировали изоляцию Дохи, и это было утверждено в ходе визита Трампа в Эр-Рияд. На наш взгляд, лакмусовой бумажкой здесь могут служить публикации в американской прессе как до саммита, так и после, призывающие новую администрацию обратить пристальное внимание на своего союзника. Он, рассуждали эксперты, с одной стороны, полностью зависит от США в сфере безопасности по причине базирования там американских военных, с другой – в течение более чем 20 лет систематически предпринимает действия, которые «не только не смогли продвинуть интересы США на Ближнем Востоке, но и во многих случаях активно подрывали их». В то же время американцы признают, что не раз пользовались катарскими контактами, например, с «Нусрой» и «Талибан» для освобождения своих подданных.

Официально госсекретарь США Рекс Тиллерсон призвал ряд стран Персидского залива, объявивших о разрыве дипотношений с Катаром, сесть за стол переговоров, а представители Пентагона заявили, что нынешний кризис никак не повлияет на присутствие американских военных в эмирате.

Однако нынешние действия по «одергиванию» Дохи могут быть использованы Штатами в свою пользу, при этом вряд ли они всерьез будут искать альтернативны военного присутствия. Ходят слухи, что рассматривается вариант возвращения американского присутствия в Саудовскую Аравию, но против этого шага, скорее всего, выступит сам Эр-Рияд, поскольку тема «крестоносцев на святой земле» будет способствовать росту радикализма в королевстве и усилению «Исламского государства». Хотя эти слухи все же больше походят на инструмент информационного давления, поскольку в американской экспертной среде преобладает мнение, что в Персидском заливе период сотрудничества стран сменяется периодом трений, это связано с амбициями ряда государств (как пример, саудовско-эмиратское противостояние по Йемену и в целом в регионе), но в целом ситуация остается и останется стабильной. Поэтому давление на Катар со стороны региональных игроков вряд ли будет носить долгосрочный характер: через несколько месяцев можно ожидать уступки со стороны Катара в плане депортации из страны некоторых особо ярких фигур, некую реструктуризацию СМИ, снижение пожертвований через частные фонды. Во-первых, Доха хотя и обладает солидными ресурсами для корректировки маршрутов поставок, но основной доступ к товарам осуществляется через сухопутную границу с КСА, да развитие Qatar Airways накладывает отпечаток. Во-вторых, длительная изоляция Катара чревата дальнейшими и более тесными контактами с Ираном.

Ситуация на юго-востоке Сирии продолжает накаляться. Если в ближайшее время Москва и США не выработают единое решение по деконфликтации, то со стороны Пентагона может последовать жесткая реакция.

Как мы отмечали ранее, несмотря на «предупреждающие» авиаудары ВВС США по иранским прокси-силам, проправительственные формирования не отказались от намерений продвигаться в сторону границы с Ираком через аль-Танф – населенный пункт на границе с Иорданией и опорный пункт американцев и их союзников по борьбе с ИГ. Такие действия срывают планы США, которые поддерживают сугубо умеренную оппозицию «Революшн коммандо» и ряда других фракций в операциях против «Исламского государства», а главное – преследуют не столько борьбу с исламистами, сколько создание сирийско-иракского «шиитского коридора» (в случае соединения сирийской группировки с формированиями иракского ополчения «Хашд аш-Шааби» - также преимущественно шиитского).

19 мая на брифинге председатель Комитета начальников штабов Вооруженных сил США генерал Джозеф Данфорд заявил, что Соединенные Штаты предложили России план по разграничению операций в главном нефтедобывающем регионе Сирии провинции Дейр эз-Зор. Подробностей такого предложения нет, хотя весьма показательно то, что американцы готовы делить пространство для операций против ИГ с проправительственной группировкой.

Но, во-первых, США (при нынешнем антииранском курсе администрации Белого дома) не могут допустить создание «шиитского коридора» и усиления Ирана на юге страны, а значит – отвести отряды оппозиции в Иорданию и пропустить проправительственные формирования к городу Аль-Букамаль, который контролирует ИГ. Или – начав бои за Аль-Букамаль, отдать все отбитые территории силам режима.

Во-вторых, американские аналитики хорошо понимают, что сирийский Аль-Букамаль и иракский Аль-Каим – это те населенные пункты, благодаря которым вытесненная во время иракской войны «Аль-Каида» сумела сохраниться, а нынешние «Нусра» и ИГ набрали силу. Именно поэтому в составе «Революшн коммандо» (судя по всему, «коммандо» - это тактическая коалиция, куда входят «Джейш Усуд аш-Шаркия», силы «Мученика Ахмада аль-Абдо» и ряд других «свободных кланов») – уроженцы Дейр эз-Зора и конкретно Аль-Букамаля. Понятно, что самый безопасный сценарий был бы, если бы американцы и их союзники продолжили операцию по взятию Аль-Букамаля, а проправительственные силы начали давно обещаемое наступление от Пальмиры в сторону заблокированного гарнизона сирийский войск в западной части города Дейр эз-Зор. У сил режима хорошо получилось сорвать наступление оппозиции на Аль-Букамаль, но уже несколько месяцев они не могут отбить у ИГ Пальмирский район зернохранилищ и выбить исламистов из подземных бункеров.

Сложно сказать, было ли продвижение на восток отрядов сирийской армии и проиранских отрядов к иракской границе изначально одобрено Москвой, которая одновременно старается выстраивать отношения с монархиями Персидского залива. Создается впечатление, что его инициировал Иран, а России пришлось поддержать свои союзников на земле дипломатически и осторожно военным присутствием (периодически появляются сообщения о прикрытии сил режима в том районе не только сирийскими, но российскими истребителями). Есть информация о том, что в апреле сирийское военное командование официально (в Сети есть документы, выложенные шиитскими группами якобы за подписью Асада и начальника сирийского Генштаба Али Абдуллы Айюба) передало иранским офицерам командование сирийским ополчением, а также – ответственность за операции на юге страны.

На словах представители «Революшн коммандо» обещают дать бой иранским прокси-силам в случае их дальнейшего продвижения к аль-Танфу. Известно, что к ним 21 мая присоединились отряды «Куват аль-Бадия» - силы Совета Пальмиры, сформированного внутри 75-тысячного лагеря беженцев Рукбан на границе с Иорданией (недалеко от аль-Танфа). Но пока, в отличие от сил режима, они бездействуют и даже сдают территории оппонентам, например, КПП аль-Зарка в 26 км от аль-Танфа. При этом проправительственные силы действуют с нескольких направлений – одна группировка находится в десятках километров от аль-Танфа (интересно, что в составе есть американские танки Абрамс, которые изначально были переданы Багдадом подразделениям «Хашд аш-Шааби», формально введенным в состав ВС Ирака, но затем «перетекли» иракцам в Сирию). Вторая группировка, в составе которой как раз и были замечены российские военные, идет из провинции Эс-Сувейда. Как сообщают источники, проправительственные силы по своей инициативе вывешивают российский флаг для демонстрации поддержки, а количество советников и спецназа сильно преувеличено.

В любом случае попытки применить американскую тактику – насытить российскими военными советниками союзные силы на потенциально опасном направлении – теоретически могут предотвратить военный сценарий, но явно осложнят диалог РФ на политической арене, причем не только с США, но и с другими региональными игроками. Тем более что США сами применяют там такой сценарий – вместе с американцами в составе коалиционных Сил специальных операций действуют иорданцы, британцы и норвежцы.

После того, как 22 мая «шиитская группировка» направила часть своих сил в сторону второй и возникла угроза блокады части подразделений оппозиции, отряды Сирийской свободной армии объявили о начале операции «Вулкан пустыни», цель которой – «очистить Сирийскую пустыню от иранских боевиков». Понятно, что повстанцы в данном случае рассчитывают на поддержку США, поскольку в самой Сирийской пустыне они располагают примерно 2 тысячами бойцов (из них около 500 человек в аль-Танфе). Какова численность двух проправительственных группировок – неизвестно. Проправительственные источники сообщают о 7-9 тысячах, но по всей видимости можно говорить о 5 тысячах человек.

На самом деле: трудно прогнозировать, к чему приведет такая ситуация. По сути, сейчас администрация Трампа должна принять решение, которое может сильно повлиять на сирийский конфликт – продемонстрировать реальное сдерживание Ирана. В настоящий момент антииранский курс Белого дома сводится лишь к тому, что Вашингтон принял линию Эр-Рияда и фактически одобрил действия просаудовской коалиции в Йемене по сдерживанию там Тегерана. Хотя в приватных беседах эксперты Конгресса сами признают, что иранское присутствие в Йемене искусственно раздуто саудитами, а Тегеран устраивает борьба с ним там, где его нет. Для реального сдерживания Тегерана американцы должны продемонстрировать свою решимость в Сирии. По слухам, в настоящее время американцы прорабатывают сценарий жесткого ответа иранскому присутствию на сирийско-иорданской границе, а также готовы изменить свою линию в Ираке после взятия Мосула в сторону ослабления влияния Тегерана. В такой ситуации Россия будет вынуждена участвовать в переговорах по недопущению конфликта между проправительственными и проамериканскими силами в Сирии и давать какие-то обязательства, но разумнее будет при этом сохранять дистанцию. При грамотном маневрировании Москва здесь способна даже извлечь дивиденды – усилить свое влияние в Дамаске и вообще Сирии, потеснив иранцев, что может позитивно сказаться на политическом урегулировании конфликта.

Fighting terrorism by the military means has always required a surgical precision and in-depth understanding of people and forces that take part in a local conflict. A well-known French expert on Islamic studies Gilles Kepel in 2000s explained a model of counter-terrorist activity that can still be applied for modern conflicts. According to this model if a responsive strike against Islamists is carried out without decent planning and leads to the casualties among the civil population, the civilians will start to sympathize terrorists, creating an impasse for conflict resolution.

Let’s imagine that the provinces of Raqqa and Deir ez-Zor are freed from the Islamic State. It does not matter who will free them - Syrian Democratic Forces alliance with direct US military support or pro-government forces operating together with the SDF to claim some territories in these provinces. We may also omit the topics, which may fuel the conflict and contribute to ISIS revival: partition of the territories, ethnic and confessional misbalance and the timeframe for political settlement in Syria. It is just important that the East of the country is free from ISIS thanks to the joint effort that somehow resembles a broad international coalition, which Kremlin has long been pleading to create.

So, it may seem that the mission is accomplished – Russia and US have achieved their goals and can go on arguing which one of them has defeated ISIS. But will it mean that the terrorism has been obliterated? In order to answer this question some other issues should be cleared out…

Inconvenient questions

The military intervention in Syria has predictably divided Russian public into three main camps: those who are firmly in favor or against the participation of the country in the conflict and those who have a shifting position. The last group is mainly represented by the middle-class.

The partisans of the operation are sure that Russia has a long-term strategy in the Middle East, knows how to get out from the Syrian impasse and they approve of Kremlin’s decision to wage war against all the militants in Syria that is required “for us and for the whole world”. They discard any criticism towards Assad regime as “the Western conspiracy” and believe that Russia may risk being attacked on the rear by the remaining “other terrorists” if it engages ISIS in the East. They do not acknowledge that these “other terrorists” may be an opposition to the regime and consist of Syrians.

The opinions of the critics of the pro-government media are portrayed as cries of madmen, who are condemning unreasonably high military spending and losses, participation of Wagner Group, imperial ambitions and interests not only in Syria, but also in Egypt and Libya.

Ordinary Russian citizens who are fed by the media which blames everything on US and Gulf countries, speak about “fighting terrorism early on”, “ruining the plans of the damned West” and about the resolution to support the strategic allies – Damascus and Teheran. Although sometimes Afghanistan is recalled, Russians always comfort themselves by saying that it is a completely different case – the scale of involvement was different and the losses were significantly higher.

It is not worth an effort to participate in this argument. As always the truth is somewhere in between. But the qualified experts prefer not to risk their career and begin their publications or speeches on Syria by mentioning “the machinations of the West” and the terrorist nature of the entire Syrian opposition to please the ruling regime.

For instance, analysts in Russia should avoid the following topics:

• Why Russia launched its operation in the end of 2015 when the Syrian army was loosing and decided to side first with Shabiha and then with Iranian Shia International, letting them into the country?
• Whether the late intervention of Russia into the Syrian crisis is directly related to the Ukrainian crisis and to the willingness to impose a “dialogue on an equal footing” on the West?
• Whether Kremlin projects its perception of Russian opposition on the Syrian one and whether the list of the moderate groups is related to the forthcoming presidential elections in Russia?
• Why did Assad regime fuel Jihadi ideas among Sunnis during the Iraqi war and send “green buses” with militants from Aleppo and Damascus provinces to Iraq through border town of Al-Bukamal?
• Why did Assad regime free the most extremist imprisoned Islamists at the beginning of peaceful demonstrations?

If these issues are considered, Russia will have to admit that at first Damascus supported Islamists and suppressed healthy opposition, ignored Russia’s requests for extradition of extremists who fled to Syria after the war in the North Caucasus, and then took part in islamization of protest movements. For Russia it is better not to comment on the cooperation of Russia with Free Syrian Army in 2015 and on the bombardments of Liwa al-Haqq in Raqqa and Jabhat al-Nusra - in Deir ez-Zore, while these groups were not actually present in these cities.

So, it is very inconvenient to comment on these issues and it is in fact useless – any honest answers will be silenced by the wave of criticism. It is trendy to fight terrorism now. Thus, many Russian experts and media wrote about the “fall of ISIS in Aleppo” in the end of 2016 without even suspecting that the first ones to engage ISIS in Syria were the FSA units in Aleppo but not the Kurds in Kobani.

Syrian counter terrorism

From the very beginning of the military operation Moscow in fact refused to acknowledge the civil character of the war in Syria, depicting the conflict only as a struggle of Damascus against terrorists. Unfortunately, this idea became hardwired in Russian expert community and represents one of the gravest mistakes in the fight against terrorism made by Russia. The truce achieved in December despite the regime’s attempts to suppress the enclaves of opposition is surely the correct way to counter terrorism. However, even in the event of successful negotiations in Astana and the armistice preservation, there is still a risk that these measures will not be sufficient to resolve the real causes of the conflict.

The situation is aggravated by the fact that Syria and Iraq resemble communicating vessels (the so-called Wilayat al-Furat). And not only on the ground, but also underground: the Syrian-Iraqi border is crossed by the system of tunnels that was upgraded during Saddam Hussein rule. It is a perfect hiding place and R&R base for ISIS militants in case they lose Mosul and Raqqa.

Causes of “disease”

Despite the accusations of the US for ruining the balance in the region by launching the invasion in Iraq in 2003 that eventually led to the creation of ISIS and Sunni resistance, Syria is also partially responsible as it was a hiding place for many leaders of the would-be monster. Syria was a favorable country for the growth of then “Islamic State of Iraq” not only because of its refugee camps for the Iraqis but for the following reasons:

• Extremely violent means of protest repressions during the first eight months of the Syrian uprising;
• Ideological vacuum: a large share of Syrian Sunni were politically passive and lacked religious education;
• Confessional nature of the war waged by the Alawite Assad’s regime and his elites against the Sunni population, which became a gift for Al-Qaeda and later for al-Nusra, ISIS and other groups.

Instead of concentrating its efforts against Al-Qaeda and ISIS from the very beginning, Damascus focused on eliminating ideologically moderate armed groups thus augmenting the opportunities for extremist organizations. The strengthening of Shia groups just upgraded the scale of war.

The fight against Al-Qaeda and ISIS

The leadership of Al-Qaeda set a course to infiltrate Syrian revolutionary movement back in 2012 and used ideological pressure on poor Sunni population to achieve this goal. Generally speaking, Al-Qaeda’s involvement in Syria was not limited to Jabhat Fatah al-Sham. For instance, the exit of Jund al-Aqsa (then Sarayat al-Quds) in 2013 from al-Nusra when the latter confronted ISIS on the North of Syria, was conceived to assure the influx of foreign Mujahedeen to Idlib and Hama. In this sense, the religious rhetoric of Ahram al-Sham and Jaysh al-Islam largely prevented Syrians from joining international al-Nusra and Islamic state. Nevertheless, in the context of struggle with the regime in the West al-Nusra gained a reputation of the main military movement participating in the large-scale opposition operations. The rebranding of al-Nusra into Jabhat Fatah al-Sham and its divorce with Al-Qaeda was supposed to dissolve it among other fractions and make it an exclusively local movement. This new image was presented mainly for the Syrians themselves.

Unfortunately, Russian airstrikes, which continued the strategy of Damascus and Teheran, led not to the dispersion of the opposition but to consolidation of radical and moderate movements and to enforcement of al-Nusra by more than 3-4 thousands new Syrian recruits. So, the situation is aggravated by the fact that al-Nusra became a movement with a Syrian majority.

It seems that the IS will retain its capacity of the international terrorist organization, even in the event of the defeat in Syria and Iraq. Firstly, due to the spread in more than 20 countries they will still be able to maintain the brand of a “state”. And the independence of the branches of the parent company makes the situation more difficult. Secondly, the experience of the survival of Al-Qaeda after the defeat in Afghanistan tells that a relatively small area is needed to lead terrorist operations form "safe haven".

But the experience of Iraq shows that even a few dozen experienced jihadists are able to revive an old structure. In these conditions, reactionary methods should be replaced by a long-term counter-terrorism strategy.

18 мая американские самолеты нанесли авиаудары по конвою проправительственных сил на юго-востоке Сирии. Комментируя это, Министр обороны США Джим Мэттис заявил, что США не собираются усиливать свою роль в вооруженном конфликте, однако при необходимости будут действовать «в обороне». Он также отметил, что возглавляемая США коалиция в Сирии состоит «не только из американских военных», «поэтому мы будем защищаться, если против нас предпримут решительные шаги».

В России бомбардировка проправительственных сил ВВС США предсказуемо вызвала шквал обвинений, тем более что она, к сожалению, привела к жертвам (количество убитых и раненых в разных источниках разнится, от трех раненых и шести погибших до 50 раненых и погибших). Заместитель главы МИД России Геннадий Гатилов заявил, что действия американцев являются «абсолютно неприемлемыми и нарушают суверенитет страны». По мнению дипломата, они не пройдут без последствий и «повлияют на ход политического процесса».

Как отмечают иностранные СМИ, американцы заранее предупредили российских военных по специально созданной «горячей линии» о приближении проправительственной группировки, однако это не повлияло на ее продвижение по трассе Дамаск-Багдад - к населенному пункту аль-Танф. Нисколько не желая оправдывать США, заметим, что события на юго-востоке Сирии действительно могут негативно отразиться на переговорах между Москвой и Вашингтоном, но вовсе не потому, что Пентагон нанес авиаудар по конвою сил режима.

С одной стороны, вряд ли Москве, не говоря уже про Дамаск, нравится усиление американских позиций на севере и юге страны – через курдско-арабский альянс «Демократические силы Сирии» (SDF) и коалицию оппозиции «Революшн коммандо» соответственно. С другой – объективная реальность диктует другие условия, и их не мало.

После подписания в Астане меморандума о «зонах деэскалации» российские и сирийские военные объявили о том, что это позволит направить высвободившиеся силы на борьбу с «Исламским государством». То есть – на продвижение сирийских войск в провинциях Алеппо (хотя SDF заблокировали подход сил режима к Ракке взятием аэродрома Табка и одноименного города) и Дейр эз-Зор (от Пальмиры). Напомним, что в последней мухафазе уже несколько лет остается заблокированным гарнизон сирийских войск, который вместе с сирийской «Хезболлой» ведет бои с ИГ и получает поддержку и пополнение только по воздуху.

Однако Дамаск начал активно раскручивать легенду об «иорданском вторжении» под руководством США, а проправительственная группировка – двигаться не от Пальмиры к Дейр эз-Зору, а к границе с Ираком через Сирийскую пустыню. Проправительственные источники обосновали это стремлением наладить сообщение с Ираком и опередить американцев во взятии города Аль-Букамаль в богатой нефтью провинции Дейр эз-Зор. Отметим, что в проправительственной группировке присутствуют подразделения 3-дивизии, но в основном она представлена проиранскими шиитскими формированиями, среди которых, например, отряды иракских «Харакат аль-Абдаль», «Бригад аль-Имам Али». Наступление сил режима было поддержано с другой стороны границы – заместитель командующего «Хашд аш-Шааби» и глава «Катаиб Хезболла» Абу Махди аль-Мухандис заявил, что ополчение рассматривает сирийско-иракскую границу в качестве стратегической цели. Заявление было сделано на фоне продвижение отрядов «Хашд аш-Шааби» в районе Аль-Кайравана (Синджар) сирийской границе.

Таким образом наступление проправительственной группировки имеет как минимум две цели –разделить позиции повстанцев в районе Восточного Каламуна и попытаться сформировать «шиитский коридор» на сирийско-иракской границе. И если первая цель была достигнута, то реализация второй изначально обречена на неудачу.

Во-первых, Дамаск не в состоянии контролировать периферийные районы и заполнить возможный вакуум после ИГ. Однако сирийская армия может и должна разблокировать свою группировку и претендовать на нефтяные месторождения в Дейр эз-Зоре. Путь к этому один – продвижение от Пальмиры. «Бороться с империализмом»», как сейчас проправительственные источники называют ситуацию в районе аль-Танфа, не имеет смысла – американцы тверды в поддержке своих союзников, пусть даже и временных, в борьбе с «Исламским государством». Кроме того, в районе аль-Танфа расположен 75-тысячный лагерь беженцев Рукбан, преимущественно суннитов. Если допустить, что проправительственная группировка берет под контроль иорданскую границу, то она должна будет взять на себя заботы и по снабжению это лагеря.

Во-вторых, Аль-Букамаль – хорошо укрепленный город, который в 2016 году не смогла отбить у ИГ при поддержке спецназа США и Великобритании «Новая сирийская армия». После чего остатки этой структуры вошли в альянс «Революшн коммандо», который сейчас собирается намерен повторить штурм. В его составе силы «Мученика Ахмада аль-Абдо», «Джейш Усуд аш-Шаркия» и другие «свободные» местные кланы, которые уже длительное время не воюют с армией Асада. Кроме того, Аль-Букамаль – это город-шлюз, которым пользовались джихадисты для пересечения границы и в котором надо действовать крайне аккуратно с точки зрения этноконфессионального фактора. В составе «Революшн коммандо» - сотни уроженцев Дейр эз-Зора и конкретно – Аль-Букамаля, и местное население города может их поддержать (в 2016 году действия «Новой сирийской армии» не были поддержаны «изнутри» - возможно, из-за того, что ослабление позиций ИГ на востоке страны было не очевидным).

В-третьих, «шиитский коридор» на сирийско-иракской границе – это «красная тряпка» для всех политических игроков, не заинтересованных в усилении Ирана. На фоне переговоров в Астане и других непубличных контактов Москвы с ключевыми фигурами конфликта, на которых всегда поднимается вопрос снижения влияния Тегерана в Сирии, наступление к аль-Танфу и Аль-Букамалю – дестабилизирующий фактор. Он способен осложнить как американо-российский диалог, в котором Москва крайне заинтересована, так и политическое урегулирование.

On April 22, the Russian Federation Council — the upper chamber of the Russian parliament — stated that Moscow could supply Damascus with air defense systems “on a priority basis.” However, no specifics were provided. A day before the statement was issued, Syrian President Bashar al-Assad noted that Syria and Russia were holding talks on new arms deliveries, including air defense systems.

As early as April 7 (shortly after the US airstrike on Syria’s Shayrat air base in retaliation for Syria’s alleged use of chemical weapons on its own people), Russian Defense Ministry spokesman Maj. Gen. Igor Konashenkov told the media that Russia would soon help strengthen Syria’s defense systems to shield the infrastructure. 

If approached critically, the statements can be taken with a grain of salt. Bolstering Syria’s air defense doesn’t benefit Russia. Rather, Russia should use the threat of US airstrikes to pressure Damascus and Tehran to work toward a political solution and should also take advantage of Syria’s dispersed aircraft to control the Syrian air force. At the same time, Russia's military and pundits refuse to recognize that Tehran, by becoming involved in the battles for Wadi Barada and East Ghouta, derailed the struggling negotiations in Astana, Kazakhstan, under the far-fetched pretext that it was fighting Jabhat Fatah al-Sham in places where the group doesn’t even operate or has very few soldiers. That action provoked moderate opposition groups to join jihadi group Hayat Tahrir al-Sham, so that Syria's pro-government forces would release their grip on opposition enclaves outside Damascus.

However, it is hard to say what lessons the Kremlin has drawn from the results of Tehran’s actions. In a bid to impose "equal-footing dialogue" on Washington, Moscow has repeatedly changed its stance on Syria regarding both Russia’s military presence and the Syrian opposition. In October, Russian journalists reported on a possible dispatch to Syria of a Pantsir-S1, a short-range air-defense system designed to protect strategic military and civil targets. Under the pretext of the potential for American strikes, Moscow may expand its previously "behind-the-scenes" steps to strengthen the military infrastructure.

Any information about additional troops or the military’s use of Syria’s infrastructure is labeled media hype. Russian and American commanders prefer not to disclose details about their “boots on the ground,” and they deny any rumors or reports. In 2015, in his comments on the deployment of a Russian task force at Shayrat, Konashenkov emphasized "the absence of any operational need to establish additional military bases in Syria, whatever ‘couch strategists’ predicted.” Yet satellite imagery has repeatedly confirmed Russia is using Shayrat as a stage airfield.

Russia’s military presence in Syria goes beyond Khmeimim air base and Tartus naval base. Despite the international media’s and experts’ current keen interest in Khmeimim air base at Latakia, the country’s deployment of Iskander-M short-range ballistic missiles there remains uncorroborated. However, there have been sightings of Iskander transporter erector launcher vehicles.

While some Russian experts are quick to highlight the sub-strategic and deterrent role of the missiles, especially given Turkey’s unpredictability, others are disposed to link the Iskander with a new modified combat support vehicle known by the Russian acronym MOBD. Although July 2016 commercial photos of the air base revealed two Iskander-M launch and transport vehicles at the site, the evidence is inexplicably overlooked.

Moreover, Russia’s activity at the Kuweires air base in Aleppo, recaptured by Syria's army in November 2015 and fully reopened in March 2017, stays under the radar. In early January 2016, rumors about increased Russian military presence at the airport and deployment of air defense forces started to circulate. Those reports were substantiated in July 2016. When comparing satellite pictures of different years, analysts saw both the prepared ground for installing S-200 launchers and their deployment in the northwestern part of the airport.

Russian specialists undoubtedly had rendered assistance, since the sophisticated systems were deployed in Homs and south of Damascus decades ago, back in Soviet times. Moreover, they cannot be redeployed elsewhere, given their concrete bases and the length of some cables, exceeding a kilometer. The Pantsir-S1 air defense systems were also detected at the site. However, it still remains a mystery whether MiG-31 supersonic interceptor aircraft, able to fire long-range missiles, were deployed at the Kuweires base to patrol the area. An Al-Monitor source indicated that photos of the fighters were actually taken at the Kuweires base rather than at Khmeimim, and their redeployment was needed to improve the Russian air defense system.

The presence of Russian artillery units, special operations forces, military police and fighters from the private Wagner military group in other provinces does not imply that they are constantly based in an area. Russian military experts engage in combat for tactical purposes, and in most cases they train recruits and retrain the soldiers of the fifth corps of the Syrian army. They also deliver humanitarian aid and negotiate with the opposition. Al-Monitor has been informed that since the conflict between the pro-government Syrian forces and the Kurds erupted in August 2016, the Russian military has been acting as peacekeepers. Since then, Moscow has maintained a reconnaissance mission in Qamishli.

The Russian Aerospace Defense Forces and their effectiveness are extensively covered in the media, but helicopter activity at Kuweires, Shayrat and Tiyas air bases remains obscure. The tasks carried out by helicopter units include protection of the Khmeimim military base and support of Russian troops and Syrian pro-government forces as they combat Islamic State (IS) militants.

To complete the operation to retake the IS stronghold of Raqqa, the United States is building up its military presence and developing new airfields in Syria. It remains to be seen how many airfields will be built and how long they will remain, but the view in Russia is that after the provinces of Raqqa and Deir ez-Zor are liberated by the Syrian Democratic Forces (SDF) coalition, the United States will be reluctant to abandon its military infrastructure in Syrian Kurdistan. In fact, that infrastructure would enable Americans to remain in the heart of the region and to annoy Erdogan by responding symmetrically to his threats of restricting US use of Incirlik Air Base.

Formally, the US military states that it uses the facilities in northern Syria only to deliver and handle the cargo dispatched to its anti-IS allies. However, at least two tactical missiles are known to have been launched against IS units with the high mobility artillery rocket system deployed in Kobani. The United States has two facilities in this area. One is on the territory of the former Lafarge plant, where AH-64 Apache, Black Hawk and CH-47 helicopters have been detected, and a new one with a landing strip is being constructed about 20 miles south of Kobani. Apart from Manbij, where US military forces halted the advance of the pro-Turkish Free Syrian Army in late February, Americans and their NATO allies use Ayn Issa facilities to train SDF fighters, as well as the Abu Hajar airport in the Rmelan area. US engineers are rebuilding the Taqba air base freed from IS in late March, transforming it into the Qayyarah-2, a logistics center similar to the Qayyarah base in Iraq.

Although the external players, in particular the United States and Russia, officially deny Syria is being divided into de facto zones of influence, the separate use of the military facilities testifies to the opposite. However, if the parties manage to channel the conflict onto a political track, Russian and US troops may act as guarantors of the Syrian-style Dayton Agreement.

Article published in Al Monitor: http://www.al-monitor.com/pulse/originals/2017/04/us-russia-staking-out-territorial-clout-syria.html

1 мая проамериканский курдско-арабский альянс взял под контроль город Табка, расположенный в непосредственной близости от Евфратской ГЭС. В то же время американские инженеры уже начали проводить работы по восстановлению авиабазы Табка, для того, чтобы использовать ее в качестве передового аэродрома для последующего наступления на так называемую столицу «Исламского государства» - город Ракка.

На это фоне в соцсетях и на джихадистских форумах активизировались разговоры о том, что лидеры ИГ, готовясь к обороне, перенесли «столицу» из Ракки в пригород Дейр эз-Зора. Ранее об этом сообщил телеканал Fox News. Источник издания в Пентагоне отметил, что из-за нарастающей волны авиаударов и давления с трех сторон поддерживаемой Штатами курдско-арабской коалиции «Демократические силы Сирии» уже два месяца фиксируется массовое передвижение сотен «бюрократов и чиновников» ИГ из Ракки в городок Меядин.

«Конец ИГ близок, поскольку из Дейр эз-Зора столицу никуда не перенесешь», - вот первая реакция обывателя на это сообщение. Однако первая реакция, которая возникает у востоковеда при любой громкой новости, касающейся «Исламского государства», другая - «а не очередной ли это фейк?».

По мере того, как контролируемые «халифатом» территории в Сирии и Ираке сокращаются, появляется все больше дезинформации. Как правило, ложные сообщения вбрасываются с двумя целями: подорвать число сторонников ИГ в разных странах мира и повысить свой имидж успешного борца с терроризмом – хотя бы в информационном поле. Отсюда регулярные сообщения иракских шиитских СМИ о поимке и ранениях «халифа» аль-Багдади и его родственников, тайных обращениях лидера с призывом «уходить в горы» и т.д. Однако в случае с новостью, распространенной телеканалом Fox News, все сложнее. Одновременно можно сказать, что это сообщение, с одной стороны, правдиво, с другой - сомнительно. Причем, по всей видимости, основывается на выводах недавно опубликованного доклада International Center for the Study of Violent Extremism.

Правда

Она в том, что в ИГ достаточно военных специалистов со всего мира, которые умеют планировать наступательные и оборонительные операции и которые, что важно, предусматривают возможность поражения. «Халифат» в своей пропаганде действительно намекал на отступление, но тонко и еще в мае 2016 г. Тогда в своем выступлении, распространённом через Al-Hayat Media Centre, Абу Мухаммад аль-Аднани, ныне уничтоженный, а тогда - «спикер ИГ» и руководитель службы зарубежных операций (Amn al-Kharji), впервые призвал своих сторонников готовиться «к трудным временам». Тогда он произнес фразу «inhiyaz ila al-sahra» - «отступление в пустыню», в контексте того, что потеря Сирта, Мосула и Ракки и «возвращение к исходному условию» - не означат поражение и окончание борьбы.

Под этими фразами может подразумеваться только одно: лидеры ИГ в Сирии и Ираке готовятся вернуться к опыту, предшествующему провозглашению «халифата» и наработанному с 2006 по 2013 годы. Тогда радикалы были ослаблены американскими войсками и сформированным из суннитских племен провинции Анбар и подотчетным Пентагону ополчением. Но определенная часть их не без поддержки некоторых представителей племен нашла пристанище на сирийско-иракской границе, испещренной тоннелями. Там джихадисты набирали силу и оттуда с помощью агентуры, пользуясь этноконфессиональным дисбалансом, действовали в Сирии и Ираке.

В территориальном делении ИГ место «отступления» называется «Вилайет Аль-Фурат» - территория, которая включает в себя северо-западную часть иракской провинции Анбар и восточную сирийской мухафазы Дейр эз-Зор. Иракскую часть этого района крайне сложно контролировать –боевики ИГ, находящиеся вне Мосульского кольца, периодически уничтожают иракские патрули и конвои рядом и в самом городе Ар-Рутба и последние недели их активность в этом районе только возрастает. Сирийская часть – проблемная во всех смыслах.

Во-первых, в Дейр эз-Зоре также проживают племена, представленные в Анбаре. Город Дейр эз-Зор – центр провинции - оказался в блокаде в апреле 2014 г., когда ИГ захватило его часть и блокировало трассы. В январе 2015 г. «халифат» осадил и правительственный сектор — аэродром и прилегающие к нему районы в городе.

Проживающее на подконтрольных ИГ территориях мирное население – не всегда, но все же стопор для работы авиации двух коалиций, поэтому Дейр эз-Зор – это не только убежище как для высокопоставленных командиров ИГ, но и место, где можно проводить ротацию подразделений для последующих боев с подразделениями как «Демократических сил Сирии», так правительственной армии и союзного ей ополчения. По сообщениям источников автора, боевики ИГ недавно возобновили рекрутинг местного населения в первую очередь для пополнения своих отрядов, воюющих с курдами в районе города Шаддади провинции Эль-Хасеке. В этом смысле не исключено, что «бюрократы» ИГ (финансисты, административный персонал) действительно переместились в пригород Дейр эз-Зора, при этом, по информации сирийского оппозиционного издания Enab Baladi, сторонники ИГ стараются ограничить перемещение гражданского населения.

Во-вторых, абсолютно не ясно, кто в перспективе может освободить провинцию от ИГ. Правительственная группировка практически не движется со стороны Пальмиры и в этом смысле больше шансов освободить город и деблокировать гарнизон сирийский войск у «Демократических сил Сирии», которые уже контролируют ряд территорий мухафазы. Однако приоритет проамериканской коалиции – борьба с ИГ, и этапы ее операции «Гнев Евфрата» четко расписаны и соблюдаются.

Очевидно, что этот альянс не будет штурмовать город Дейр эз-Зор до вытеснения ИГ из Ракки, а значит еще может пройти достаточно времени. Единственное, что возможно в более-менее ближайшей перспективе – новая операция США с опорой на подразделения коалиции Revolution Commando от иорданской границы в сторону приграничного города Абу-Кемаль в провинции Дейр эз-Зор. Цель – создать там плацдарм для последующих операций в провинции. Прошлая попытка американцев провести такую операцию и высадить десант в тыл боевиков ИГ закончилась неудачей и роспуском «Новой сирийской армии», на базе которой и была сформирована нынешняя коалиция Revolution Commando.

Сомнения

В первую очередь не вызывает доверия информация, что якобы после потери плотины и авиабазы Табка в марте 2017 года ИГ минимизировало свое присутствие в Ракке и воюет только на северной ее окраине. Курдские источники наоборот сообщают о мероприятиях по укреплению обороны города, ведущихся с середины марта на фоне активной пропаганды, что «затяжные бои позволят сильнее втянуть американцев в боевые действия на земле». Так, наблюдается вступление в ряды передовых отрядов ИГ людей из «шариатской полиции» и муниципалитета Ракки, вооружение местных жителей снайперскими винтовками, создание мелких командных центров для более четкой координации обороны.

При этом наблюдается двоякая тенденция: с одной стороны, подобные опорные пункты создаются в жилых зданиях с выселением проживающих там семей, с другой – выделяются ресурсы для снабжения гражданских. Они так или иначе будут выполнять роль «живого щита», хотя «официально» ИГ заявляет, что никого не удерживает на территориях, где ведутся боевые действия, и наоборот – поощряет перемещение в «спокойные» районы. Поскольку, по словам сторонников «халифата», гражданские мешают воевать и пользоваться подземными тоннелями, а их перемещение способствует поддержанию связей с теми людьми, которые находятся на территориях, официально считающихся освобожденными от ИГ, с помощью чего «легче исполнять теракты в тылу противника» и «вновь набрать силу». А в том, что реинкарнация ИГ в Сирии и Ираке возможна, практически нет сомнений. На фоне разрушенной инфраструктуры, этноконфессиональных перекосов и дисфункции госаппарата активность ячеек ИГ не прекращается даже в Багдаде, а в провинции Дияла и городах Тикрит, Самарра мухафазы Салах-эд-Дин «халифат», судя по всему, восстанавливает свое присутствие.

Тегеран продолжает рассматривать вооруженную сирийскую оппозицию, приглашенную Турцией и Россией на переговоры в Астане, как «террористов». Такой вывод можно сделать из интервью секретаря Высшего совета безопасности Ирана генерала Али Шамхани, которое недавно опубликовало * французское издание «Le Monde».

На вопрос журналиста, «вы все еще считаете „террористической“ вооруженную оппозицию, которая участвует в переговорах в Астане», он ответил следующее:

— Ситуацию можно поделить на «до» и «после» освобождения Алеппо. Они отступили, когда были убеждены в своем поражении. Если они прекратят бороться, если будут остановлены поставки оружия из-за границы, если они разорвут связи с «Аль-Каидой» ** и выдвинут политические требования, мы не станем считать их террористами.

В интервью Шамхани также рассказал о своем взгляде на недавнюю атаку Пентагона против режима Башара Асада, о долгосрочных обязательствах своей страны перед Сирией и о том, что у иранцев «на Ближнем Востоке нет ни потребности, ни желания вести переговоры с США».

Напомним, что новый раунд переговоров в Астане по сирийскому кризису должен состояться 3−4 мая. Однако до сих пор неясно, будет ли предварительно найден компромисс с сирийской оппозицией и обеспечены условия для ее участия в переговорах, поскольку о чем-либо договариваться без нее не имеет смысла. А «ручная оппозиция» вроде «Хмеймимской» и «Московской» групп вообще никак не контролирует ситуацию «на земле». При этом возобновление подорванного диалога зависит не только от оппонентов режима, но и от самого Дамаска и Тегерана.
Вопреки официальной и, без сомнения, удобной точке зрения, в срыве третьего раунда Астанинских переговоров и возобновлении боев на западе страны виновата не только радикальная коалиция «Хаят Тахрир аш-Шам», сформированная вокруг «Нусры» *** и противостоящая альянсу оппозиции во главе с «Ахрар аш-Шам» и «Джейш аль-Ислам» (внесены в список Минобороны России в качестве группировок, с которыми можно вести диалог). Перевод конфликта в политическое русло невыгоден ни радикалам, поскольку от них сразу же начинает отмежевываться мирное суннитское население, ни так называемой сирийской «партии войны» и стоящему за ней Ирану, которые в таком случае будут терять влияние на происходящее в Сирии. Продолжение войны за «каждый метр» сирийской земли, к которой призывают многочисленные «горячие головы» на различных российских ток-шоу, — самый негативный вариант как для САР, так и России. Он чреват дальнейшим истощением ресурсов, усугублением этноконфессионального перекоса, а главное — еще большим проникновением настоящей «Аль-Каиды» в сирийскую суннитскую среду.

Объяснять все происходящее в Сирии мировым заговором как минимум наивно. А вот гибель мирного населения в результате авиаударов, разрушение инфраструктуры с неясной перспективой ее восстановления и т. д. — все это «пища» для «Аль-Каиды» на западе страны. В таких условиях действительно нужен консенсус по типу «Дейтонского соглашения», который позволит внешним игрокам быть гарантами вывода иностранных группировок и способствовать борьбе с радикалами самих сирийцев, в том числе из оппозиции.

По мнению доцента европейского университета в Санкт-Петербурге, ираниста Николая Кожанова, вряд ли новый раунд Астанинских переговоров будет успешным, несмотря на старания Москвы вести переговоры с совершенно разными игроками ближневосточного региона.

— Али Шамхани выражает точку зрения не всех иранских политических сил, но — большинства. В принципе в Иране вопрос поддержки Асада дискутируется и там готовы торговаться за смену политического режима, но «ценник», конечно, будет высокий. Кроме того, сирийская тема — это также один из компонентов предвыборной гонки. В мае в Иране должны пройти президентские выборы, на которых консерваторам важно показать себя людьми волевыми и сильными. В общем, в Иране есть определенная полярность точек зрения, и позиция консерваторов на данный момент доминирует. Но, думаю, в итоге Иран все равно будет настаивать на поддержке Асада.

Другой момент — иранцы патологически боятся, что Россия их предаст. Убедить их в обратном практически невозможно. Поэтому Али Шамхани, конечно, слукавил, говоря о том, что слухи о другом взгляде Москвы на политическое решение сирийского конфликта распространяет только Запад. С другой стороны — сам Шамхани представляет ту группу, которая заинтересована во взаимодействии с Россией.

«СП»: — Как все это увязывается с процессом переговоров в Астане?

— Так как Тегеран зависит от помощи России, то он так или иначе вынужден поддерживать определенные российские инициативы, как бы ему это не нравилось. Взгляд Шамхани на то, что фактически вся территория страны должна быть возвращена режиму Асада, несколько идеологизирован. Даже внутри КСИР и правого крыла политической элиты высказываются мысли, что вся Сирия Ирану не нужна. Да, Тегеран хотел бы, чтобы САР осталась в прежних границах и под контролем режима Асада, чтобы на ее территории не было сильных суннитских группировок, которые могли бросить вызов. Это — идеальная картина, которая, по сути, недостижима, хотя после событий в Восточном Алеппо иранцы стали жестче в своей позиции. Но на каких-то этапах они действительно всерьез обсуждали вопрос де-факто дефрагментации Сирии с возможностью опоры на некоторые проасадовские районы, что позволило бы поддерживать связь ИРИ с «Хезболлой». Для Ирана война в Сирии — это в первую очередь война за Ливан.

Руководитель центра исламских исследований Института инновационного развития Кирилл Семенов считает, что Шамхани со свойственным иранцам лукавством пытается манипулировать информацией и «заболтать» все щекотливые темы, например, де-факто сотрудничество Ирана и США в Ираке.

— Секретарь Высшего совета безопасности прямо намекает на то, что якобы Асада не поддерживают только «террористы», что, конечно, не имеет ничего общего с сирийской действительностью. Сколько на самом деле процентов сирийского населения поддерживает режим Асада можно узнать только в одном случае — если провести свободные выборы без какого-либо влияния на них баасистской партии и учитывать голосование на территориях, где проживают нелояльные режиму сунниты. А это сделать практически невозможно. Поэтому различные силы в пропагандистских целях активно манипулируют этой темой, хотя среди тех же алавитов отнюдь не все продолжают безоговорочно поддерживать существующий режим, к которому, мягко говоря, у всех огромное количество вопросов.

Да, невозможно спорить с тем, что выбирать нового президента страны должен сам сирийский народ. Однако надо мыслить адекватно. Более того, существует поддержанная всеми странами резолюция Совбеза ООН № 2254, в которой указывается, что после переходного периода должно быть сформировано новое независимое правительство. Ясно, что по идее это правительство никак не должно быть связано со старым, как бы в Дамаске и Тегеране не манипулировали этой темой. Обозначенные сроки резолюции истекли, однако за неимением новой на переговорах любого уровня по Сирии ссылаются именно на резолюцию № 2254.

«СП»: — Али Шамхани, говоря об оппозиции, сам себе противоречит. С одной стороны, он соглашается с тем, что решение конфликта может быть только политическим, с другой — называет всю оппозицию «террористами», в том числе участвующих в Астанинском формате.

— Пока иранцы вовлечены в сирийский конфликт и имеют на земле большое количество подконтрольных им сил, установить какое-либо долгосрочное перемирие невозможно. Я не пытаюсь оправдать оппозицию, которая неоднородна и с которой также тяжело договориться, но пытаться всех противников режима без разбора называть террористами — это деструктивная позиция. Она будет постоянно обострять конфликт и подогревать его этноконфессиональный оттенок.

По мнению Ирана, любая оппозиция должна вести себя так, как ведут себя «оппозиционеры» из абсолютно ручных и пропагандистских «Московской» или «Каирской» групп. Но смысл Астанинского формата — установление перемирия. А Тегеран на самом деле воспринимает переговоры не как шаг к достижению компромисса, а как прелюдию к капитуляции вооруженной оппозиции. К сожалению, такой взгляд активно навязывается в проасадовской части Сирии и в России. Хотя сирийцы, проживающие на территории режима и на территории «террористов», могут запросто ходить друг к другу в гости и т. д.

«СП»: — Насколько реалистично требование Шамхани, которое, по его мнению, должна выполнить оппозиция — дистанцироваться от «Аль-Каиды» и перейти к политическим лозунгам?

— Требование еще раз демонстрирует, что для иранцев мирный процесс — это прелюдия к капитуляции. По логике Шамхани, нужно продолжать проводить операции против оппозиции, чтобы принудить ее принять ту политическую повестку дня, которую хочет видеть Дамаск и Тегеран. Отсюда мантра — все оппозиционные группы прямо или опосредовано связаны с «Аль-Каидой». Но как, к примеру, фракция «Джейш аль-Ислам», лидер которой возглавляет делегацию оппозиции в Астане, может отказаться от связей с «Аль-Каидой», если она их вообще не имеет?! Более того, она воюет с «Нусрой» в той же Восточной Гуте, отказывается формировать с ней какие-либо коалиции и действительно хочет переговоров. Поэтому такие требования к «Джейш аль-Ислам» и другим фракциям, которые поддержали перемирие в конце 2016 года, носят чисто пропагандистский характер, но их поднимают на щит проасадовские и иранские СМИ, транслируют многие российские востоковеды, чтобы быть удобными.
Увы, такая позиция не только не способствует миру, она вообще ставит под угрозу мировую безопасность. США уже продемонстрировали свою готовность применять силу, и они явно не намерены дать сирийцам, а значит и Ирану, установить контроль над всей территорией Сирии. Такая тупиковая ситуация способна привести к серьезной эскалации и несет риски для Москвы, которой подобный сценарий абсолютно не нужен. Поэтому Москве необходимо дистанцироваться от подобной иранской риторики, четко разделять оппозицию, не идти на поводу у своих союзников, а придерживаться грамотной стратегии контртерррористической борьбы. В данном случае надо использовать «американскую угрозу» в свою пользу, контролировать действия сирийской авиации и не допускать, чтобы она наносила удары в интересах Ирана по тем группам, с которыми Москва и Турция ведет диалог. А то ведь с точки зрения Тегерана, получается, Россия в январе пригласила в Астану «террористов».

* Перевод интервью Шамхани на русский язык выполнен ИноСМИ.

** «Аль-Каида» решением Верховного суда РФ от 14 февраля 2003 года было признана террористической организацией, ее деятельность на территории России запрещена.

*** Группировка «Джебхат ан-Нусра» решением Верховного суда РФ от 29 декабря 2014 года была признана террористической организацией, ее деятельность на территории России запрещена.

Статья опубликована в издании "Свободная Пресса": http://svpressa.ru/war21/article/171079/