Саудовская Аравия в настоящее время уделяет серьезное внимание отношениям с Россией. Несмотря на существующие серьезные разногласия с Москвой по некоторым вопросам текущей повести дня, в первую очередь по Сирии, Саудовская Аравия по целому ряду каналов, официальных и неофициальных, на протяжении последнего года постоянно посылает позитивные импульсы взаимодействия и сотрудничества.
Королевство проявляет заинтересованность в двустороннем сотрудничестве во всех направлениях. Это касается и развития отношений в академической среде, культурной, деловой и экономической. Посольство работает над признанием российских дипломов о высшем образовании и ученых степеней. Уже на протяжении долгого времени Рияд пытается добиться двустороннего упрощения порядка выдачи виз для бизнесменов и инвесторов, что должно благотворно отразиться на деловом климате между двумя странами.
Однако большинство инициатив саудовской стороны оказывается в подвешенном состоянии, поскольку не находят должного отклика у представителей российских кругов принятия решений и у более широкой общественности. У саудовских партнеров это вызывает множество вопросов и ложится в основу недоверия и предрассудков. Но пока саудовская сторона не теряет энтузиазма и продолжает активно пытаться наладить мосты.
Эта активность, в частности, является результатом влияния Мохаммеда бен Салмана, и его призыва, обращенного к послам Королевства по всему миру, озвученного в 2016 году: уделять особое внимание изменению имиджа Королевства, донесению позитивного образа страны до широких масс, путем активизации PR и иных инструментов формирования имиджа. Россия не является исключением.
Во многом этот рывок – в сторону диверсификации контактов и связей, переход на инновационный путь развития, колоссальные вложения в науку, в частности через финансирование государством учебы молодых саудовцев за рубежом, сотрудничество с ведущими исследовательским центрами мира в области естественных наук, приборостроения и т.д. – является подготовкой Королевства к жизни не только без нефтяных ресурсов, как основного источника дохода государственного бюджета, но и жизни без США. Фигура Трампа, на фоне растущего правого движения, является мощным сигналом Королевству о необходимости задуматься о самостоятельном будущем и необходимости полагаться исключительно на собственные силы и возможности. Хотя этот сигнал был уже получен при Обаме. Диверсифицируя и укрепляя свои международные контакты Королевство рассчитывает снизить зависимость от Вашингтона и укрепиться экономически, говоря иносказательно, разложив свои деньги по разным корзинам – инвестируя в успешные проекты по всему миру с выгодой для себя.
Эр-Рияд заинтересован в интенсификации торгового и инвестиционного взаимодействия между двумя странами. Однако Королевство в этом случае сталкивается с двойной проблемой. Во-первых, недоверие саудовских инвестиционных и бизнес кругов к России, во многом из-за непонимания специфики ведения бизнеса, отсутствия надлежащего информирования (всю информацию о России саудовцы черпают из западной прессы), присутствие значительного числа негативных стереотипов о России (с которыми никто не борется), фактическую непреодолимость языкового барьера (крайне незначительное число россиян владеет английским на достойном уровне); и, во-вторых, визовые проволочки, которые ставят бизнесменов в крайне затруднительные ситуации, вынуждая проводить переговоры и встречи в крайне узкие сроки и сложности на пограничном контроле, когда каждую неделю при прохождении пограничного контроля в российских аэропортах, бизнесмены Саудовской Аравии с российскими визами в паспортах задерживаются на несколько часов, а подчас и депортируются обратно без объяснения причин. Пассивность российского бизнеса также не добавляет позитивных красок к текущей ситуации.
Что касается геополитической повестки, то, несомненно, существующие разногласия также оказывают влияние на двусторонний диалог. Однако исток этих разногласий находится в неведении, непонимании и сложной региональной ситуации. Больше всего Эр-Рияд беспокоит на чьей стороне Россия и на сколько плотно она собирается союзничать с Ираном. Непонятными для Эр-Рияда остаются цели России в Сирии. И каковы ее планы в регионе. Саудовская Аравия опасается, что Россия станет в регионе вторым США. И речь идет не об экономическом гегемонизме, а о деструктивной геополитической роли, которую США играли в регионе на протяжении десятилетий, и на счет которой государства аравийского полуострова не питают ни малейшей иллюзии.
Саудовская Аравия опасается, что Россия станет в регионе вторым США. И речь идет не об экономическом гегемонизме, а о деструктивной геополитической роли, которую США играли в регионе на протяжении десятилетий, и на счет которой государства аравийского полуострова не питают ни малейшей иллюзии.
В случае с российских отношений с Ираном для саудовцев вопрос сводится к очень упрощенной подаче вопроса: вы с нами или с ними. Для Эр-Рияда плотное сотрудничество Москвы с Тегераном является исключением сотрудничества с Королевством и формирование своего рода коалиции, угрожающей её жизненно важным интересам. Именно поэтому любые противоречия между Россией и Ираном, информация о которых просачивается в СМИ, с определенной степенью энтузиазма подхватываются телеканалами аравийского полуострова.
Обеспокоенность этим вопросом отражается и в ситуации с Сирией.
Между двумя сторонами по Сирии есть много общего. Обе выступают за территориальную целостность, сходятся в недопустимости допуска экстремистов к власти в стране, соглашаются и о необходимости транзита власти и политического процесса, под контролем международного сообщества. Схожих позиций по Сирии даже больше, учитывая, что Королевство, действительно, рассчитывает на светское правление в Сирии. Разногласия по большей части предопределены слабой информированностью саудовской стороны и высокой степенью недоверия и непонимания происходящего.
Саудовская сторона задается вопросом, какова итоговая цель России в Сирии. На тот гипотетический момент, когда конфликт будет по большей части урегулирован и придет время формировать новую Сирию и восстанавливать ее из руин: как Россия рассчитывает поступить с Хезболлой, которая не отдаст завоеванные позиции и влияние в стране, рассчитывает ли она, что Иран будет заниматься восстановлением страны и будет принимать активное участие в пост-конфликтной политической жизни, что с одной стороны не возможно, учитывая ограниченность финансовых ресурсов Ирана, во-вторых, контрпродуктивно. Осознает ли Россия, что прямое вмешательство Ирана в послевоенную Сирию автоматически приведет к усилению дисбаланса и конфликтности в регионе. Саудовская Аравия также не понимает в чем заключается российские заявления о борьбе с терроризмом в Сирии, если её удары сконцентрированы далеко не над позициями Исламского Государства, и после падения Алеппо Россия сокращает свое военное присутствие. По сирийскому вопросу в Эр-Рияде вопросов больше, чем ответов, и они в значительной степени усложняются тем, что ведут за собой еще больше вопросов и недопонимания по многим вызовам регионального масштаба за пределами сирийских границ. Это недопонимание распространяется на все страны, входящие в ССАГПЗ. Отсутствия внятной артикуляции позиций, адекватного донесения информации затрудняет процессы взаимодействия и коммуникации по многим направлениям двустороннего сотрудничества.
Несмотря на это и многие другие сложности у двусторонних отношений есть хорошие предпосылки для развития в меняющемся международном контексте при условии улучшения коммуникации, честного взаимодействия и преодоления существующих предрассудков.
Мария Дубовикова
Как сказал в 60-х советский поэт Евтушенко, «не люди умирают, а миры». В случае Али Акбара Хашеми Рафсанджани, который скончался 8 января в возрасте 82 лет, умер не мир, а целая вселенная. Ушел не просто политик, а один из творцов иранской истории. Руководитель Центра исследований иранского парламента Джалали в некрологе заслуженно назвал Рафсанджани «политиком, практически не имеющим равных по своей значимости».
Действительно, с 1979 года Рафсанджани постоянно влиял на жизнь Ирана, то напрямую вмешиваясь в ход событий, то играя роль серого кардинала. Он был неотъемлемой частью Исламской Республики и ее истории: все основные события, что произошли с Ираном за последние 38 лет, нашли прямое отражение в биографии этого политика.
С самого начала исламской революции 1978–1979 годов Рафсанджани был активным ее участником. Наравне с такими фигурами, как Хомейни, Хаменеи, Бехешти, Монтазери, Шариатмадари, Рафсанджани стоял у истоков создания республики и ее институтов.
В 1980-х, как и другие крупные иранские деятели, Рафсанджани был вовлечен во внутреннюю борьбу за власть. Не без его участия был вынужден бежать из страны первый президент Ирана Банисадр, а также было разгромлено левое движение (коммунисты и Организация моджахедов иранского народа).
Сам Рафсанджани не только успешно пережил лихолетье 1980-х, но и смог приумножить свое политическое и финансовое благополучие. К 1989 году он считался человеком, очень близким к отцу-основателю Исламской Республики Хомейни, а также сформировал своеобразный тандем с будущим преемником последнего – Хаменеи.
По свидетельствам историков, именно этому тандему принадлежала инициатива конституционной реформы 1989 года, которая в том числе отменяла пост премьер-министра и наделяла большей властью президента Ирана, повысив таким образом значимость выборных институтов страны. Не до конца исследована и роль Рафсанджани в назначении самого Хаменеи верховным лидером Ирана – должность, на которую по формальным параметрам тот не вполне мог претендовать.
В 1990-е Рафсанджани меняет амплуа – из жесткого поборника идей исламской революции он превращается в политика-реформатора. После избрания на пост президента Ирана в 1989 году он проводит ряд важных преобразований, направленных на восстановление и либерализацию экономики страны. Его начинания, продолженные при следующем президенте Хатами, стали спасительными для Ирана, оздоровили экономику и внутриполитическую жизнь и оттащили режим от края пропасти, к которой его привели война, идеи экспорта исламской революции и провальный эксперимент по созданию исламских механизмов ведения национального хозяйства в 1980-х.
Рафсанджани не утратил своего влияния и после проигрыша на президентских выборах 2005 года, когда вновь пытался занять пост главы исполнительной власти Ирана. Победа нынешнего президента Рухани и усиление позиций реформаторского блока в парламенте во многом стали возможны благодаря его поддержке.
Выступая в 1980-х за войну с Ираком до победного конца, Рафсанджани не был сторонником политики изоляционизма. Во второй половине 1980-х он принял активное участие в налаживании отношений между СССР и Ираном. Некоторые строки в его мемуарах позволяют говорить о том, что Рафсанджани был открыт для диалога с Москвой и в непростой для двусторонних отношений период начала 1980-х, хотя, скорее всего, он не испытывал симпатий к Советскому Союзу, а потом и к России.
В 1990-е Рафсанджани принял меры для открытия Ирана и его реинтеграции в мировую экономику, начал сближение с Европой, а также активно привлекал в правительство специалистов с западным образованием. В 2000-х и в 2010-х он осторожно пытался внедрить в общественное сознание идею о нецелесообразности жесткой конфронтации с США, ссылаясь на то, что сам Хомейни якобы раздумывал о целесообразности сохранения лозунга «смерть Америке» как одного из главных тезисов иранской идеологии.
Рафсанджани неслучайно сыграл столь важную роль в истории Ирана. Во-первых, с 1979 года он всегда был на ведущих ролях, занимая какую-либо ключевую должность во властных структурах: в разные годы Рафсанджани был министром внутренних дел (1979–1980), спикером парламента (1980–1989), президентом (1989–1997), замначальника Генштаба вооруженных сил в конце ирано-иракской войны, главой Совета по определению целесообразности принимаемых решений (1989–2017) – этот орган разрешает конфликты между парламентом и наблюдающим за его работой Советом стражей, а также руководителем Совета экспертов (2007–2011) – структуры, ответственной в том числе за выбор нового верховного лидера Ирана.
Богатый опыт государственной службы превратил Рафсанджани в патриарха, для которого занимаемый пост уже не важен. Скорее наоборот, его личность определяла важность формальной позиции.
Во-вторых, Рафсанджани был не просто политиком. За свою жизнь он одновременно исполнял несколько других, не менее важных социальных ролей: идеолога, культурного деятеля, главы влиятельного иранского клана, бизнесмена. Это делало Рафсанджани одним из главных участников важнейших событий в истории Ирана.
Вплоть до 2009 года он периодически выступал с проповедью на пятничном намазе в Тегеране, который с первых лет исламской революции играл роль главной площадки по доведению политинформации до населения.
Рафсанджани был одним из основателей и патронов второго по важности (после Тегеранского) университета страны – Свободного исламского университета. Через экономические интересы своего клана он был прекрасно осведомлен о состоянии иранской деловой среды. К 2000-м годам Рафсанджани считался одним из самых богатых людей страны, интересы его бизнес-империи простирались далеко за пределы торговли фисташками, которой изначально занимался отец политика. Последний, впрочем, мог гордиться сыном: его фисташковое предприятие существенно расширилось и к середине 2000-х приносило клану Рафсанджани до $700 млн в год.
В-третьих, Рафсанджани посчастливилось родиться в нужное время и в нужном месте. Само его происхождение и выбор карьеры в условиях происходивших в стране перемен помогали Рафсанджани расширить свое влияние. Выходец из многодетной и, как бы сказали историки-марксисты, мелкобуржуазной семьи, он получил образование в ключевом для шиитов религиозном центре – Куме, когда там преподавали будущие идеологи и активные деятели исламской революции, и навсегда попал под их влияние.
Последующая революционная деятельность и отсидки в шахских тюрьмах накануне 1979 года позволили Рафсанджани занять видное место среди революционеров после свержения монархии. А в 1980-х социальное происхождение помогло занять наиболее выгодное положение среди революционных групп: он относился к той части духовенства, которое не было настолько бедно, чтобы придерживаться крайне радикальных взглядов, но и не настолько богато, чтобы отрицать необходимость социальных преобразований.
В итоге в палитре политических сил Рафсанджани не был среди представителей крайних полюсов, которые в первую очередь гибнут в ходе революционной борьбы. В отличие от многих коллег-революционеров Рафсанджани смог избежать как участи «мученика революции», так и ее «предателя».
Наконец, Рафсанджани чутко улавливал требования момента, подстраивался под текущую конъюнктуру, вовремя замечал новые вызовы. Он был оппортунистом, который шел в ногу со временем, стараясь иногда быть на полшага впереди. В отличие от Монтазери или Шариатмадари он не критиковал Хомейни при жизни и поэтому не попал, как они, в число изгоев, а дождался кончины старца, чтобы внести желаемые изменения в существующий строй (заодно уловил момент, когда эти изменения были восприняты).
Во время исламской революции Рафсанджани ратовал за национализацию и создание масштабной системы социальной поддержки – то, чего от правительства ожидали массы иранской бедноты. Но уже в начале 1990-х Рафсанджани запустил не менее ожидаемые на тот момент либеральные экономические реформы, предусматривавшие и планы приватизации.
В 1979 году он называл захват посольства США «важным достижением», чтобы через десятилетие заговорить о налаживании отношений с Западом, а еще позднее и об ошибках, допущенных в первые годы революции в выстраивании внешнеполитического курса Ирана.
На этом фоне вопрос о реальных политических и экономических взглядах Рафсанджани остается открытым. Он явно не был ни классическим консерватором, ни полноценным реформатором. Он верил в идею исламского строя, а его реформы не шли дальше того, что требовало время. Государственником Рафсанджани был опять же по прагматическим соображениям – от благополучия режима зависело благополучие его самого и его клана. Однако гибкость Рафсанджани и его умение понимать то, что необходимо сделать в этот момент, шли государству на пользу, не раз спасая страну от тяжелых кризисов.
И все же удача не всегда сопутствовала Рафсанджани. Последние 20 лет жизни были для него непростым временем. Чутье изменило ему, когда он попытался вновь избраться на пост президента в 2005 году, чтобы сменить своего преемника Хатами. Тогда Рафсанджани неожиданно проиграл мэру Тегерана Ахмадинежаду, кандидату, которого никто за пределами Ирана не воспринимал как серьезного соперника патриарху иранской политики.
Но оказалось, что иранские избиратели, как и часть местной политической элиты, по-своему устали от Рафсанджани. Злоупотребление властью в интересах клана и рост состояния семейства Рафсанджани стали раздражать иранцев, которые так и не увидели обещанного им после окончания ирано-иракской войны золотого века.
Вместо этого они видели богатеющих выходцев из религиозных кругов, которые, провозгласив курс на строительство общества социальной справедливости, пока что обогащались только сами. К середине 2000-х годов Рафсанджани и Хатами стали ассоциироваться с интересами богатых слоев населения, средним классом и интеллектуальной элитой, в то время как харизматичный, прямолинейный и демонстративно аскетичный Ахмадинежад был ближе малоимущим избирателям.
Одновременно в Иране набирали силу и выходцы из силового блока, недовольные тем, что экономика страны оказалась в руках духовенства, хотя реальную кровь за пропагандируемые муллами идеи на фронтах ирано-иракской и необъявленной гражданской войны проливали именно представители Корпуса стражей и армии. Им тоже хотелось получить свой кусок экономического пирога, и ставку в этой игре они делали на Ахмадинежада.
Верховный лидер Ирана Хаменеи, скорее всего, тоже был не слишком доволен влиятельностью Рафсанджани, памятуя, что сам он, как и Рафсанджани, родом из 1980-х, когда любой сильный политик был опасен, а создаваемые альянсы – временны.
Второй серьезный просчет после проигранных в 2005 году выборов Рафсанджани допустил в 2009 году, когда проявил сочувствие к первым жертвам разгона «зеленого движения» – оно возникло как протест против спорных результатов очередных президентских выборов, позволивших Ахмадинежаду переизбраться на второй срок. Тогда Рафсанджани, уловивший опасность момента, всего лишь пытался предупредить руководство Ирана, что люди теряют веру в режим, а силовой вариант может привести к падению самого строя, как это было с шахскими властями. Но его беспокойство использовали против него же, обвинили в диссидентстве и потеснили в политике, припомнив его семье злоупотребления 1990-х и посадив за финансовые махинации сына Рафсанджани.
Впрочем, даже после 2009 года Рафсанджани продолжал демонстрировать свою независимость. Он громко приветствовал подписание договоренностей 2015 года по иранской ядерной программе, несмотря на попытки консерваторов принизить их значимость. Также Рафсанджани был одним из немногих иранских политиков, кто поставил под вопрос целесообразность силового вмешательства как США, так и России в сирийские дела.
Уход Рафсанджани многое поменяет в Иране. Во-первых, исчезновение такой фигуры накануне президентских выборов 2017 года явно повлияет на предвыборную расстановку сил. Либеральные прагматики и реформаторы лишились своего высокопоставленного и влиятельного сторонника.
Во-вторых, прагматичный, расчетливый, хитрый и гибкий Рафсанджани играл в структуре иранской политической элиты роль определенного поведенческого ориентира, а иногда и связующего звена между разными политическими силами, и теперь найти ему замену будет непросто. Показательно, что по Рафсанджани в стране был объявлен трехдневный траур, а с уважительными посмертными речами выступили представители разных политических сил, отложив свои противоречия и забыв о претензиях.
Наконец, смерть Рафсанджани – это еще и серьезное послание оставшимся в живых о том, что биологическое время основателей Исламской Республики подходит к концу. Их поколение уходит, и к этому надо срочно готовиться.
В первую очередь это относится к верховному лидеру Ирана Хаменеи, другому представителю поколения основателей. Необходимо решить, как избежать возможных потрясений, связанных с выбором преемника, если тот не будет определен на момент смерти Хаменеи. Если этот сигнал будет воспринят иранским руководством с должной серьезностью, то можно сказать, что даже своей смертью Али Акбар Хашеми Рафсанджани послужил стране, с которой его судьба была неразрывно связана все эти годы.
Источник: Московский центр Карнеги http://carnegie.ru/commentary/?fa=67654
Материал размещен на сайте "Свободная пресса".
Вице-президент IMESClub Николай Сухов принял участие в программе "Международное обозрение" еще и 23 сентября 2016 года. Комментарий к сюжету, посвященному последним драматическим событиям в Сирии, на 9-й минуте.
Йеменский кризис в наибольшей степени обладает опасной чертой, проявившейся и в большинстве других ближневосточных конфликтах: нарастающей интенсивности военных действий в этой стране сопутствует нарастающая же демонстрация намерений вовлеченных в него внешних сил к его скорейшему политическому урегулированию.
Такая особенность течения кризиса не только затемняет общий рисунок конфликта и делает расплывчатыми цели его главных иностранных участников, но и многократно утяжеляет последствия кризиса для населения страны и размывает шкалу гуманитарных пределов кризиса, усугубляя его политические последствия. Так, уже к сентябрю 2015 г. масштабы гуманитарной катастрофы в Йемене, связанной с начатой в марте интервенции саудовской коалиции, были признаны беспрецедентными на планете, но никаких ожидаемых мер по пресечению деятельности сторон, виновных в страданиях 80% из 27-ми миллионного населения и гибели тысяч мирных граждан так предпринято и не было. Более того, причинно-следственные связи этих событий постоянно подвергались пропагандистским атакам как со стороны саудовского командования операции, так и поддержавших ее стратегических партнеров КСА (США и Великобритании), заставляя авторитетные специализированные международные организации в составе ООН, призванные выявлять виновных, уступать нажимам и даже отменять свои уже принятые решения. Йеменский кризис создал и другой совершенно новый опасный прецедент: усилия ООН по прекращению войны беззастенчиво и последовательно торпедировались могущественными акторами, приводя к поэтапному вытеснению этой организации с роли ведущего международного мирного посредника, которую СБ ООН отдал ей еще в 2011 г.
Первым шагом в этом направлении было объявление КСА о начале операции «Буря решимости» в марте 2015 г., опрокинувшей все завоевания «дорожной карты» мирного плана под эгидой СБ ООН, признанного всеми ведущими йеменскими акторами (кроме сепаратистского крыла южнойеменского Хирака). Последним по времени актом в этом направлении было бесславное завершение 6 августа 2016 г. переговоров в Кувейте, длившихся более 100 дней. Это уже третий провал миротворческой миссии ООН в Йемене с момента начала саудовской интервенции. Возобновление нового раунда миссии ООН, несмотря на все заверения, представляется крайне проблематичным. Престиж ООН в Йемене достиг, пожалуй, минимальной отметки с 2011 г.
Обращает на себя внимание попытка внешних участников к совмещению перекрестных по сути ролей в кризисе. Так, КСА, начавшая военную интервенцию во главе коалиции, на встрече в Кувейте уже откровенно попыталась усидеть сразу на двух стульях: дирижируя неуступчивостью делегации Хади в переговорном процессе, приведшую в итоге к срыву переговоров и, одновременно, - позиционируя себя в роли справедливого нейтрального арбитра, заинтересованного в успехе встречи. Напомню, что срыв переговоров в Кувейте произошел после того, как принципиальное согласие СХА на сдачу оружия и вывод своих вооруженных формирований из Саны было опрокинуто делегацией Хади, потребовавшей, чтобы это произошло до момента формирования правительства национального единства, о котором велись переговоры еще до начала интервенции и в них активное участие принимала ООН. Добровольная сдача оружия правительству проживающего в Эр-Рияде президента Хади, была гневно отвергнута делегациями СХА в Кувейте, как не соответствующая ни военным, ни политическим условиям реальной обстановки, сложившейся за полтора года кампании.
Война нанесла серьезный урон имиджу и тезису о легитимности президента Хади внутри страны. В законность его правления верят сегодня гораздо более за пределами Йемена. Поэтому позиция правительственной делегации, прибывшей в Кувейт из Эр-Рияда, сводившаяся к ультимативному требованию о капитуляции СХА вызвала отпор внутри страны и растущее нежелание видеть Хади стороной переговоров в будущем.
Стремление к закреплению двойственности ролей в йеменском кризисе характерно также и для великих держав, союзников КСА, поддержавших интервенцию – США и Великобритании. Они с одной стороны всячески подливают масло в огонь кризиса, поставляя оружие в рекордных объемах аравийским участникам интервенции, а с другой - публично демонстрируют неудовлетворенность ходом кампании и показное миролюбие, которому мог бы позавидовать Макиавелли.
Как еще можно интерпретировать инициативу главы Госдепа США Дж. Керри, с которой он выступил в присутствии госминистра Великобритании Т.Эллвуда в Джидде в конце августа 2016 г., которая при отсутствии принципиальных расхождений с повесткой кувейтской встречи, вдруг стала позиционироваться как возможный «прорыв» в йеменском кризисе мировыми СМИ?
Разница состоит лишь в формате и времени этой т.н. «миротворческой инициативы». Если бы положительные договоренности удалось достичь в Кувейте, ООН вновь вернул бы себе роль ведущего посредника, а СБ ООН – органа, курирующего процесс перехода к урегулированию кризиса. Если же «инициатива Керри» вдруг приведет к успеху, то эта роль достанется КСА, США и Великобритании. ООН вряд ли сможет добиться для себя важного статуса на будущих этапах развития йеменского кризиса.
Провал кувейтской встречи сопровождался новым внезапным и болезненным для саудовской коалиции политическим шагом СХА по пути консолидации своей власти в Сане и мобилизации населения на отпор «саудовско-американской агрессии» (как ее называют средства информации СХА). Сформированный там в условиях краха кувейтских переговоров новый коалиционный орган власти – Верховный Политсовет (ВПС), получил инаугурацию вернувшегося впервые за время военной интервенции к работе парламента Йемена, который можно назвать единственным полноценным законным органом власти Йемена, не прекращавшим функционировать за время политических потрясений Йемена, начавшихся в 2011 г.. ВПС сменил Высший Ревсовет – хуситский временный орган власти, созданный Ансаруллах в феврале 2015 г. в связи с добровольными отставками президента Хади и премьер-министра Бахаха и образованием вакуума власти в республике. И хотя председателем ВПС был избран лидер политического крыла Ансаруллах Салех Саммад, ведущая роль в нем, пожалуй, достанется бывшему президенту Салеху, сохранившему пост председателя ВНК после своей отставки с поста президента в 2012 г. Учитывая огромное влияние Салеха в элитной части йеменской армии и его 33-х летний опыт управления страной, новые власти Саны несомненно будут наращивать сопротивление интервенции и иностранным планам в Йемене, добиваясь дальнейшей политической дискредитации и маргинализации находящегося в Эр-Рияде президента Хади, который за полтора года так и не сумел даже создать себе условия для работы в Адене, объявленном временной столицей государства и наводненном иностранными силами специального назначения из стран коалиции.
Вся концепция вмешательства КСА в Йемен, использованная Эр-Риядом в марте 2015 г., в результате, оказалась ничтожной: ни иранского участия в йеменском кризисе, ни спасения законного президента от мятежников, захвативших власть в Сане, так и не наблюдалось, хотя «освобожденными» (т.е. находящимися под контролем Хади) саудовское командование считает более 80% территории Йемена.
Нетрудно увидеть, что возобновление переговоров в «кувейтском формате», т.е. с участием трех йеменских сторон (президента Хади, ВНК и Ансаруллах) в новых условиях уже не представляется реальным. Новые санские власти уже заявили, что согласятся лишь на саудовско-йеменский формат будущих переговоров, тематикой которых будет, прежде всего, два пункта - прекращение войны и снятие блокады. К такому повороту Эр-Рияд был явно не готов, что по-видимому, и побудило высокопоставленных государственных деятелей США и Великобритании прибыть в Джидду. Джиддийская инициатива Керри могла бы оказаться полезной, если бы она была предпринята за месяц до окончания переговоров в Кувейте, но не сейчас. Тогда, подобное вмешательство США было бы воспринято как поддержка платформы специального представителя Генсека ООН Шейха Ахмада, столкнувшегося с откровенным нежеланием Эр-Рияда содействовать успеху переговоров и в середине июля вынужденного объявить в них двухнедельный перерыв. Но в новых условиях инициатива Керри выглядит весьма странно, если даже не провокационно.
Ситуация в Йемене развивается по принципу «домино». Многослойная структура комплексного в своей основе йеменского кризиса не позволила Саудовскому Командованию создать поляризованную конфигурацию сил, состоящую из двух лагерей - сил «законного президента Хади», которому «помогает» коалиция с одной стороны, и сил мятежников в составе обвиненного в совершении переворота СХА – с другой. На ход кризиса оказывают влияние множество разнонаправленных сил, среди которых ведущие роли принадлежат недружественным друг другу структурам партии Ислах с входящим в ее состав салафитским крылом БМ шейха Зиндани и группировкам Хирака, нацеленным на отделение Юга от Севера в границах 1990 г. Только на бумаге они входят в блок Хади, поддержанный коалицией. Они, как и другие вооруженные региональные и племенные группировки, которые получили оружие и финансирование от КСА за время кризиса на практике часто конкурируют друг с другом гораздо больше, чем с силами СХА, опасаясь вступать в прямую конфронтацию с регулярными и хорошо обученными частями армии, лояльными бывшему президенту Салеху и закаленными в боях бойцами хуситской «милиции», организованными в «народные комитеты». Поэтому провал переговоров в Кувейте и последующее формирование нового органа власти в Сане с синхронным возобновлением деятельности парламента в Сане является мощными ударом по статусу Хади и при отсутствии политической воли к отходу от силового сценария разрешения кризиса в Эр-Рияде означает начало нового витка эскалации в кризисе, исход которого далеко не предопределен.
Этот прогноз, в частности, означает, что угрозы разрушения остатков экономического, военного и финансового фундамента йеменского государства и распада Йемена на фрагменты, а также расползания конфликта на соседние регионы будет нарастать. Вопрос остается открытым – кто погреет на этом руки ?
В 2011 г. мировое сообщество считало, что бенефициаром будет АКАП и выступило с мирным планом, но в 2015 г. когда силы СХА повели успешное наступление на группировки с участием АКАП в Йемене, против СХА выступила саудовская коалиция и была поддержана США и Великобританией. Что дальше?
Длящаяся уже больше года военная операция саудовской коалиции в Йемене вызывает все большую обеспокоенность в мире. Прогрессирующая деструкция Йемена, беспрепятственное наступление террористических структур АКАП и ИГИЛ (запрещенных в России) на Юге и образование самой масштабной на планете гуманитарной катастрофы - вот наиболее очевидные ее итоги. Большинство заявленных мотивов начала военного вмешательства в марте 2015 г. не выдержало проверки временем. Военная кампания не помогла переходному президенту Абдураббо Мансуру Хади и правительству Халида Бахаха вернуть положение в стране под контроль законной власти. Столица КСА, Эр-Рияд, остается местом резиденции йеменского президента даже после официального объявления об "освобождении" 80-90% территории страны от "мятежников", а проявлявший время от времени самостоятельность Бахах и вовсе лишился своего поста премьер-министра и вице-президента. Тень Ирана и шиитско-суннитских противоречий в качестве доминантного драйвера неприятных для Эр-Рияда перемен в Йемене в 2014 г. растворились без следа за прошедший год, не получив никаких фактических доказательств. Место заместителя Главнокомандующего и вице-президента в 2016 г. занял семидесятилетний генерал Али Мохсин аль-Ахмар, лидер военного крыла партии Ислах. Ему же саудовским командованием было поручено в феврале 2016 г. формирование новой "национальной армии" Йемена. Это знаковое назначение сняло последние покровы тайны с приоритетной стратегической цели Военного Командования Саудовской Коалиции (ВКСК) в Йемене, которая состоит в приведении к власти режима, полностью лояльного претенденту на региональное господство. Кампания в Йемене была с самого начала подчинена задаче включения Йемена в саудовское геополитическое пространство. Никакой связи с проблемой урегулирования йеменского кризиса это вмешательство не имело.
С другой стороны, Йемен остался "крепким орешком" для КСА. Костяк сопротивления в лице салехо-хуситского альянса (СХА) на Севере и отдельные фракции Хирака на Юге остались приверженными собственным национальным и культурным ценностям, последовательно направляя свою борьбу на мобилизацию племен и населения городов на защиту своей самобытной идентичности от атаки прозелитского течения, принятого на вооружение радикальным крылом йеменских Братьев Мусульман в составе партии Ислах. Конфликт начал перерастать в межэтническое русло с совершенно новыми горизонтами для всех участвующих сторон.
Основные крупные города Севера спустя год остались полностью или частично под контролем СХА. В их число входят например Сана, Таиз и Ходейда. География главных линий фронта, располагавшихся на Севере Йемена (бывшей ЙАР) с первых дней интервенции не претерпела за прошедший период кардинальных перемещений, несмотря на несопоставимые силы и материальные затраты сторон. Они по-прежнему концентрируются в восточной, приграничной с КСА, провинции Мариб и в районе пролива Баб-эль Мандеб со стороны Красного моря в провинции Таизз. Добавились новые участки фронта в Хадже и Джоуфе, предназначенные для подготовки плацдарма операции по захвату Саны, которой заранее было дано название "Золотая стрела", но она так и не началась. Повсюду положение в местах прямого соприкосновения осталось переменчивым с чувствительными потерями для обеих сторон. Десятки тысяч бомбовых и ракетных ударов, произведенных силами коалиции по Йемену и превративших в руины всю его инфраструктуру, военные и промышленные объекты, склады и даже целые городские кварталы, не сломили моральный и боевых дух сопротивления силам коалиции.
Ситуация в давно "очищенном от СХА" Адене, наводненном тысячными контингентами иностранных войск, далека от нормальной. Она характеризуется вооруженной борьбой за влияние между силами коалиции (именуемыми "стороной президента Хади"), АКАП, ИГИЛ (запрещенных в России) и Хираком. С июля 2015 г. на охваченном сепаратистскими настроениями Юге почти не осталось военных лагерей, лояльных Салеху, но их уход сопровождался лишь нарастанием вакуума власти, который использовали террористические структуры для установления собственного господства. За время интервенции АКАП расширила контролируемые территории до почти всего протяжения береговой полосы от Махры до Адена (более 700 км), в которой расположены ключевые портовые и торговые города Юга. Невозможно представить, чтобы это могло произойти без сознательного попустительства ВКСК. По-видимому, АКАП было отдано предпочтение перед силами Хирака (Мирного Движения Юга), политической силы, завоевавшей доверие основной массы южан до интервенции и претендовавшей на роль политического лидера Юга. Стало очевидным, что привод к власти радикальных исламистов на Юге призван расчистить почву для структур, родственных Ислаху, доказавших свою готовность и способность договариваться с террористами. Именно такой сценарий был реализован в Хадрамауте - самой обширной и богатой углеводородами провинции Йемена, имеющей общую границу с КСА протяженностью свыше полутысячи километров. Созданный там орган местного управления - Гражданский Совет включил активистов Ислаха, членов салафитского джамаата и племена, разделив власть с "Ансар аль-Шариа", подразделением АКАП, принявшего в Хадрамауте наименование "Абна`а Хадрамаут" ("Сынов Хадрамаута").
Трагические итоги первого года саудовской интервенции получили самые критические оценки со стороны ООН, Европарламента и даже некоторых участников саудовской коалиции. Лишь власти США и Великобритания, заработавшие на этом конфликте более тридцати миллиардов долларов за год, по-видимому, не склонны серьезно торопить прекращение этой самой опасной для безопасности Аравии войны.
По-видимому, предстоящая в Кувейте 18 апреля 2016 г. встреча враждующих сторон под эгидой ООН не сможет положить конец ни внешней военной интервенции в Йемен, ни тем более раскрученному за год маховику гражданской войны внутри страны. Формат "консультаций", присвоенный предстоящей встрече в Кувейте, отсутствие признаков деэскалации боевых действий на всем театре военных действий после объявленного ООН перемирия, которое должно было вступить в силу 10 апреля 2016 г., сохраняющаяся неясность повестки дня встречи - вот атмосфера приближающегося мероприятия с участием представителя Генсека ООН по Йемену Исмаила Ульд Шейха Ахмада, предпринимавшего уже две безуспешные попытки побудить стороны к мирным договоренностям в июне и декабре 2015 г.
Тем не менее, от этой встречи может быть определенная польза в плане приближения к прекращению кровавого конфликта в Йемене.
Во-первых, уже с января 2016 г. шокирующие факты о масштабах гуманитарного бедствия и военных преступлениях в Йемене начали перерастать в конкретные резолюции и решения, поставившие пособников саудовской коалиции в крайне двусмысленное положение. В частности, 25 февраля 2016 г. Европарламент проголосовал за запрет на поставки оружия КСА, ранее осудив продолжение курса КСА на раздувание сектантского конфликта в Йемене. Предстоящая в Кувейте встреча может при известных усилиях европейцев прорвать установленную ВКСК информационную блокаду и повлиять на настроения жителей стран Залива, на которых возложено бремя конфликта их правителями, а также расширить число государств, выступающих за немедленное прекращение войны во всем мире.
Во-вторых, встреча в Кувейте, по-видимому, все же разрушит присвоенную односторонними действиями (при поддержке США) Эр-Рияда в марте 2015 г. монополию на принятие решений по Йемену и приведет к возрастанию роли других стран Залива, в частности ОАЭ - одной из наиболее активных участниц наземной военной операции в Йемене, понесшей серьезные потери в этой войне. Встреча должна стать шагом на пути возвращения СБ ООН ее ключевой роли в координировании политического процесса в Йемене, которую она утратила в связи с саудовским вмешательством в марте 2015 г.
В-третьих, в Кувейте может быть достигнута договоренность по снятию блокады с Йемена, которая не меньше бомбардировок создала катастрофически бедственное положение для 21 миллиона человек из 26-ти йеменского населения. Даже в мирное время страна на 80-90% зависимая от импорта продовольствия, более года оставалась отрезанной от нормальных поставок всех грузов и испытывала колоссальные затруднения во ввозе даже экстренной гуманитарной помощи по линии ООН. Дефицит воды, продовольствия, лекарств, медикаментов поставил на грань выживания почти 8 млн. человек. Предотвращение беспрецедентной гуманитарной катастрофы в Йемене давно стало главной заботой мирового сообщества.
И, наконец, в-четвертых, можно надеяться, что Кувейт положит начало серьезному пересмотру ключевых положений последней Резолюции СБ ООН по Йемену №2216, принятой в апреле 2015 г., которая доказала свою неэффективность в установлении мира в этой стране и устарела в силу произошедших за прошедший год перемен на йеменской сцене. Дальнейшее выгораживание одних сторон и игнорирование законных прав других не может способствовать переводу конфликта в политическое русло, время для чего давно настало.
«Лёд тронулся, господа присяжные заседатели!».[1]
В России начался этап практической реализации внедрения исламского банкинга
Продолжение темы, начатой на страницах IMESClub публикацией «Исламские банки в России: «быть или не быть-вот в чём вопрос…»?[2]
В то время, как мир следит за событиями в Сирии (за частичным выводом Российских войск, международными переговорами по урегулированию конфликта, освобождению от боевиков ИГИЛ[3] того или иного сирийского населенного пункта), в мире восточных финансов произошло маленькое, но очень важное событие, к которому наша страна была непосредственно причастна – это открытие 24.03.2016 в Казани первого в России Центра партнерского банкинга (далее – Центр).
До указанного момента все более или менее значимые моменты и особенности открытия исламских банков в России были озвучены представителями правительства Российской Федерации, Государственной Думы Российской Федерации, бизнес-сообществом на проходившем в Москве Международном форуме IFN CIS & Russia 2016. Мнения по данному вопросу у делегатов, присутствующих на форуме были различные. Так, советник Президента Российской Федерации Сергей Глазьев считает, что:
«…это вопрос [прим. целевое проектное финансирование] жизненной важности, потому что мы без перехода к целеориентированному кредитованию в экономике обойтись уже не можем. Мы видим, склонность наших банкиров становиться олигархами и ростовщиками непреодолима. Они доведут в конце концов экономику до полной катастрофы, если мы не создадим механизмы целевого проектного финансирования», вице-президент ассоциации региональных банков «Россия» Алина Ветрова согласна с мнением Сергея Глазьева: «Исламские финансы могли бы найти свою ключевую нишу в проектном финансировании. К сожалению, традиционный банкинг, регулирование, отсутствие долгосрочных ресурсов, построение системы российского банкинга на фактически коротких деньгах не дает этому направлению развиваться. Мне кажется, исламские финансы могли бы совершить прорыв, решив проблему проектного финансирования и долгосрочного кредитования».[4] Как уже неоднократно обсуждалось многими аналитиками и экспертами, что на пути внедрения и активного функционирования исламского банка стоит один из самых больших барьеров – это законодательный барьер, причем необходимо не только принять ряд новых и концептуальных изменений, но и на протяжении достаточно длительного времени, в том числе с учетом реализации практических задач работы банков, вносить изменения в действующую или издавать новую нормативно-правовую базу.
Но, вернемся в Республику Татарстан, которая выбрана в качестве региона, где реализуется пилотный проект, точнее, реализация проходит на базе двух кредитных организаций: ПАО «Татфондбанк» и ООО «Татагропромбанк».
С целью предварительного получения информации «из первых рук» относительно практической реализации указанного проекта автором были направлены 12.02.2016 письма в указанные кредитные организации[5] с перечнем примерных вопросов, которые приведены в Таблице 1.
Таблица 1
ПАО «Татфондбанк» |
ООО «Татагропромбанк» |
1 |
2 |
Какие виды продуктов и услуг будут доступны в Центре |
Более подробная информация о продуктах и услугах Центра партнерского банкинга (в рамках Банка) представлена на официальном сайте Банка: https://cpbank.ru/. |
Возможно ли открытие счетов и участие в инвестиционных проектах не мусульман |
Возможно ли открытие счетов и участие в инвестиционных проектах не мусульман |
Каким образом и кем будет осуществляться контроль за вложением денежных средств клиентов именно в инвестиционные проекты, разрешенные Исламом |
Каким образом будет осуществляться контроль за вложением денежных средств клиентов именно в инвестиционные проекты, разрешенные Исламом |
Планируются ли проекты (товары, услуги) в иностранной валюте |
В случае неправомерного вложения денежных средств несут ли солидарную ответственность -банк-инвесторы-контролирующие органы |
Планируемый процент доходности по сделкам |
|
В указанном Центре будет осуществляться ведение отдельного баланса (отдельной отчетности) |
В какие реальные инвестиционные проекты возможно вложение денежных средств клиентов с целью получения доходности, обозначенной у Вас на сайте |
Будет ли входить этот Центр в структуру банка и если «да», то какой будет у него юридический статус |
В ходе работы отдельного исламского филиала Банка будет вестись отдельный баланс. Будет ли он включен в консолидированную отчетность Банка |
Прогнозируемое количество клиентов-пользователей услуг Центра |
Прогнозируемое количество клиентов-пользователей услуг Исламского окна |
К сожалению, в течение месяца от обоих банков ответа не поступило, и после повторного, в том числе устного напоминания 15.03.2016, представители Пресс-службы ПАО «Татфондбанк» (Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.) отказались отвечать и соответственно направлять ответы на вопросы, мотивируя это «непонятной целью получения от них информации по данным вопросам»[6], а вот представители ООО «Татагропромбанк» оперативно предоставили необходимую информацию, которая включала в себя следующее:
- не мусульманам можно открывать счета в Центре;
- количество потенциальных клиентов Центра «невозможно предугадать»;
|
- контроль за вложением денежных средств будет осуществляться Внутренним советом филиала и Службой внутреннего контроля банка[7];
- в филиале будет вестись отдельный баланс, который будет включен в консолидированную отчетность Банка;
- в целях минимизации рисков неправомерного вложения денежных средств контроль будет осуществляться и анализироваться «внутренним и внешним советами»;
- денежные средства инвесторов будут вкладываться только в те проекты, которые не противоречат условиям Центра.
Итак, рассматривая эти ответы и имеющуюся в наличии информацию можно сделать вывод, что с одной стороны сделан еще один маленький шаг на большом пути исламского банкинга в России, но с другой стороны нужно не только идти, но и удачно преодолеть законодательные и нормативные барьеры (при этом целесообразно не завалить эти барьеры и не упасть, споткнувшись об них).
В конце приведем мнение главного лоббиста внедрения исламского банкинга в России, советника премьер-министра Республики Татарстан по вопросам взаимодействия с исламскими финансовыми институтами Линара Якупова, в целом относительно внедрения исламского банкинга в нашей стране: «…на все воля не только Всевышнего, но и президента Российской Федерации.».[8]
Ну, что же тогда продолжение следует….
[1] Разг. О неожиданном и резком изменении к лучшему, наступлении благоприятного переломного момента в какой-либо сложной ситуации ‑ из романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» (1928 г.). (URL:http://dic.academic.ru/dic.nsf/proverbs/28755/Лёд_тронулся%2C_господа_присяжные_заседатели!).
[2] URL: http://imesclub.org/ru/component/k2/item/405-2016-02-13-20-30-20.
[3] Запрещенная в России террористическая организация.
[4] URL: http://www.business-gazeta.ru/article/304853.
[5] Справочно: информация об открытии Центра была размещена на сайте ПАО «Татфондбанк» 11.02.2016 URL:https://tfb.ru/press-centre/news/239775/.
[6] При этом нормы Федерального закона от 02.05.2006 № 59-ФЗ «О порядке рассмотрения обращений граждан Российской Федерации» предусматривают сроки и обязанность рассмотрения обращений граждан.
[7] Необходимо приводить понятия (например, Внутренний совет филиала или внешний совет) в соответствие с Положением Банка России от 16.12.2003 № 242-П «Об организации внутреннего контроля в кредитных организациях и банковских группах» или вносить в указанное положение изменения.
[8] URL: http://www.business-gazeta.ru/article/304853.
Вице-президент IMESClub Николай Сухов принял участие в передаче о переговорах по Сирии на телеканале РБК.
Вице-президент IMESClub Николай Сухов дал комментарий на канале РБК к новости о том, что Саудовская Аравия заявила о готовности начать наземную операцию в Сирии.
http://tv.rbc.ru/archive/news/56b477589a7947866c441c8a
Серьезный анализ комплекса глобальных противоречий в Сирии выполнен программным директором IMESClub Василием Кузнецовым.
Комплекс глобальных противоречий в Сирии накладывается на многочисленные ближневосточные противоборства, региональные державы пытаются использовать США и Россию. В результате мирные переговоры никому не нужны
Перенос переговоров
Открытие в Москве представительства сирийского Курдистана может означать новый поворот в сирийском конфликте. За последнее время таких знаковых событий было много: информация о готовящемся вводе американских войск в Ирак; обвинения в коррупции Владимира Путина со стороны Белого дома; масштабное наступление сирийских войск; объявление о готовящейся интервенции Саудовской Аравии и ОАЭ в Сирию, одобрение этой инициативы Вашингтоном и резкая реакция Дамаска.
Кажется, именно со всеми этими событиями — уже свершившимися, ожидавшимися или готовившимися — и была связана непримиримость делегаций, участвовавших в женевских мирных переговорах. И власть, и оппозиция получили основания надеяться на такое изменение статус-кво, которое позволило бы им вести переговоры с более выигрышных позиций.
Три уровня конфликта
Сирийский конфликт имеет три измерения — внутристрановое (между Асадом и оппозицией, между разными группами оппозиции); региональное (Иран против Саудовской Аравии, Турция против Ирана, все против джихадистов и т.д.) и глобальное (Россия против коллективного Запада).
Если рассматривать глобальный уровень противостояния, то для Москвы конфликт имеет значение при выстраивании отношений с Западом, с одной стороны, и для общего позиционирования России в мире — с другой. То, что Москва рассматривает операцию в Сирии как инструмент «принуждения к дружбе», — мысль известная. Однако это очень упрощенное толкование линии Кремля.
Как показал опыт начала 2000-х, сотрудничество на антитеррористической платформе способно быть эффективным в ситуации позитивного настроя обеих сторон. В случае с Сирией речь идет скорее не об общей битве против террористов (тем более что единого их списка как не было, так и нет), а о демонстрации способности Москвы решать серьезные задачи вдалеке от своих границ и о ее незаменимости на этом направлении.
Для США, с одной стороны, за последние годы Ближний Восток утратил свое первостепенное значение во внешней политике США — и из-за ее общей переориентации на Азиатско-Тихоокеанский регион, и из-за снижения зависимости страны от ближневосточной нефти. Вашингтон хотел бы уйти с Ближнего Востока, переложив ответственность за тяжелый регион на союзников. Однако этот уход не должен выглядеть как поражение или утрата влияния и тем более не должен создавать новые угрозы безопасности США (например, в виде джихадистской активности). Плюс к тому — у Вашингтона сохраняется историческая ответственность за Ирак.
Все это вроде бы создавало условия для продуктивного взаимодействия России и США. И на протяжении первых лет сирийского конфликта оно худо-бедно существовало (соглашение о химическом оружии было ярчайшим его проявлением). Однако затем по мере ухудшения российско-американских отношений стали нарастать трудности, а после начала российской операции в Сирии Москва получила в регионе возможности, не сопоставимые с американскими.
В результате на сегодняшний день взаимодействие Москвы и Вашингтона по Сирии развивается по двум линиям. С одной стороны, есть продуктивное сотрудничество по линии Лавров — Керри. В нем присутствует понимание асимметричности и непротиворечивости интересов двух стран, общности нависающих над ними угроз. Кроме того, внешнеполитическим ведомствам вообще свойственна нацеленность на диалог, а профессиональная составляющая в их взаимодействии очевидно превалирует над политической.
Другая линия более конфронтационна. Представляющие ее в Кремле и Белом доме группы влияния, кажется, рассматривают ситуацию в Сирии исключительно как производную от общей российско-американской повестки дня и акцентируют внимание на возможностях силовых решений. Жесткие внешнеполитические инициативы и заявления Вашингтона говорят об усилении именно этой линии.
Активизация вооруженных действий со стороны Дамаска при поддержке российских ВКС может рассматриваться как ответ на заявления американцев о вводе войск: Дамаск и Москва спешат установить контроль над ключевыми районами.
Региональное измерение
Все эти перипетии своеобразным образом транслируются и на региональный уровень конфликта, где Россия после начала операции ВКС также стала одним из игроков. Это создает проблемы: по мере вовлечения в сирийские дела Москве становится все труднее позиционировать себя как медиатора, к чему она всегда стремилась. Свидетельством этому стал кризис в отношениях с Турцией.
В результате сегодня в Сирии комплекс глобальных противоречий накладывается на многочисленные чисто ближневосточные противоборства, региональные державы пытаются использовать США и Россию в собственных интересах (как это всегда и было), сохраняя при этом известную независимость.
Формирование в Эр-Рияде единой оппозиции при подготовке к женевским переговорам и исключение из нее по настоянию Турции крупнейшей группы, представляющей интересы курдского населения, создало возможности для Москвы привлечь курдов на сторону Дамаска (несмотря на сохранение разногласий между курдами и правительством). Таким образом, активизация военных действий и открытие в Москве представительства сирийского Курдистана, которое укрепляет связку Дамаск — Москва — курды, демонстрирует продолжение конфронтационной линии Кремля в отношении Анкары. Это ответ одновременно и на региональный, и на глобальный вызовы.
Последовавшие за этим алармистские заявления Эр-Рияда и других ближневосточных столиц в поддержку оппозиции, обещания интервенции со стороны Турции, в свою очередь, стали ответом на действия Москвы и Дамаска.
Несмотря на то что некоторые из этих событий произошли уже после срыва переговоров, они так или иначе ожидались, и стороны конфликта оказались попросту не готовы к диалогу.
Роль субъективизма
Все эти события ярко выявляют чрезвычайно опасные тренды в современной мировой политике.
Важнейший из них — это рост субъективизма. Эскалация напряженности на глобальном и региональном уровнях, активизация боевых действий, угрозы введения войск и проч. оказываются вызваны изменением баланса сил в политической элите одной страны, сиюминутной победой «ястребов» над «голубями».
Эта тенденция характерна не только для США, но и для других игроков — как региональных, так и глобальных. Можно вспомнить о внутрисаудовском политическом противоборстве, и о российско-турецких отношениях, и о многом другом. Речь, конечно, не идет о возвращении мира в XIX, XVIII или еще какой-нибудь век, но о возрастании роли личностного фактора в чрезвычайных обстоятельствах, когда правила игры неопределенны, а международные институты практически парализованы.
Источник - РБК:
http://www.rbc.ru/opinions/politics/10/02/2016/56bae8379a79476ef1219e40
Вице-президент IMESClub Николай Сухов принял участие 10.02.2016 в аналитической программе на канале Sky News Arabia "Война в Сирии - планы и альтернативы"
В полдень 26 февраля в Сирии должны сложить оружие вооружённые формирования, не признанные террористическими на уровне Совета безопасности ООН. Заявление президента Путина о договорённостях, достигнутых по этому поводу между Россией и США, появилось вечером в понедельник, 22 февраля, на сайте Кремля.
"До полудня 26 февраля 2016 года все воюющие в Сирии стороны должны подтвердить нам или американским партнёрам свою приверженность прекращению огня. Российские и американские военные совместно на картах определят территории, на которых действуют такие группировки. Против них боевые операции Вооружённых сил Сирийской Арабской Республики, российских Вооружённых сил и возглавляемой США коалиции вестись не будут. Оппозиционеры, в свою очередь, остановят боевые действия против Вооружённых сил Сирийской Арабской Республики и группировок, оказывающих им поддержку", – заявил президент Путин после телефонного разговора, который состоялся у него в понедельник с президентом США Бараком Обамой.
России и Соединённым Штатам Америки удалось согласовать пресловутые списки организаций для участия в переговорах по Сирии, которые теперь, можно надеяться, всё-таки состоятся. Старт назначен на 25 февраля в Женеве. В начале месяца, напомним, такая попытка сорвалась. В Женеву не приглашены, как известно из попавших в печать тезисов соглашения, представители "Исламского государства" (запрещено в России) и группировки "Джабхад-ан-Нусра". Террористов перемирие не коснётся, удары по ним как со стороны России, так и со стороны коалиции, возглавляемой США, продолжатся. Об этом тоже сказал Путин поздно вечером в понедельник. Заявления президента и ситуацию, которая может сложиться в Сирии дальше, "Фонтанке" прокомментировал глава Центра арабских и исламских исследований Института востоковедения РАН, директор Центра политических систем и культур МГУ Василий Кузнецов.
- Василий Александрович, можно ли сказать, что наши с США взгляды на то, кто террорист, а кто борец за свободу, сблизились? И какое может быть перемирие, когда те, кого мы признаём террористами, продолжат воевать?
– С тем, что в Сирии есть террористические группировки, никто не спорит. ИГИЛ – это террористы. "Джабхат-ан-Нусра" – это террористы. Хотя стопроцентно объективных критериев, кого считать террористами, выявить, на самом деле, невозможно. Основания для этого могут быть достаточно произвольными, само понятие "террористы" всегда было очень политизировано. И это – один из постоянных сюжетов наших переговоров с американцами. Например, "Хезболла" – это союзники России, а для американцев они – террористы. И так далее. Но есть список террористов, согласованный на уровне Совета Безопасности ООН. А перемирий с террористами быть не может, переговоров с ними никто вести не будет.
- О тех, кто назван террористами в известных нам фрагментах соглашения, всё известно давным-давно. Что убедило президентов России и США договориться именно сейчас?
– У нас относительно Сирии в переговорах всё время было две линии. Одна – такая "мягкая", дипломатическая. Это Лавров и Керри. Если посмотреть заявления нашего МИД и Госдепа США по Сирии, то кажется, что всё более-менее хорошо: они регулярно сообщают, что о чём-то договорились. Другая линия – "жёсткая": как только они делают заявление о том, что до чего-то договорились, тут же происходит нечто, из-за чего всё ужесточается и срывается. Всё это в большой степени было связано с действиями наших союзников в регионе: и наших, и американских. Башар Асад, например, далеко не всегда делает то, что нужно России. Но и турки далеко не всегда делают то, что надо американцам. Вот было же после Мюнхена заявление о том, что в Сирии надо прекратить огонь, – и вдруг Башар Асад объявляет: не будет этого. Спрашивается: в чём тогда союзничество, если Россия поддерживает Асада – а тот немедленно делает заявления, противоречащие российской политике? Но то же самое происходит между Турцией и США: вроде договорились – и вдруг Эрдоган объявляет, что Турция имеет право уничтожать террористов за пределами своей территории. Это означает очередную угрозу операции за пределами Турции и противоречит интересам США.
- Иными словами, у нас с Америкой на Востоке такие "друзья", что оказалось проще договориться с "врагами" – друг с другом?
– На самом деле, мы с Америкой гораздо в меньшей степени "враги", чем это кажется и чем этого кому-то с обеих сторон хочется. Да – у нас разное понимание ситуации в Сирии. Но позиции не настолько противоречат друг другу, чтобы нельзя было сформулировать некий общий подход. Да – мы больше поддерживаем Асада, американцы больше поддерживают оппозицию и линию на демократизацию системы, однако эти позиции – не диаметрально противоположные. Но, как и во времена "холодной войны", есть вещи, которые затрудняют общение. Во-первых, у нас есть противоречия, которые никак не связаны с Ближним Востоком, но на этот регион проецируются. Во-вторых – это те самые наши союзники в регионе.
- Почему эти союзники так странно "союзничают"? Иначе говоря – почему "не слушаются"?
– Они никогда не были нашими или американскими марионетками. И всегда вели абсолютно самостоятельную политику. Гораздо чаще можно видеть, что они действуют в собственных интересах, используя наши с американцами противоречия. Сейчас стало очевидно: если всё будет продолжаться в той логике, в какой идёт в последние недели, это может привести к большой войне в регионе. К началу военной операции Турции в Саудовской Аравии, к возможному столкновению Турции сначала с асадовскими войсками, а потом и с российскими и так далее.
- То есть разговоры об опасности мировой войны, в которую мы и Запад втянемся уже на полную катушку, с наземными операциями, это всерьёз?
– Да, катастрофический сценарий существует. Нельзя сказать, что он реализуется, но он существует. Потому что дальше уже возникает проблема "Турция – НАТО": вроде как союзники, надо помогать. Следом появляется проблема "Россия – США". Понятно, что война никому не нужна, никто её не хочет. Но такое развитие возможно. И очень хорошо, что Москва и Белый дом, видя возможность такого катастрофического сценария, всё-таки могут договариваться. Впрочем, так это всегда и было: когда появлялась вероятность катастрофического сценария, они всегда договаривались.
- Этот катастрофический сценарий начал особенно бурно обсуждаться на фоне обострения отношений России с Турцией. Наш конфликт сыграл какую-то роль в том, что договорённости по Сирии состоялись?
– Конечно. Если бы не было ухудшения наших отношений с Турцией, то, конечно, всё это могло тянуться и дальше.
- В сирийскую войну вовлечены не только государства, но ещё куча группировок, которые вообще никому не обещали выполнять какие-то договорённости. Как они воспримут соглашение?
– Да, именно куча группировок. Они опасны, они неудобны. Но их не надо переоценивать. По большому счёту, это некие вооружённые формирования – если не бандитские, то с какой-то своей идеологией. Все эти негосударственные акторы могут быть сильны и успешны только там, где нет государства. Другой вопрос – что мы понимаем под государственной властью: это ведь не просто какой-то режим. В целом эти игроки более авантюрны, чем государство, но не настолько сильны. Они могут совершать теракты, но они не могут изменить ситуацию в регионе.
- Я спрашиваю не о тех, кто хочет совершать теракты, их как раз Путин с Обамой уже вынесли за скобки. Я говорю о тех, кого называют "умеренной оппозицией". Где гарантии, что они будут выполнять то, о чём договорились Россия и США?
– Никаких гарантий. Но есть такие намерения. Как Асад зависит от Москвы, так и с "умеренной оппозицией" в значительной степени работают Соединённые Штаты – с одной стороны, региональные силы – с другой. Те же Саудовская Аравия и Турция. У России тоже есть контакты с "умеренной оппозицией", с ней работают. Другое дело, что Россия и США договорились о прекращении огня в Сирии, но воюют в Сирии сирийцы. Насколько они в состоянии будут выполнить условия этого соглашения – большой вопрос. Но им тоже не нужна война с Россией, а Асаду не нужна прямая война с Турцией. Это все понимают. Поэтому сейчас идёт игра на нервах. И какая-то вероятность войны сохраняется, она не исчезла.
- Как можно снизить эту вероятность, заставить воюющие стороны присоединиться к договорённостям?
– Для того чтобы в регионе была создана некая новая система отношений, региональные игроки должны понять пределы своих возможностей. Предел допустимого. А для этого должна быть пройдена кризисная точка. Они должны почувствовать: всё, дальше уже не можем, дальше риски слишком велики. Но пока этот предел возможностей они для себя не осознали.
- Война идёт пять лет. Сколько им нужно, чтобы осознать этот предел?
– Тут важна специфика этого региона: на протяжении многих десятилетий здешние игроки не были за него ответственны. Любое ближневосточное государство знало: я могу воевать, угрожать, впутываться в разные авантюры, потому что у меня есть некий внерегиональный партнёр, который меня до определённой степени поддерживает, а дальше зайти он мне просто не разрешит. "Не разрешили" в 1956 году, "не разрешили" в 1973 году. То есть всё время свою роль на Ближнем Востоке играли внерегиональные силы.
- Что в этом смысле изменилось? Всё равно и сейчас договариваются внерегиональные силы – Россия и США.
– Сейчас ситуация такая, что внерегиональные силы перестают быть такими жёсткими контролёрами. Не может, например, Россия вмешаться напрямую. Зато региональные лидеры претендуют на то, чтобы стать действительно лидерами, во всяком случае – Турция, Иран, Израиль, может быть – Египет в будущем. Если они этого действительно хотят, то должны понять, чего позволить себе не могут. Найти тот самый предел допустимого. А для этого они должны пройти через какие-то кризисы. Вот как раз это мы сейчас и наблюдаем. Для того чтобы перемирие было достигнуто, должна сложиться определённая ситуация: до тех пор, пока хотя бы одна из воюющих сторон может рассчитывать на военную победу, никакое перемирие провозгласить невозможно. Почему – понятно: зачем мне заключать перемирие, если завтра я могу всех победить? Сейчас стороны считают, что нужная ситуация сложилась.
- Она действительно сложилась?
– Это спорный момент. Вот недавно у Асада возникло ощущение, что он может добиться военной победы над оппозицией: он заявил, что никакого перемирия не будет. А летом 2015-го ощущение возможной победы было у оппозиции. Пока кто-то ощущает вероятность военной победы, перемирие невозможно.
- У Асада ощущение возможной победы возникло, когда его начала поддерживать Россия. Оппозиция тоже не сама по себе рассчитывала победить. Может быть, те самые внерегиональные силы, вроде России и США, должны сначала прекратить "шефство" над воюющими сторонами? Глядишь – те быстрее ощутят тот самый предел возможностей?
– У России всё-таки задача не в том, чтобы обеспечить военную победу Башара Асада. Таких обязательств Россия на себя не брала. Россия оказывала военную поддержку сирийскому правительству, но предполагалось таким способом подтолкнуть Асада к переговорному процессу. Идея была в том, что если Асад перестанет чувствовать себя загнанным в угол, он будет более склонен к политическому урегулированию. Это – с одной стороны. С другой стороны, предполагалось, что когда в Сирии появятся наши военные, они будут непосредственно мотивировать Асада на политическое урегулирование.
- А для себя мы чего хотели, когда начинали помогать Асаду? Нам непременно надо было стать одним из игроков на Ближнем Востоке?
– Так получается, что постепенно мы и становимся одним из игроков. Хотя это не в наших интересах. Нам хотелось бы быть не игроком, а медиатором, который будет всех примирять, будет выступать посредником и так далее. Но когда в регионе есть наше непосредственное военное присутствие, выступать в роли посредника становится всё сложнее. Потому что появляются факторы российско-турецких отношений, российско-иранских, российско-саудовских. В итоге наша страна втягивается – и действительно оказывается одним из игроков. А игроку сложно быть посредником.
- Вы верите, что Женева на этот раз удастся и перемирие 26 февраля действительно наступит?
– Переговоры в Женеве начинаются 25 февраля, и задача-минимум – чтобы перемирие началось к этой дате. Конечно, правительства участвующих стран будут стараться договориться. Определённые шансы на это есть. Хотя далеко не 100-процентные.
Вице-президент IMESClub Николай Сухов принял участие в выпуске программы Международное обозрение от 05.02.2016, посвященной событиям на Ближнем Востоке. (начало 37:05)
Революция в Египте 2011 г. дала толчок революционной буре по всему региону. Перемены именно в этой самой большой и влиятельной в социокультурном плане стране всколыхнули соседей, которых пример маленького Туниса хотя и заинтересовал, но не мог вдохновить по-настоящему. Люди, окрыленные примером египтян, свергнувших казавшийся незыблемым режим Хосни Мубарака, вышли на улицы в надежде на лучшую жизнь. Однако для самой Страны пирамид последствия революции оказались весьма неоднозначными как в политическом, так и в социально-экономическом плане.
Реального обновления элиты не произошло. На это недвусмысленно указывают итоги прошедших осенью 2015 г. выборов в парламент, которые бойкотировали практически все оппозиционные партии. Особенно низкая явка отмечалась среди молодежи, которая в свое время стала главной движущей силой «революции на Ниле» — изначально на площадь Тахрир вышли именно молодые люди, потерявшие веру в будущее, которым нечего было терять. Сегодня налицо разочарование молодого поколения и в новом режиме. С учетом того, что доля молодежи в населении Египта составляет, по данным 2015 г., 23,6% (около 20,7 млн человек), ситуация достаточно тревожная. При этом почти четверть из них безработные, а 51,2% живут за чертой бедности.
Таким образом, социальная база протеста не исчезла, что чревато новыми вспышками недовольства, если власти не предпримут срочных и действенных мер по улучшению положения. Вместе с тем для качественных сдвигов Египту нужна перестройка всего политического и хозяйственного механизма, но на практике этого не происходит.
Вместе с тем для сдвигов Египту нужна перестройка всего политического и хозяйственного механизма, но на практике этого не происходит.
Тем временем в политику возвращаются функционеры Национальной демократической партии, которая при Х. Мубараке контролировала парламент страны. Примечательно, что среди депутатов нового парламента около 50 бывших офицеров вооруженных сил и полиции. Наблюдатели отмечают пассивность египетских избирателей (по официальным данным, явка составила всего 28%) и сравнивают недавние парламентские выборы с вялыми выборами времен Х. Мубарака.
В январе 2016 г. был избран новый спикер нижней палаты парламента. Им стал ветеран египетской политики, профессор конституционного права Али Абдель Аль, чья кандидатура вызвала большие споры. Некоторые оппозиционные депутаты открыто заявили о возвращении времен Х. Мубарака. А сам спикер поспешил засвидетельствовать свою лояльность президенту А. Сиси, назвав его «предводителем нового похода Египта». Критики сразу же отметили, что именно так в свое время чествовали Х. Мубарака, а до него — А. Садата и Г. Насера. Независимый депутат, телеведущий Тауфик Окаша заявил, что «избрание Абдель Аля было большой ошибкой, потому что он — представитель старой гвардии и олицетворяет продолжение автократической политики бывшей НДП».
После непродолжительного периода доминирования «Братьев-мусульман» власть в Египте вернулась в руки прежней элиты. Не произошло обновления элиты и за счет рекрутирования молодых лидеров, выдвинувшихся в ходе революции. Более того, вместо интеграции контрэлит происходит их отторжение.
Как представляется, имела место реставрация авторитарного режима, но с другими действующими лицами во главе. В результате даже в египетских СМИ нередко читается простая мысль: Сиси — это помолодевший Мубарак.
Не произошло обновления элиты. Более того, вместо интеграции контрэлит происходит их отторжение имела место реставрация авторитарного режима, но с другими действующими лицами во главе.
Однако сохранением горючего материала для новой революции проблемы Египта не исчерпываются. В результате отстранения от власти президента М. Мурси страна оказалась на грани гражданской войны. У стоящих за М. Мурси «Братьев-мусульман» были большие виды на власть, тем более что поначалу они были самой организованной политической силой в Египте и чувствовали поддержку Катара, Турции и даже США. Теперь «Братья-мусульмане» вновь оказались в подполье, и по крайней мере часть из них тяготеет к идее вооруженной борьбы.
По сравнению с дореволюционным уровнем коррумпированность снизилась весьма незначительно.
В Египте постепенно раскручивается маховик террора, сообщения о терактах стали нормой. С учетом хаоса в соседней Ливии и активизации радикальных исламистов на Синае это очень опасно, поскольку теперь намного проще наладить контрабанду оружия. Наблюдатели констатируют, что на сегодня уровень террористической угрозы в Египте самый высокий за последние 15 лет. В ноябре 2014 г. действующая на Синайском полуострове группировка «Ансар Бейт аль-Макдис» присягнула на верность «Исламскому государству». В северных районах Синая боевики фактически развернули партизанскую войну. В июне 2015 г. радикальные исламисты совершили успешное покушение на генерального прокурора страны Хишама Бараката. Под удар попали и иностранные туристы. Атакам подверглись основные достопримечательности Египта — пирамиды в Гизе и храмовый комплекс Карнак в Луксоре.
Главный вопрос заключается в том, кто будет решать накопившиеся проблемы. Одна из основных сложностей — неэффективность госаппарата, которая в первую очередь мешает развитию экономики. По свидетельству бизнесменов, ни один высокопоставленный чиновник не может принять значимое решение, не посоветовавшись с куратором из числа военных. Это сильно тормозит заключение крупных сделок.
По данным организации «Transparency International», ситуация с коррупцией в стране остается сложной. До революции, в 2010 г., индекс восприятия коррупции (Corruption Perceptions Index) для Египта составлял 31 балл (чем выше показатель, тем страна менее коррумпирована)). В 2012 и 2013 гг., когда прогнивший режим, казалось, был сметен новыми силами, индекс повысился до 32 баллов (из 100), в 2014 г. — до 37, но в 2015 г. снизился до 36 баллов. В 2015 г. Египет серьезно уступал по этому показателю таким странам региона, как Катар (71), ОАЭ (70) и даже Иордания (53). Можно сделать следующий вывод: власти не пошли в данном вопросе дальше громких показательных акций, и по сравнению с дореволюционным уровнем коррумпированность снизилась весьма незначительно.
А. Сиси делает ставку на крупные инфраструктурные проекты и либерализацию экономики.
Пока простые египтяне связывают наибольшие надежды с новым лидером страны — Абдель Фаттахом ас-Сиси. Судя по всему, это понимает и сам А. Сиси (либо его окружение), который делает ставку на крупные инфраструктурные проекты и либерализацию экономики. Но станет ли он египетским Пиночетом — большой вопрос. Сегодня он выступает скорее спасителем страны от диктатуры исламистов, которые, по мнению многих египтян, «украли революцию», используя популистские лозунги, но оказались не в состоянии управлять страной и выполнять свои громкие обещания.
В числе главных достижений А. Сиси по итогам первого года президентства египетские СМИ называют открытие новой ветки Суэцкого канала. Впрочем, на фоне спада мировой торговли экономический эффект от этого проекта оказывается под вопросом.
Во внешней политике самым заметным шагом А. Сиси стал выход на новый уровень отношений с Россией, которую пропаганда преподносит как могучего союзника, способного дать Египту современное оружие (сумма сделки — около 3,5 млрд долл.), гарантирующее военный паритет с Израилем. Кроме того, Россия на 85% профинансирует строительство первой египетской АЭС, призванной символизировать технологический прорыв. Двусторонним отношениям, как представляется, не повредили даже инцидент с российским авиалайнером на Синае и последующая приостановка полетов в Египет. Стороны продолжают демонстрировать заинтересованность в сотрудничестве в самых разных областях — от совместной борьбы с терроризмом до торговли продовольствием.
Другим партнером Египта считается Саудовская Аравия. Гораздо более насущным вопросом для внешней политики Египта при А. Сиси следует считать возрождение египетско-саудовского тандема, который был одним из стержней курса Х. Мубарака. Каир имеет самую сильную армию в арабском мире, но не обладает достаточными финансовыми ресурсами, зато у Эр-Рияда есть деньги, но не хватает солдат. Взаимный интерес налицо. Еще в 1980-е годы Х. Мубарак позиционировал Египет как одного из гарантов безопасности Саудовской Аравии, прежде всего перед лицом иранской угрозы. Эта угроза актуальна для Эр-Рияда и сегодня, а значит, он останется одним из главных спонсоров Страны пирамид. В декабре 2015 г. Египет присоединился к созданной КСА антитеррористической коалиции. Взамен он получил от саудовцев обещания оказать финансовую помощь в размере 8 млрд долл. и поставлять нефтепродукты по льготным ценам в течение 5 лет.
Во внешней политике самым заметным шагом А. Сиси стал выход на новый уровень отношений с Россией.
Сохранилась и привязка к США в плане военной помощи. Несмотря на некоторое охлаждение отношений после военного переворота 2013 г., американцы вскоре возобновили выделение ежегодной финансовой помощи египетским военным на сумму примерно 1,3 млрд долл. Продолжаются поставки вооружений, боеприпасов и запчастей. Все это указывает на то, что А. Сиси не забывает о старых союзниках и партнерах, а в идеале стремится получить бонусы от всех стран, проявляющих интерес к Египту. Но главное — Египет в плане внешней политики фактически вернулся на прежние рельсы, отказавшись от претензий недолгого периода правления М. Мурси на большую самостоятельность и заигрываний с Катаром, Турцией и Ираном.
Египет в плане внешней политики фактически вернулся на прежние рельсы, отказавшись от претензий недолгого периода правления М. Мурси на большую самостоятельность и заигрываний с Катаром, Турцией и Ираном.
В октябре 2015 г. Масуд Ахмед, директор департамента стран Ближнего Востока и Центральной Азии МВФ, оценивал темпы роста экономики Египта примерно на уровне 4,3%. Причем этот рост отмечался второй год подряд (в 2014 г. — 4,2%). Таким образом, Египет вернулся к показателям, которые он демонстрировал накануне революции 2011 г. Примечательно, что средние темпы роста по региону, включая страны — экспортеры нефти, составили в 2015 г. всего 2,5%.
Представители МВФ объясняют успехи египтян восстановлением доверия инвесторов к стране, новой бюджетной политикой властей и активной помощью стран Залива. Вместе с тем они отмечают сохраняющийся высокий уровень безработицы и подчеркивают необходимость создания новых рабочих мест, особенно для молодежи. Для этого, по их мнению, нужен инклюзивный экономический рост, при котором повышается благосостояние не только верхушки, но и других слоев общества. В последние годы по уровню концентрации богатства в руках узкой группы Страна пирамид выделялась даже на неблагополучном в этом отношении Ближнем Востоке (по данным за 2012 год, 6 миллиардеров контролировали 24% ВВП АРЕ). Перед Египтом также стоят задачи по укреплению позиций на международных рынках капитала и снижению бюджетного дефицита (он выше, чем у других стран региона).
В ближайшие годы Египту потребуется существенное внешнее финансирование, как для осуществления проектов развития, так и для поддержки бюджета.
По оценкам М. Ахмеда, в ближайшие годы Египту потребуется существенное внешнее финансирование, как для осуществления проектов развития, так и для поддержки бюджета. Эксперты МВФ, посетившие страну в сентябре 2015 г., отмечают недостаток иностранной валюты, резервов которой при сохранении нынешних объемов импортных закупок хватит на три месяца. В Египте действует черный рынок валюты. Правительству приходится тратить резервы на поддержание курса египетского фунта. На этом фоне происходит отток долларов из страны, и местные компании не могут вовремя закупать сырье и оборудование.
Головной болью для властей остаются пережитки насеровского социализма — субсидии на топливо, электроэнергию и продукты питания. С учетом того, что свыше 40% египтян живут за чертой бедности, эта тема приобретает огромную актуальность. На фоне бесконтрольного роста населения субсидии, которыми пользуются не только бедняки, стали серьезным бременем для бюджета. Правительство работает над снижением субсидий на топливо и электричество, планирует введение налога на добавленную стоимость.
Единственный практический результат революционной лихорадки — демонстрация неспособности умеренных исламистов построить демократическое государство и решать реальные проблемы страны даже при существенной внешней поддержке.
Серьезная проблема — продолжающийся рост цен на продукты питания. В начале ноября 2015 г. А. Сиси пообещал принять дополнительные меры, в том числе организовать продажу продовольствия по сниженным ценам.
Не добавляет оптимизма и ситуация в туристической сфере, которая накануне революции обеспечивала около 11% ВВП и приносила более 14% иностранной валюты. В 2010 г. число иностранных туристов в Египте достигло пика — 14,7 млн человек. Впоследствии из-за нестабильности в стране их число неуклонно снижалось. Тем не менее в 2014 г. доходы туристической отрасли составили довольно значительную сумму — 7,5 млрд долл. (до революции — 12,5 млрд долл.). В начале 2015 г. появились признаки оживления туризма, и власти заговорили о планах довести количество гостей до 20 млн к 2020 г. Однако гибель 8 туристов из Мексики в сентябре и катастрофа российского лайнера над Синаем привели к новому спаду. По словам министра туризма Хишама Заазу, из-за приостановки полетов из России и Великобритании потери египетского турбизнеса составят 280 млн долл. в месяц.
Приходится констатировать, что итоги египетской революции 2011 г. носят преимущественно негативный характер. В стране растет нестабильность, активизируются террористы, на Синае фактически идет настоящая партизанская война. При этом социальные проблемы, приведшие к свержению Х. Мубарака, лишь усугубились из-за нестабильности и спада в экономике (особенно в туристической отрасли).
Единственный практический результат революционной лихорадки — демонстрация неспособности умеренных исламистов построить демократическое государство и решать реальные проблемы страны даже при существенной внешней поддержке. Пришедшие к власти «Братья-мусульмане» показали себя узурпаторами и популистами, не умеющими эффективно руководить государством. В итоге Египту ничего не оставалось, как вернуться к прежней модели. Однако реставраторы режима ограничились косметическим ремонтом фасада, и шанс на исправление ошибок был упущен. В связи с этим следует ожидать нового витка социальной напряженности через 5–10 лет, за которым последует новая революция (возможно, за счет наращивания репрессивных мер взрыв удастся отсрочить, но изменить сам тренд только полицейскими мерами не удастся). Только эта революция будет уже направлена не против конкретного авторитарного правителя, а против военной диктатуры в целом и в ней примут активное участие различные вооруженные группировки, что чревато гораздо более серьезной дестабилизацией обстановки и даже гражданской войной.
Previously published: http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=7256#top-content