В полдень 26 февраля в Сирии должны сложить оружие вооружённые формирования, не признанные террористическими на уровне Совета безопасности ООН. Заявление президента Путина о договорённостях, достигнутых по этому поводу между Россией и США, появилось вечером в понедельник, 22 февраля, на сайте Кремля.
"До полудня 26 февраля 2016 года все воюющие в Сирии стороны должны подтвердить нам или американским партнёрам свою приверженность прекращению огня. Российские и американские военные совместно на картах определят территории, на которых действуют такие группировки. Против них боевые операции Вооружённых сил Сирийской Арабской Республики, российских Вооружённых сил и возглавляемой США коалиции вестись не будут. Оппозиционеры, в свою очередь, остановят боевые действия против Вооружённых сил Сирийской Арабской Республики и группировок, оказывающих им поддержку", – заявил президент Путин после телефонного разговора, который состоялся у него в понедельник с президентом США Бараком Обамой.
России и Соединённым Штатам Америки удалось согласовать пресловутые списки организаций для участия в переговорах по Сирии, которые теперь, можно надеяться, всё-таки состоятся. Старт назначен на 25 февраля в Женеве. В начале месяца, напомним, такая попытка сорвалась. В Женеву не приглашены, как известно из попавших в печать тезисов соглашения, представители "Исламского государства" (запрещено в России) и группировки "Джабхад-ан-Нусра". Террористов перемирие не коснётся, удары по ним как со стороны России, так и со стороны коалиции, возглавляемой США, продолжатся. Об этом тоже сказал Путин поздно вечером в понедельник. Заявления президента и ситуацию, которая может сложиться в Сирии дальше, "Фонтанке" прокомментировал глава Центра арабских и исламских исследований Института востоковедения РАН, директор Центра политических систем и культур МГУ Василий Кузнецов.
- Василий Александрович, можно ли сказать, что наши с США взгляды на то, кто террорист, а кто борец за свободу, сблизились? И какое может быть перемирие, когда те, кого мы признаём террористами, продолжат воевать?
– С тем, что в Сирии есть террористические группировки, никто не спорит. ИГИЛ – это террористы. "Джабхат-ан-Нусра" – это террористы. Хотя стопроцентно объективных критериев, кого считать террористами, выявить, на самом деле, невозможно. Основания для этого могут быть достаточно произвольными, само понятие "террористы" всегда было очень политизировано. И это – один из постоянных сюжетов наших переговоров с американцами. Например, "Хезболла" – это союзники России, а для американцев они – террористы. И так далее. Но есть список террористов, согласованный на уровне Совета Безопасности ООН. А перемирий с террористами быть не может, переговоров с ними никто вести не будет.
- О тех, кто назван террористами в известных нам фрагментах соглашения, всё известно давным-давно. Что убедило президентов России и США договориться именно сейчас?
– У нас относительно Сирии в переговорах всё время было две линии. Одна – такая "мягкая", дипломатическая. Это Лавров и Керри. Если посмотреть заявления нашего МИД и Госдепа США по Сирии, то кажется, что всё более-менее хорошо: они регулярно сообщают, что о чём-то договорились. Другая линия – "жёсткая": как только они делают заявление о том, что до чего-то договорились, тут же происходит нечто, из-за чего всё ужесточается и срывается. Всё это в большой степени было связано с действиями наших союзников в регионе: и наших, и американских. Башар Асад, например, далеко не всегда делает то, что нужно России. Но и турки далеко не всегда делают то, что надо американцам. Вот было же после Мюнхена заявление о том, что в Сирии надо прекратить огонь, – и вдруг Башар Асад объявляет: не будет этого. Спрашивается: в чём тогда союзничество, если Россия поддерживает Асада – а тот немедленно делает заявления, противоречащие российской политике? Но то же самое происходит между Турцией и США: вроде договорились – и вдруг Эрдоган объявляет, что Турция имеет право уничтожать террористов за пределами своей территории. Это означает очередную угрозу операции за пределами Турции и противоречит интересам США.
- Иными словами, у нас с Америкой на Востоке такие "друзья", что оказалось проще договориться с "врагами" – друг с другом?
– На самом деле, мы с Америкой гораздо в меньшей степени "враги", чем это кажется и чем этого кому-то с обеих сторон хочется. Да – у нас разное понимание ситуации в Сирии. Но позиции не настолько противоречат друг другу, чтобы нельзя было сформулировать некий общий подход. Да – мы больше поддерживаем Асада, американцы больше поддерживают оппозицию и линию на демократизацию системы, однако эти позиции – не диаметрально противоположные. Но, как и во времена "холодной войны", есть вещи, которые затрудняют общение. Во-первых, у нас есть противоречия, которые никак не связаны с Ближним Востоком, но на этот регион проецируются. Во-вторых – это те самые наши союзники в регионе.
- Почему эти союзники так странно "союзничают"? Иначе говоря – почему "не слушаются"?
– Они никогда не были нашими или американскими марионетками. И всегда вели абсолютно самостоятельную политику. Гораздо чаще можно видеть, что они действуют в собственных интересах, используя наши с американцами противоречия. Сейчас стало очевидно: если всё будет продолжаться в той логике, в какой идёт в последние недели, это может привести к большой войне в регионе. К началу военной операции Турции в Саудовской Аравии, к возможному столкновению Турции сначала с асадовскими войсками, а потом и с российскими и так далее.
- То есть разговоры об опасности мировой войны, в которую мы и Запад втянемся уже на полную катушку, с наземными операциями, это всерьёз?
– Да, катастрофический сценарий существует. Нельзя сказать, что он реализуется, но он существует. Потому что дальше уже возникает проблема "Турция – НАТО": вроде как союзники, надо помогать. Следом появляется проблема "Россия – США". Понятно, что война никому не нужна, никто её не хочет. Но такое развитие возможно. И очень хорошо, что Москва и Белый дом, видя возможность такого катастрофического сценария, всё-таки могут договариваться. Впрочем, так это всегда и было: когда появлялась вероятность катастрофического сценария, они всегда договаривались.
- Этот катастрофический сценарий начал особенно бурно обсуждаться на фоне обострения отношений России с Турцией. Наш конфликт сыграл какую-то роль в том, что договорённости по Сирии состоялись?
– Конечно. Если бы не было ухудшения наших отношений с Турцией, то, конечно, всё это могло тянуться и дальше.
- В сирийскую войну вовлечены не только государства, но ещё куча группировок, которые вообще никому не обещали выполнять какие-то договорённости. Как они воспримут соглашение?
– Да, именно куча группировок. Они опасны, они неудобны. Но их не надо переоценивать. По большому счёту, это некие вооружённые формирования – если не бандитские, то с какой-то своей идеологией. Все эти негосударственные акторы могут быть сильны и успешны только там, где нет государства. Другой вопрос – что мы понимаем под государственной властью: это ведь не просто какой-то режим. В целом эти игроки более авантюрны, чем государство, но не настолько сильны. Они могут совершать теракты, но они не могут изменить ситуацию в регионе.
- Я спрашиваю не о тех, кто хочет совершать теракты, их как раз Путин с Обамой уже вынесли за скобки. Я говорю о тех, кого называют "умеренной оппозицией". Где гарантии, что они будут выполнять то, о чём договорились Россия и США?
– Никаких гарантий. Но есть такие намерения. Как Асад зависит от Москвы, так и с "умеренной оппозицией" в значительной степени работают Соединённые Штаты – с одной стороны, региональные силы – с другой. Те же Саудовская Аравия и Турция. У России тоже есть контакты с "умеренной оппозицией", с ней работают. Другое дело, что Россия и США договорились о прекращении огня в Сирии, но воюют в Сирии сирийцы. Насколько они в состоянии будут выполнить условия этого соглашения – большой вопрос. Но им тоже не нужна война с Россией, а Асаду не нужна прямая война с Турцией. Это все понимают. Поэтому сейчас идёт игра на нервах. И какая-то вероятность войны сохраняется, она не исчезла.
- Как можно снизить эту вероятность, заставить воюющие стороны присоединиться к договорённостям?
– Для того чтобы в регионе была создана некая новая система отношений, региональные игроки должны понять пределы своих возможностей. Предел допустимого. А для этого должна быть пройдена кризисная точка. Они должны почувствовать: всё, дальше уже не можем, дальше риски слишком велики. Но пока этот предел возможностей они для себя не осознали.
- Война идёт пять лет. Сколько им нужно, чтобы осознать этот предел?
– Тут важна специфика этого региона: на протяжении многих десятилетий здешние игроки не были за него ответственны. Любое ближневосточное государство знало: я могу воевать, угрожать, впутываться в разные авантюры, потому что у меня есть некий внерегиональный партнёр, который меня до определённой степени поддерживает, а дальше зайти он мне просто не разрешит. "Не разрешили" в 1956 году, "не разрешили" в 1973 году. То есть всё время свою роль на Ближнем Востоке играли внерегиональные силы.
- Что в этом смысле изменилось? Всё равно и сейчас договариваются внерегиональные силы – Россия и США.
– Сейчас ситуация такая, что внерегиональные силы перестают быть такими жёсткими контролёрами. Не может, например, Россия вмешаться напрямую. Зато региональные лидеры претендуют на то, чтобы стать действительно лидерами, во всяком случае – Турция, Иран, Израиль, может быть – Египет в будущем. Если они этого действительно хотят, то должны понять, чего позволить себе не могут. Найти тот самый предел допустимого. А для этого они должны пройти через какие-то кризисы. Вот как раз это мы сейчас и наблюдаем. Для того чтобы перемирие было достигнуто, должна сложиться определённая ситуация: до тех пор, пока хотя бы одна из воюющих сторон может рассчитывать на военную победу, никакое перемирие провозгласить невозможно. Почему – понятно: зачем мне заключать перемирие, если завтра я могу всех победить? Сейчас стороны считают, что нужная ситуация сложилась.
- Она действительно сложилась?
– Это спорный момент. Вот недавно у Асада возникло ощущение, что он может добиться военной победы над оппозицией: он заявил, что никакого перемирия не будет. А летом 2015-го ощущение возможной победы было у оппозиции. Пока кто-то ощущает вероятность военной победы, перемирие невозможно.
- У Асада ощущение возможной победы возникло, когда его начала поддерживать Россия. Оппозиция тоже не сама по себе рассчитывала победить. Может быть, те самые внерегиональные силы, вроде России и США, должны сначала прекратить "шефство" над воюющими сторонами? Глядишь – те быстрее ощутят тот самый предел возможностей?
– У России всё-таки задача не в том, чтобы обеспечить военную победу Башара Асада. Таких обязательств Россия на себя не брала. Россия оказывала военную поддержку сирийскому правительству, но предполагалось таким способом подтолкнуть Асада к переговорному процессу. Идея была в том, что если Асад перестанет чувствовать себя загнанным в угол, он будет более склонен к политическому урегулированию. Это – с одной стороны. С другой стороны, предполагалось, что когда в Сирии появятся наши военные, они будут непосредственно мотивировать Асада на политическое урегулирование.
- А для себя мы чего хотели, когда начинали помогать Асаду? Нам непременно надо было стать одним из игроков на Ближнем Востоке?
– Так получается, что постепенно мы и становимся одним из игроков. Хотя это не в наших интересах. Нам хотелось бы быть не игроком, а медиатором, который будет всех примирять, будет выступать посредником и так далее. Но когда в регионе есть наше непосредственное военное присутствие, выступать в роли посредника становится всё сложнее. Потому что появляются факторы российско-турецких отношений, российско-иранских, российско-саудовских. В итоге наша страна втягивается – и действительно оказывается одним из игроков. А игроку сложно быть посредником.
- Вы верите, что Женева на этот раз удастся и перемирие 26 февраля действительно наступит?
– Переговоры в Женеве начинаются 25 февраля, и задача-минимум – чтобы перемирие началось к этой дате. Конечно, правительства участвующих стран будут стараться договориться. Определённые шансы на это есть. Хотя далеко не 100-процентные.
