«Лёд тронулся, господа присяжные заседатели!».[1]
В России начался этап практической реализации внедрения исламского банкинга

 

Продолжение темы, начатой на страницах IMESClub публикацией «Исламские банки в России: «быть или не быть-вот в чём вопрос…»?[2]

 

В то время, как мир следит за событиями в Сирии (за частичным выводом Российских войск, международными переговорами по урегулированию конфликта, освобождению от боевиков ИГИЛ[3] того или иного сирийского населенного пункта), в мире восточных финансов произошло маленькое, но очень важное событие, к которому наша страна была непосредственно причастна – это открытие 24.03.2016 в Казани первого в России Центра партнерского банкинга (далее – Центр).

До указанного момента все более или менее значимые моменты и особенности открытия исламских банков в России были озвучены представителями правительства Российской Федерации, Государственной Думы Российской Федерации, бизнес-сообществом на проходившем в Москве Международном форуме IFN CIS & Russia 2016. Мнения по данному вопросу у делегатов, присутствующих на форуме были различные. Так, советник Президента Российской Федерации Сергей Глазьев считает, что:
«…это вопрос [прим. целевое проектное финансирование] жизненной важности, потому что мы без перехода к целеориентированному кредитованию в экономике обойтись уже не можем. Мы видим, склонность наших банкиров становиться олигархами и ростовщиками непреодолима. Они доведут в конце концов экономику до полной катастрофы, если мы не создадим механизмы целевого проектного финансирования», вице-президент ассоциации региональных банков «Россия» Алина Ветрова согласна с мнением Сергея Глазьева: «Исламские финансы могли бы найти свою ключевую нишу в проектном финансировании. К сожалению, традиционный банкинг, регулирование, отсутствие долгосрочных ресурсов, построение системы российского банкинга на фактически коротких деньгах не дает этому направлению развиваться. Мне кажется, исламские финансы могли бы совершить прорыв, решив проблему проектного финансирования и долгосрочного кредитования».[4] Как уже неоднократно обсуждалось многими аналитиками и экспертами, что на пути внедрения и активного функционирования исламского банка стоит один из самых больших барьеров – это законодательный барьер, причем необходимо не только принять ряд новых и концептуальных изменений, но и на протяжении достаточно длительного времени, в том числе с учетом реализации практических задач работы банков, вносить изменения в действующую или издавать новую нормативно-правовую базу.

Но, вернемся в Республику Татарстан, которая выбрана в качестве региона, где реализуется пилотный проект, точнее, реализация проходит на базе двух кредитных организаций: ПАО «Татфондбанк» и ООО «Татагропромбанк».

С целью предварительного получения информации «из первых рук» относительно практической реализации указанного проекта автором были направлены 12.02.2016 письма в указанные кредитные организации[5] с перечнем примерных вопросов, которые приведены в Таблице 1.

Таблица 1

ПАО «Татфондбанк»

ООО «Татагропромбанк»

1

2

Какие виды продуктов и услуг будут доступны в Центре

Более подробная информация о продуктах и услугах Центра партнерского банкинга (в рамках Банка) представлена на официальном сайте Банка: https://cpbank.ru/.

Возможно ли открытие счетов и участие в инвестиционных проектах не мусульман

Возможно ли открытие счетов и участие в инвестиционных проектах не мусульман

Каким образом и кем будет осуществляться контроль за вложением денежных средств клиентов именно в инвестиционные проекты, разрешенные Исламом

Каким образом будет осуществляться контроль за вложением денежных средств клиентов именно в инвестиционные проекты, разрешенные Исламом

Планируются ли проекты (товары, услуги) в иностранной валюте

В случае неправомерного вложения денежных средств несут ли солидарную ответственность -банк-инвесторы-контролирующие органы

Планируемый процент доходности по сделкам

 

В указанном Центре будет осуществляться ведение отдельного баланса (отдельной отчетности)

В какие реальные инвестиционные проекты возможно вложение денежных средств клиентов с целью получения доходности, обозначенной у Вас на сайте

Будет ли входить этот Центр в структуру банка и если «да», то какой будет у него юридический статус

В ходе работы отдельного исламского филиала Банка будет вестись отдельный баланс. Будет ли он включен в консолидированную отчетность Банка

Прогнозируемое количество клиентов-пользователей услуг Центра

Прогнозируемое количество клиентов-пользователей услуг Исламского окна

К сожалению, в течение месяца от обоих банков ответа не поступило, и после повторного, в том числе устного напоминания 15.03.2016, представители Пресс-службы ПАО «Татфондбанк» (Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.) отказались отвечать и соответственно направлять ответы на вопросы, мотивируя это «непонятной целью получения от них информации по данным вопросам»[6], а вот представители ООО «Татагропромбанк» оперативно предоставили необходимую информацию, которая включала в себя следующее:

- не мусульманам можно открывать счета в Центре;

- количество потенциальных клиентов Центра «невозможно предугадать»;

Страна

Количество исламских
банков (в %)

Количество традиционных банков (в %)

1

2

3

Бахрейн

29

71

Кувейт

45

55

Катар

26

74

КСА

51

49

ОАЭ

22

78

Справочно: В представленной выше таблице приведены данные по процентному соотношению традиционных и исламских банков в странах Персидского залива по состоянию на конец 2014 года (http://www.ey.com/Publication/vwLUAssets/ey-world-islamic-banking-competitiveness-report-2016/$FILE/ey-world-islamic-banking-competitiveness-report-2016.pdf). Здесь необходимо отметить, что несмотря на значительное большинство мусульманского населения в данных странах, исламские банки не занимают большей доли на рынке.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

- контроль за вложением денежных средств будет осуществляться Внутренним советом филиала и Службой внутреннего контроля банка[7];

- в филиале будет вестись отдельный баланс, который будет включен в консолидированную отчетность Банка;

- в целях минимизации рисков неправомерного вложения денежных средств контроль будет осуществляться и анализироваться «внутренним и внешним советами»;

- денежные средства инвесторов будут вкладываться только в те проекты, которые не противоречат условиям Центра.

Итак, рассматривая эти ответы и имеющуюся в наличии информацию можно сделать вывод, что с одной стороны сделан еще один маленький шаг на большом пути исламского банкинга в России, но с другой стороны нужно не только идти, но и удачно преодолеть законодательные и нормативные барьеры (при этом целесообразно не завалить эти барьеры и не упасть, споткнувшись об них).

В конце приведем мнение главного лоббиста внедрения исламского банкинга в России, советника премьер-министра Республики Татарстан по вопросам взаимодействия с исламскими финансовыми институтами Линара Якупова, в целом относительно внедрения исламского банкинга в нашей стране: «…на все воля не только Всевышнего, но и президента Российской Федерации.».[8]

Ну, что же тогда продолжение следует….



[1] Разг. О неожиданном и резком изменении к лучшему, наступлении благоприятного переломного момента в какой-либо сложной ситуации ‑ из романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» (1928 г.). (URL:http://dic.academic.ru/dic.nsf/proverbs/28755/Лёд_тронулся%2C_господа_присяжные_заседатели!).

[2] URL: http://imesclub.org/ru/component/k2/item/405-2016-02-13-20-30-20.

[3] Запрещенная в России террористическая организация.

[4] URL: http://www.business-gazeta.ru/article/304853.

[5] Справочно: информация об открытии Центра была размещена на сайте ПАО «Татфондбанк» 11.02.2016 URL:https://tfb.ru/press-centre/news/239775/.

[6] При этом нормы Федерального закона от 02.05.2006 № 59-ФЗ «О порядке рассмотрения обращений граждан Российской Федерации» предусматривают сроки и обязанность рассмотрения обращений граждан.

[7] Необходимо приводить понятия (например, Внутренний совет филиала или внешний совет) в соответствие с Положением Банка России от 16.12.2003 № 242-П «Об организации внутреннего контроля в кредитных организациях и банковских группах» или вносить в указанное положение изменения.

[8] URL: http://www.business-gazeta.ru/article/304853.

Опубликовано в Трибуна

Интервью научного руководителя Института востоковедения РАН, члена-корреспондента РАН В.В. Наумкина, председателя Совета IMESClub, на вопросы ответственных редакторов ежегодника ИМЭМО РАН «Запад-Восток-Россия» д.п.н. Д.Б. Малышевой и д.и.н. В.Г. Хороса.

 

В.Г. Хорос: Виталий Вячеславович, в мире происходят события, которые заставляют уточнять или даже менять привычные понятия и представления. В качестве историка я привык связывать терроризм с действиями сравнительно небольших радикальных оппозиционных групп. Так было в XIX в., так было в основном и в XX в., хотя постепенно масштабы террористических акций росли и приобретали международный характер. Но теперь терроризм стал не только своего рода «интернационалом», он изменил свой облик, превратился в войну, в акцию пусть самочинного, но государства. Куда может завести эта тенденция — к третьей мировой?

В.В. Наумкин: Действительно, если уж где и приходится все время менять привычные представления, так это на Ближнем Востоке. Вы правы, терроризм со времени своего зарождения менялся и мутировал. Правда, я бы не назвал маленькими те группы, которые впервые в истории использовали теракты в борьбе с политическими и идейными противниками. В Древности это, например, движение зелотов в Иудее в I в. до н.э. — I в. н.э. и, особенно, их наиболее радикальное крыло, получившее у римлян название сикариев, или «кинжальщиков». А наибольшую известность как террористы в Средневековье получили члены секты исмаилитов-низаритов, которых прозвали «хашшашин», т.е. «гашишниками» (в европейском варианте «асассины» — слово, вошедшее в западноевропейские языки), поскольку им незаслуженно приписывали любовь к этому наркотику, которым они якобы одуряли себя перед совершением политических убийств. Эти люди образовали в конце XI в. в долине Аламут между Иранским нагорьем и побережьем Каспия свое государство во главе с Хасаном бин ас-Саббахом, просуществовавшее до XIII в. Это была не группа, а государство, и построенное на религиозной основе.

В основе ИГ сегодня тоже лежит проект государственного строительства, и здесь в основе — религия, пусть и в ее экстремистском, извращенном толковании. Но это другая эпоха, другие люди, другая идеология и другие порядки. Как ни странно, мы видим, что эта страшная, бесчеловечная идеология, которую рядят в религиозные одежды, лишь компрометируя ислам, тем не менее, притягивает к себе. Разгоревшаяся война между различными толками ислама, прежде всего между суннизмом и шиизмом, а также между разными направлениями в суннизме, угрожает существованию целых государств и действительно грозит приобрести региональный, если не глобальный масштаб.

Совсем нелепо искать истоки нынешнего терроризма в средневековой истории арабо-мусульманского государства. 

Но эта война стала еще и бизнесом, и способом решения геополитических задач региональными державами, борющимися за влияние. Немало вооруженных отрядов сирийских оппозиционеров легко меняет партнеров и идейную окраску ради меркантильных целей. Как пишет один из наиболее серьезных и объективных британских журналистов, Патрик Кокберн: «Некоторые отряды мятежников вокруг Дамаска, которые еще недавно брали себе «исламистски звучащие» имена, чтобы получить финансирование от саудовцев и других «заливников», оппортунистически сменили их на более «светски звучащие», надеясь получить поддержку от американцев».

Среди террористов есть и приверженцы других религий и идеологических систем. 

Но наивные мифы об «умеренных» оппозиционерах неистребимы. Возьмем еще один из расхожих заблуждений. Западные политики и журналисты, с воодушевлением участвующие в ожесточенной информационной войне, постоянно обвиняют Б. Асада в сотрудничестве с ИГ. На самом деле правительственные сирийские войска с самого начала воевали с ИГ, но они берегли силы, чтобы избежать слишком больших жертв в войне с сильным противником. Они, как пишет П. Кокберн, в 2014 г. могли успешно сражаться лишь на одном фронте. Но «теория заговора» о союзе Дамаска с ИГ, так полюбившаяся западным дипломатам и сирийской оппозиции, по словам британского журналиста, «продемонстрировала свою фальшивость, когда ИГ стал побеждать на полях сражений». Он сравнивает ее еще с одним мифом, который придумал экс-премьер Ирака Нури аль-Малики для оправдания своих военных неудач после взятия джихадистами Мосула, когда обвинил в сотрудничестве с ИГ курдов, будто бы «вонзивших нож в спину Багдада». Он говорил, что Эрбиль (главный город Иракского Курдистана) это «штаб-квартира ИГ, баасистов, «аль-Каиды» и террористов.

Но будем надеяться, что все-таки до мировой войны дело не дойдет.

В.Г. Хорос: Но именно с исламским миром ассоциируется в наши дни такое угрожающее безопасности явление, как международный терроризм. Специалисты спорят, что здесь играет ведущую роль: различного рода турбулентности, уже давно происходящие в ближневосточном регионе, — или природа самого ислама как религии, если, скажем, иметь в виду, что ислам сформировался и долгое время существовал как религия завоевателей? Иначе говоря, исламистский терроризм имеет ситуационные или более фундаментальные причины, или и те, и другие? Каково Ваше мнение на этот счет?

В.В. Наумкин: Никогда не слышал о каких-либо спорах между специалистами о том, виноваты ли в сложившейся ситуации ближневосточные турбулентности или агрессивная природа ислама как религии. Возможно, спорят об этом некие расплодившиеся у нас в огромном количестве невежды, в том числе и манипулирующие жупелом терроризма для продвижения исламофобских и арабофобских (а теперь и вошедших в моду туркофобских) настроений, не менее опасных для комфортного существования нашего поликонфессионального и многонационального общества, нежели непосредственно терроризм. К сожалению, некоторые из этих так называемых специалистов, ничего не знающих об исламском и об арабском (персидском, тюркском и т.д.) мире, не сходят с экранов телевизоров, призывая то забыть о правах палестинских арабов, то стереть с лица земли какое-нибудь ближневосточное государство. Вот это и порождает болезненную реакцию мусульман.

Исламский мир настолько разный, что любые обобщения будут просто некорректными. 

Разве в параноидальных построениях подобных псевдоэкспертов виноваты христианство или иудаизм? Уважающему себя специалисту не придет в голову обвинять в терроризме религию. Когда европейцы завоевывали Америку или Австралию, в которой они перебили или перетравили (как в Тасмании) огромную часть аборигенного населения, они не были христианами? Я уж не говорю о колониальных захватах Запада в странах Азии и Африки, о кровавом подавлении освободительных движений (достаточно вспомнить шестилетнюю войну французов в Алжире). Но при этом никто не говорит, что христианство — религия завоевателей. Монголы также начинали свою мощную и порой разрушительную волну завоеваний, не будучи мусульманами. А арабо-мусульманские завоевания, начавшиеся в VII в., как правило, вообще не сопровождались массовым кровопролитием. Христиане и иудеи в течение столетий мирно жили бок о бок с мусульманами. Все четыре древнейшие православные церкви Ближнего и Среднего Востока благополучно окормляли свою многочисленную паству, хотя сегодня ситуация критическая. Евреи, подвергавшиеся преследованиям в христианской Испании, находили убежище у мусульман-арабов. Эта традиция, кстати, была продолжена и в XX в.: в Марокко нашли убежище евреи, бежавшие от Гитлера.

И экстремизм, и терроризм — это тоже лики глобализации. Без свободы перемещения людей, капиталов и информации террористам будет трудно. 

Рядом с Арабским Халифатом в средневековье продолжала существовать Византия, более того, византиец чувствовал себя гораздо более комфортно в Дамаске, Багдаде или Каире, нежели в Париже или в Риме. Средневековые европейцы, позаимствовавшие у арабов-мусульман во время Крестовых походов много культурных достижений, не восприняли у них достаточно высокой для того времени степени свободы, которой отличалась интеллектуальная жизнь Халифата. Замечу, что даже знаменитый историк ислама Бернард Льюис, иногда весьма критически относившийся к некоторым аспектам его наследия, называл поведение крестоносцев на Востоке «чудовищным и варварским». А как пишет западный исследователь Крестовых походов Стивен Рансимэн: «Западный христианин не разделял византийскую терпимость и чувство безопасности. Он гордился тем, что был христианином и, как он полагал, наследником Рима; в то же время он остро чувствовал, что во многих аспектах мусульманская цивилизация была выше, чем его».

 

В публичных диспутах и на страницах своих книг арабские философы-перипатетики спорили с теологами-мутакаллимами, например, о том, является ли наш мир извечным или сотворенным. Страшно подумать, какую судьбу уготовила бы Святая инквизиция этим спорщикам в Европе (она сохраняла институт пыточного следствия до середины XIX в.). Впрочем, незавидная судьба ожидала бы их и во многих странах мусульманского мира сегодня. Но это, как говорится, совсем другая история. Все, что я хочу сказать, это то, что виновата не религия, а те, кто ею манипулирует, и фанатики, которые всегда были во всех религиях и не только в религиях. И что совсем нелепо искать истоки нынешнего терроризма в средневековой истории арабо-мусульманского государства.

Замечу еще, что подобно тому, как в наши дни в мусульманском мире порицают Запад и его культуру за распущенность, аморальность и вседозволенность, в XIX в. в этом же винили Ближний Восток европейские путешественники. По выражению знаменитого американского автора Эдварда Саида: «каждому европейцу, путешествующему по Востоку, либо постоянно там проживающему, приходилось защищаться от его тревожащего влияния… В большинстве случаев казалось, что Восток оскорбляет нормы сексуального приличия…».

Колониальное наследие востребовано. 

Все же если перебросить взгляд в наше время, где действительно пышным цветом расцвел терроризм именно в исламском мире, причем преимущественно в его ближневосточном сегменте, замечу, что среди террористов есть и приверженцы других религий и идеологических систем. По данным Национального консорциума изучения терроризма и ответов на терроризм (США), в 2013-2014 гг. наибольшее число терактов в мире было совершено пятью группировками: ИГ (1 083 теракта в 2014 г. и 6 286 погибших от них), Талибан (соответственно 894 и 3 492), Аш-Шабаб (497 и 1 022), Боко Харам (453 и 6 644) и Коммунистическая партия Индии — Маоистская (305 и 188). Более 60% всех терактов было совершено в пяти странах (Ирак — 3 370, Пакистан — 1 821, Афганистан — 1 591, Индия — 763, Нигерия — 662), но 78% жертв терактов погибли в Ираке, Нигерии. Афганистане, Пакистане и Сирии). При этом все пять группировок захватывали все больше заложников. Наибольшее число людей в 2014 г. было похищено в Ираке (2 658), за ним шла Нигерия (1 298), Индия находилась на 6-ом месте (302). Торговля заложниками стала одним из источников финансирования террористической деятельности так ИГ и других экстремистских группировок.

Чтобы разобраться в том, что происходит в Ираке и Сирии, где базируется ИГ, надо принимать во внимание роль и интересы всех сегментов общества 

В.Г. Хорос: Иногда высказывается соображение, что исламский мир хуже других регионов вписался в эпоху глобализации, существенно отставал в плане экономики, технологий, образования. Может быть, насилие — это компенсация за отставание, результат неспособности ответить на действительно трудные проблемы и вызовы глобализации?

В.В. Наумкин: Такое соображение, действительно, нередко высказывается, причем и серьезными экспертами. Однако на самом деле исламский мир настолько разный, что любые обобщения будут просто некорректными. Весьма бурно модернизируется и развивается самая крупная по численности населения мусульманская страна — Индонезия, удивляет успехами современных, в том числе информационных технологий, Малайзия. По объему ВВП на основе паритета покупательной способности Индонезия стоит на 8-ом месте в мире, здесь она не так далеко ушла от нашей страны, занимающей уже 6-ое место. Да и не будем забывать, что быстро развивающаяся Индия отчасти тоже принадлежит исламскому миру — ведь в ней проживает не менее 150 млн мусульман. Разрыв в уровнях развития исламских государств ничуть не меньше, чем между ними и развитыми странами. Есть отставание, но есть и опережение.

Думаю, что периодически повторяющие в истории проекты создать в регионе государственность, базирующуюся на транснациональной, строго религиозной идентичности объясняются, среди всего прочего, стремлением солидаризовать фрагментированное общество. 

Первое место в мире по ВВП на душу населения по паритету покупательной способности, на основе данных МВФ в 2014 г., традиционно занимал Катар — 143 427 долл., другие самые богатые мусульманские государства были: на 4-ом местее — Бруней (73 233), на 5-ом — Кувейт (71 020), на 7-ом — ОАЭ (64 479, на 12-ом — Бахрейн (51 714). Для сравнения: США занимали в списке 10-ое место с 54 597 долл. В том же году по той же оценке Йемен показал всего 3 774 долл., а это близкий сосед аравийских монархий. Замечу, что список традиционно замыкала Токелау — территория, управляемая Новой Зеландией; а ведь, казалось бы, богатая метрополия могла бы обеспечить трем крохотным островам более или менее сносное развитие.

Вы скажете — эти экономические показатели еще не все, и это действительно так. Но вспомним об одной важной системе оценке развития. Это введенный в оборот Программой развития ООН (ПРООН) так называемый Индекс человеческого развития ИЧР), хорошо Вам известный. В нем учитываются такие показатели, как возможность для человека жить долгой и здоровой жизнью, получить образование и иметь достойный уровень жизни, обладать политической свободой, иметь гарантированные права и самоуважение. Так вот, в докладе ПРООН от 2015 г. по ИЧР на первом месте по индексу стоит Норвегия (0,944). Саудовская Аравия — на 39-ом (0,837,, ОАЭ — на 41-ом (0,835), Бахрейн — на 45-ом (0, 824), Кувейт — на 48-ом (0,816). Наша страна занимает довольно в списке довольно высокое место — 50-ое (0,798). Кстати, сам ИЧР был придуман в 1990 г. представителем мусульманской страны — пакистанским экономистом Махбубом уль-Хаком как «альтернативный показатель человеческого прогресса». Во многих, не только самых богатых государствах исламского мира существуют развитая система современного высшего образования, высококлассное медицинское обслуживание. Конечно, из-за вооруженных конфликтов показатели ИЧР в ряде стран Ближнего и Среднего Востока катастрофически снижаются.

Но если Вы имеете в виду подверженность болезни радикализма, то она выше у некоторых наиболее развитых стран исламского мира, чем у остальных. И еще одно важное соображение. И экстремизм, и терроризм — это тоже лики глобализации. Без свободы перемещения людей, капиталов и информации террористам будет трудно. Рекрутирование людей в террористические группировки идет, в основном, через Всемирную паутину, террористы используют самые совершенные средства связи, современное оружие, возможности финансовых и фондовых рынков, открытость торговли.

В Сирии сформировалась трехэтажная конфликтная конструкция, в нижней части которой в вооруженной схватке противостоят друг другу различные игроки — государственные и негосударственные. 

Да и вообще, когда я слышу разговоры об отставании исламского мира, не могу отделаться от мысли об их аналогии с рассуждениями европейских конструкторов нынешней системы национальных государств на Ближнем Востоке. Новую карту региона на скорую руку сверстали в 1916 г. два дипломата — британец Марк Сайкс и француз Франсуа Жорж-Пико, поставившие задачу не допустить создания независимого арабского государства на месте вилайетов Османской империи, а поставить их под мандат европейских держав. При этом, как следует из архивных документов, они исходили из того, что арабы не способны управлять своими обществами и обречены на то, чтобы стать вассалами Великобритании и Франции. Сэр Сайкс, 6-ой баронет Следмирский, побывав в Каире, снисходительно разделил интеллектуальную элиту Ближнего Востока на первый, второй и третий классы “Ancients” («Дремучих») и соответственно “Moderns” («Продвинутых»). В этой полубиологической классификации повезло только первому классу “Moderns”, к которому были отнесены «личности из хороших семейств, полностью воспринявшие западное образование». Последствия поспешной инженерии двух джентльменов Ближний Восток расхлебывает до сих пор.

 

Колониальное наследие востребовано. Знаменитый разведчик и знаток бедуинской жизни Томас Лоуренс во время первой мировой войны написал краткий трактат-поучение для британских офицеров, направленных служить в Хиджаз, — «Двадцать семь статей», где были и полезные, и весьма экзотические советы. Приведу в пример один: «Воспитанный в Хиджазе раб — лучший слуга, но поскольку правила запрещают британским подданным владеть ими, лучше всего их ‘арендовать’». В 2006 г. командующий американским контингентом в Ираке генерал Дэвид Петреус для «завоевания умов и сердец иракского народа» приказал своим старшим офицерам изучить инструкцию Т. Лоуренса по общению с бедуинскими племенами, хотя к тому времени в Ираке их было всего 2% населения.

Ну, а корни насилия, основанного на экстремально эксклюзивистской интерпретации ислама, ведут в три сферы — системную (причинами этого явления выступают в первую очередь социальные и социально-экономические болезни общества), политическую (здесь и общая исторически обусловленная напряженность в отношениях между исламским миром и Западом, и нерешенность арабо-израильского колнфликта, и военное вмешательство Запада, прежде всего — США) и религиозно-культурную (влияние салафизма, идей теоретиков джихада и т.д.).

Возвращаясь к вопросу о «продвинутости» террористов из ИГ, замечу, что их квалифицированные оперативники, специализирующиеся на работе в социальных сетях поначалу особо полюбили Facebook за его богатые коммуникационные возможности, включая страницы фэнов и т.п. Как утверждают американские эксперты Джессика Стерн и Дж. М. Бергер, ИГ сформировал свои аккаунты в Twitter (@islamicstatee) и Facebook заранее, еще за две недели до официального провозглашения халифата. В последние месяцы террористы стали в большей степени использовать Twitter, а не Facebook и YouTube. Не удивительно, что американские эксперты по терроризму заговорили об «электронных бригадах».

Сегодня, несмотря на все повороты в саудовской политике, руководство этой страны по-прежнему одержимо идеей любой ценой добиться установления в Сирии суннитского режима. 

Д.Б. Малышева: Сегодня весьма запутан расклад сил и интересов в сирийском конфликте и вокруг так называемого «Исламского государства». Кто все-таки главные политические игроки в сирийском и других ближневосточных конфликтах? Как соотносятся здесь внутренние и внешние факторы?

В.В. Наумкин: На Ближнем Востоке всегда все было и, боюсь, в обозримом будущем будет запутано. Для распутывания сложнейших клубков противоречий, хитросплетений интересов многочисленных групп, особенно в сильно фрагментированных, глубоко разделенных обществах, нужна профессиональная эрудиция и большая смелость. Я могу лишь высказывать предположения. Чтобы разобраться в том, что происходит в Ираке и Сирии, где базируется ИГ, надо принимать во внимание роль (пусть даже и скромную) и интересы всех сегментов общества — социальных, этнических, конфессиональных, родоплеменных и клановых, профессиональных, корпоративных и т.п. Многие из них пока остаются вне поля зрения наших исследователей.

Приведу простой пример. Возрастающую роль в процессах, происходящих в этой зоне, играют курды, а наше курдоведение находится в упадке. Сколько специалистов в Москве, за исключением самих курдов, может говорить на их языке? В последнее время у нас хоть что-то становится известным о езидах (а их в одном Ираке около полумиллиона человек, живут они, кстати сказать, и в России), которые подверглись ужасающим преследованиям со стороны ИГ, или о туркоманах (а их только в Ираке не менее двух с половиной миллионов жителей). Но кто слышал, например, о такой небольшой, но древней этноконфессиональной группе, как какаи, обитающей в провинциях Сулейманийя и Халабджа на севере Ирака? Обычно их считают сектой. Какаи в течение столетий сохраняют в тайне свои древние верования и отличную от других идентичность, хотя часто ассоциируют себя с курдами. Одна часть какаи считает свою религию ответвлением от ислама (возможно, из опасения быть подвергнутыми нападениям со стороны исламских экстремистов, живущих около мест их обитания в Киркуке и Мосуле), другая не считает себя мусульманами (это ближе к правде).

 

Но если какаи немногочисленны, то шабаков (еще одна группа) в Ираке около 300 тысяч человек и они разговаривают на своем языке. Шабаки — мусульмане, около 60% шиитов, 40% суннитов. Я думаю, что не все знают и том, к какому толку христианства принадлежат ассирийцы или халдеи. Думаю, что периодически повторяющие в истории проекты создать в регионе государственность, базирующуюся на транснациональной, строго религиозной идентичности объясняются, среди всего прочего, стремлением солидаризовать фрагментированное общество, в котором на протяжении веков враждовали между собой этнические группы, племена и кланы, объединить его разнородные части. Конечно, культурно-цивилизационное разнообразие не беда, а богатство, но им надо с толком распорядиться, эффективно управлять.

Но и в наше время проектов, основанных на религиозной идентичности, немало, в том числе и весьма успешных, как например, велаят-е факих в Иране. Есть некоторое число групп, пытающихся возродить умерший халифатизм перед лицом сложнейших вызовов, стоящих перед исламским миром. В этом ряду стоит и ИГ — страшный, экстремально террористический, но все же проект государственного строительства. Эта группировка, сумевшая поставить под свой контроль немалую часть территории Ирака и Сирии, является одним из главных игроков в сирийском конфликте. Я надеюсь, что те несколько десятков государств, которые ведут пока безуспешную борьбу с этим ужасающе античеловеческим образованием (кстати, не имеющим ни своей авиации, ни средств ПВО), все же сумеют покончить с ним, но полагаю, что халифатистский проект не умрет, равно как и сам радикализм, поскольку остаются все те причины, которые его порождают.

Ну, а если продолжить разговор о главных на сегодня политических игроках в Сирии, то это также противостоящие ИГ правительственные силы и весь лоялистский блок в обществе. В этом конфликте велика и роль внешних акторов. В Сирии сформировалась трехэтажная конфликтная конструкция, в нижней части которой в вооруженной схватке противостоят друг другу различные игроки — государственные и негосударственные, причем воюют между собой не только правительственные силы и поддерживающее их народное ополчение и разномастные вооруженные группы от отрядов светски ориентированных бывших военнослужащих и офицеров полиции до террористических группировок со зловещей репутацией извергов. На стороне одних воюют иностранные наемники-джихадисты, других — добровольцы, приглашенные правительством. Но воюют между собой и сами различные оппозиционные и террористические группировки, к примеру — ИГ с «Джабхат ан-Нусрой» или та же «ан-Нусра» с «Ахрар аш-Шам».

Второй уровень — конфликтующие между собой региональные игроки, каждый из которых выступает спонсором определенных сил внутри страны и преследует свои геополитические цели. Здесь особенно острое столкновение происходит между Ираном и Саудовской Аравией, которые сошлись в схватке не только на сирийской площадке, но едва ли не на всем ближневосточном театре действий. Как метко, пусть и утрированно, высказался один мой американский коллега, «Эр-Рияд и Тегеран, похоже, готовы воевать в Сирии до последнего сирийца». Турция, кажется, полностью зациклилась на противостоянии сирийским курдам.

Наконец, на третьем уровне противостоят другу глобальные державы, в первую очередь — Россия и США, хотя в их взаимоотношениях есть помимо соперничества и элементы сотрудничества, предопределенные общностью вызовов и угроз, а также общей ответственностью за судьбы мира.

В.Г. Хорос, Д.Б. Малышева: Не можем не спросить о России и предпринимаемых ею усилиях для подавления глобальной террористической угрозы. Конечно, побудительные мотивы такой активности на Ближнем Востоке вполне понятны и объяснены российским президентом. Но все-таки, по Вашему мнению, вовлечение России в сирийские дела: это — хорошо просчитанный шаг или акция с непредсказуемыми последствиями? Не станет ли сирийская операция вторым Афганистаном? Насколько далеко готова зайти Россия в помощи сирийским властям? Сблизят ли военные действия против террористов нас с западными партнерами или наоборот? Закрепят ли они наши позиции и влияние в арабском мире?

В.В. Наумкин: Россия была вовлечены в сирийские дела с самого начала внутрисирийского конфликта, но лишь недавно эта вовлеченность вошла в свою активную фазу, когда российские ВКС начали в сирийском небе по приглашению официального Дамаска операцию против ИГ и других террористических группировок. Если бы не Москва, не исключаю, что Дамаск уже был бы столицей псевдохалифата ИГ.

К сожалению, не у всех региональных государств наша акция находит понимание, более того, ее цели искажаются, особенно теми, кто привык использовать террористов для реализации своих геополитических целей. Вспоминаю, как в июле 2014 г., вскоре после взятия Мосула, в выступлении в Лондоне бывший глава М16 Ричард Диарлав сказал, что саудовская политика в отношении джихадистов имеет две противоречащие друг другу мотивации: страх перед возможными действиями джихадистов в королевстве и желание использовать их против шиитских государств за рубежом. По его выражению, для саудовцев «глубоко привлекательны любые милитанты, которые могут эффективно противостоять шиитству». И сегодня, несмотря на все повороты в саудовской политике, руководство этой страны по-прежнему одержимо идеей любой ценой добиться установления в Сирии суннитского режима. Так же как одержима Турция задачей не допустить образования в Сирии протяженного курдской автономии вдоль своей границы.

 
Опубликовано в Интервью

Официальная позиция России, как и большинства глобальных и региональных держав, по прежнему исходит из необходимости политического решения сирийского конфликта на основе Женевского коммюнике 30 июня 2012 г. и Венских договоренностей Международной группы поддержки Сирии  (МГПС) 2015 г. Но при этом Кремль считает, что ни успешная борьба с ДАИШ и другими террористическими группировками в Сирии, ни прекращение огня невозможны без перекрытия сирийско-турецкой границы, через которую в сирийскую сторону идет неиссякаемый поток иностранных джихадистов, оружия и товаров, а в турецкую – контрабандной нефти. Как заявлял на днях российский министр иностранных дел Сергей Лавров, «…ключевым компонентом для того, чтобы прекращение огня работало, является одна из наиболее острых задач – перекрытие контрабанды через турецко-сирийскую границу, которая подпитывает боевиков…». Французский исследователь Фабрис Баланш  в аналитической записке Вашингтонского института ближневосточной политики от 5 февраля рассматривает «перекрытие путей иностранной помощи мятежникам» в качестве одной из главных стратегических задач российской военной кампании в Сирии. Было понятно, что этот вопрос станет наиболее острым на встрече МГПС в Мюнхене 11 февраля.

Россия также не отказалась от мысли о невозможности военной победы какой либо из конфликтующих сторон. Однако достигнутые в последние несколько дней сирийской армией – причем малыми силами – военные успехи на юге (при участии отрядов «Хизбаллы») и, в особенности, на севере страны интерпретируются СМИ как начало коренного перелома в войне правительственных сил с мятежниками. Не случайно Лиз Слай и Закариа Закариа озаглавили свою статью в «Вашингтон пост» от 4 февраля «Сирийские мятежники проигрывают Алеппо и, возможно, войну». Действительно, окружение Алеппо правительственными войсками, которые сражались в северной части этой провинции вместе с местными шиитскими ополченцами и из единоверцами из Ирака (бригада «аль-Бадр») и Афганистана при поддержке российской авиации, перекрытие северного пути поставок из Турции отрядам боевиков после взятия городка Мурасат Хан и прилегающих к нему деревень резко меняют баланс сил в вооруженной борьбе в пользу Асада. Символическим было освобождение шиитских анклавов Нубуль и Захра, которые находились в осаде мятежниками в течение трех лет. Кстати, события подтвердили несостоятельность обвинений в адрес России, что она наносит удары не по террористам, а по отрядам умеренной оппозиции. Ведь основной силой, с которой велись бои в районе к северу от Алеппо, является «Джабхат ан-Нусра» (JN). Она входила в зонтичное объединение «Джайш аль-Фатх» вместе с «Ахрар аш-Шам», движением«Нур ад-Дин аз-Зинки» и отрядом туркоманов «Бригада султана Мурада», но, как сообщаетcя в вышеупомянутой записке TWI, «ан-Нусра» и «Ахрар аш-Шам» недавно стали воевать друг с другом, «Нур ад-Дин аз-Зинки» покинуло район Алеппо, а туркоманы ведут борьбу с ДАИШ, отряды которого есть и близ Алеппо, а не с силами Асада. Как полагают в России, если входящая в «аль-Каиду» «Джабхат ан-Нусра» и прикрывается союзом с теми, кого можно считать умеренными по их идеологическим воззрениям, это не означает, что по ее позициям нельзя наносить ударов. Террористическая группировка «Ан-Нусра», так же как и ДАИШ, входит в число основных целей российских ВКС. Одновременно Москва подтверждает свою готовность договариваться с группировками умеренной оппозиции, но ее продолжает разделять с западными и региональными партнерами по МГПС разное понимание того, кого можно относить к террористам, а кого нет.

Можно предположить, что в ближайшее время правительственные силы предпримут новое наступление с целью перекрытия и западного пути контрабандных поставок мятежникам. Ясно, что помимо чисто военных целей, в том числе создания площадки для мощного наступления на позиции ДАИШ на востоке, Дамаск готовится завоевать для себя хорошую стартовую позицию на переговорах в Женеве.

Изменение баланса сил на севере страны произошло и в пользу «Демократических сил Сирии» (ДСС) – объединению курдских и арабских ополченцев, среди которых ведущую роль играют курдские отряды самообороны – YPG. Можно утверждать, особенно после взятия ими северных деревень Зияра и аль-Харба, что курды приблизились к решению ими главной стратегической цели – выстраиванию протяженной линии контроля вдоль сирийско-турецкой границы. Это, как полагают в Москве, в настоящее время способствует сближению позиций правительственных сил и сирийских курдов. Однако для того, чтобы исключить в будущем новое обострение противоречий между ними, Москве в перспективе предстоит убедить Дамаск в необходимости согласиться с идеей курдского самоопределения. Действительно, выработка приемлемой всеми концепции децентрализации будущей Сирии является важнейшей задачей любого плана сирийского урегулирования. Военные аналитики предполагают, что в скором времени курды могут начать наступление на участке 96-километрового Джарабулусского коридора Турция – ДАИШ, что является «красной тряпкой» для Анкары. Но пойдет ли она в этом случае на открытую интервенцию в Сирии? Какими будут тогда действия Вашингтона, оказывающего военную поддержку курдам (так же, как и Россия)? Возможно, с учетом этого фактора Москва в последнее время значительно укрепила свои ВКС, базирующиеся в районе Латакии, разместив там многофункциональные СУ-35С, модернизировав сирийские МИГ-29 в МИГ-29СМТ, усилив их электронную начинку и вооруженность.

Создание протяженного [lining up] пояса курдского контроля у своих границ с Сирией является неприемлемым для Турции, которая не раз угрожала в этом случае военным вторжением. Отвергая обвинения со стороны России в том, что она готовит наземное вторжение, Турция одновременно ужесточает антироссийскую риторику.         Показательно, что по данным агентства «Интерфакс» от 5 февраля, Минобороны России сообщает, что «военные Турции отказались подтвердить свое согласие с меморандумом о безопасности полетов над Сирией еще до атаки на российский бомбардировщик Су-24М». Кроме того, «Турция систематически нарушает Договор по открытому небу, что делает невозможным контроль над военной деятельностью одного из государств-участников». Основанием для этого утверждения послужил недавний отказ турецкой стороны в проведении наблюдательного полета российского самолета Ан-30Б над ее территорией.

В Москве с недоумением восприняли появившиеся на днях сообщения о готовности Саудовской Аравии, а затем и Бахрейна послать свои сухопутные войска в Сирию «для участия в борьбе с ДАИШ» – непонятно где, как и по какому праву. 7 февраля о готовности направить в Сирию для борьбы и ДАИШ ограниченный военный контингент, но только в составе коалиции под предводительством Вашингтона, заявил на пресс-конференции в Абу-Даби госминистр по иностранным делам ОАЭ Анвар Гаргаш. С учетом позиции сирийского правительства, которое устами Валида Муаллема заявило о том, что «любое вторжение на суверенную территорию Сирии, предварительно не одобренное Дамаском, будет классифицировано как агрессия», а также позиции Ирана, это могло бы привести к перерастанию сирийского конфликта в полномасштабную  региональную войну с угрозой вовлечения в нее глобальных держав. По данным Conflicts Forum, «Россия договорилась с сирийским правительством о новых правилах ведения боевых действий, которые позволяют самолетам сирийских ВВС атаковать любых покушающихся на сирийский суверенитет – без обращения к вышестоящим инстанциям».

Не случайно в преддверии Мюнхенской встречи МГПС для беседы с Владимиром Путиным в Сочи был приглашен король Бахрейна, поддерживающий дружественные отношения с Москвой. Как известно, из всех государств-членов ССАГПЗ [GCC] Бахрейн всегда первый присоединяется к инициативам Эр-Рияда. Возможно, единственный способ побудить его занять более осторожную позицию – если Иран даст ему гарантии, что он убедит местных шиитов прекратить протесты. Но не случайно отдельные алармистски настроенные участники экспертного сообщества в России стали рассуждать о том, не станет ли Сирия плацдармом для начала новой мировой войны.

С не меньшим недоумением были восприняты в Москве призывы некоторых  американских политиков к созданию в Сирии зоны безопасности и бесполетной зоны по турецкому рецепту, который в недавнем прошлом не получил одобрения в Вашингтоне. К этому, в частности, призвали бывший заместитель госсекретаря Николас Бернс и посол в отставке Джеймс Джеффри в статье в «Вашингтон пост» от 4 февраля.

Все сказанное еще не означает, что Москва делает ставку на военную победу Дамаска. Она стремится к возобновлению межсирийских переговоров, но не на условиях Эр-Риядской группы оппозиционеров, выдвигающих предварительные условия. Как высказался один комментатор: «Стол переговоров находится не в Женеве, скорее, подлинные «переговоры» ведутся на полях сражений Идлиба и Алеппо».

В выступлении на открытии Центра внешнеполитического сотрудничества имени Е.Примакова в Москве 4 февраля с.г. Генри Киссинджер говорил об угрозе «неуправляемых пространств» на Ближнем Востоке как для США, так и для России. Сможет ли эта быстро растущая угроза заставить две страны перешагнуть через имеющиеся разногласия и совместно противостоять возможности распада региональной системы национальных государств, разгула терроризма и насилия?

 


Initially published: http://www.al-monitor.com/pulse/ru/originals/2016/02/syria-national-reconciliation-military-war-russia-geneva.html#ixzz4059TRqOO

Опубликовано в Трибуна

В последнее время в нашей стране стал достаточно часто подниматься вопрос о необходимости внедрения в российскую банковскую систему так называемых «исламских банков», то есть банков, которые должны работать без привлечения ссудного процента и вкладывать свои деньги только в проекты, одобренные и дозволенные Исламом.

Немного современной истории вопроса. В конце 2000-х годов XX века в России делались попытки внедрения исламского инструментария в отдельно взятых регионах и по отдельным направлениям деятельности финансовых компаний, однако это были незначительные объемы денежных средств. При этом было написано достаточно большое количество статей, публикаций и высказано много экспертных мнений, но все сводилось к одному «камню преткновения» – к отсутствию в законодательстве соответствующих правовых норм.

Попытки заполнить пробелы в законодательстве заключались, в том числе в создании и работе в 2015 году Рабочей группы, в которую вошли представители Банка России, финансовых министерств и ведомств, депутаты Государственной думы и сенаторы. Рабочая группа разработала и представила проект поправок в Федеральный закон от 02.12.1995 № 395-1 «О банках и банковской деятельности», которые затрагивали такую норму, как «отмена для банков запрета на торговую деятельность», но вышеуказанные изменения в законопроект не были приняты Банком России в связи с возможностью возникновения рисков, в части проведения банками операций, попадающих под действие Федерального закона от 07.08.2001 № 115-ФЗ «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма».

Здесь необходимо отметить, что финансовым органом страны было поддержано предложение по проведению эксперимента по применению исламского банкинга в ряде регионов, в том числе в Татарстане, Башкортостане и Северно‑Кавказском Федеральном округе, при этом в случае удачного проведения эксперимента Банк России продолжит взаимодействие с заинтересованными сторонами по доработке законопроекта. По мнению представителей Государственной Думы «…законопроект будет дополнительно обсуждаться, но позиция правительства согласуется с Банком Росси. По итогам обсуждения законопроект об исламском банкинге будет либо принят, либо отклонен. Во втором случае документ будет доработан и перевнесен в Госдуму»[1].

Весной 2015 года заместитель Председателя комитета Государственной Думы по финансовому рынку Дмитрий Савельев внес в Думу предложения по внесению изменений в Федеральный закон от 29.10.1998 № 164-ФЗ «О финансовой аренде (лизинге)», касающиеся «разнесения во времени» сделок аренды и купли-продажи, при этом как отметил депутат: «Дальнейшие планы лежат в основном в сфере налогообложения исламских продуктов, обращения ценных бумаг и паевых фондов, а также законопроектов, способствующих более справедливым отношениям между банками и потребителями финансовых услуг».

Планы – огромные, сторонники внедрения исламских банков и «исламских окон» в законодательстве говорят о значительных преимуществах исламского банкинга над традиционным – одно из которых практически отсутствие рисков сделок (в качестве примера приводится кризис 2008 года, который не затронул исламские банки, так как они не работали с рынком кредитования), а другое – привлечение инвесторов из мусульманских стран для реализации проектов на территории России и прозрачные (партнерские) отношения между контрагентами, что ведет к прозрачности сделок и минимизации рисков.

Конечно, в кризисное время возникновение на рынке новых продуктов и услуг положительно влияет на конкурентоспособность, в том числе финансовых институтов, а также привлечет новые инвестиции (денежные средства) в экономику и бизнес-структуры страны. Новые идеи, новые услуги и продукты, новые возможности…

Все это хорошо, но при реализации проекта внедрения исламского банкинга возникает много вопросов, некоторые из которых перечислены ниже.

Кто будет являться основным клиентом этих специализированных банков? Если взять мусульманское население страны, то по данным исследования, проведенного в ноябре 2015 года Национальным агентством финансовых исследований (НАФИ) в партнерстве с Ассоциацией региональных банков России 69 % мусульман России не готовы пользоваться услугами исламского банка, работающего по принципам шариата[2], при этом можно предположить, что данные респонденты пользуются продуктами и услугами традиционных банков (зарплатные проекты, оплата коммунальных платежей, депозиты, пластиковые карты и т.д.).

Какой должен быть уровень изменений не только во внутренние документы банка, но и в нормативные и иные акты Банка России, регулирующие вопросы расчетов, ведения бухгалтерского учета, надзорной деятельности? Для подготовки и внесения этих изменений потребуются создание новых структурных подразделений, а также значительные временные и трудозатраты.

Как решать вопросы налогообложения, а также контроля размещения инвестиционных средств именно в разрешенные исламом продукты и услуги.

Конечно, это не все вопросы, которые хотелось бы отметить, но целесообразность и возможность внедрения исламского банкинга в России могут подтвердить, в том числе итоги пилотного проекта Банка России, деятельность России на внешнеполитической арене, а также готовность рынка принять и реализовать указанный инструментарий.

Для всего вышесказанного нужно время, и мы обязательно будем рассматривать и анализировать данный вопрос на нашем сайте www.imesclub.org .

 

 



[1] «Законопроект об исламском банкинге отправят на доработку» (URL: http://izvestia.ru/news/593491).

[2] http://www.banki.ru/news/lenta/?id=8493843

Опубликовано в Трибуна
Пятница, 11 Декабрь 2015 01:34

Россия и меняющийся Ближний Восток

Интересы и возможности

Ближний Восток всегда имел для России особое значение. Регион открывает путь к Средиземному морю и, соответственно, ко всем странам Восточного Средиземноморья, Ближнего Востока, Северной Африки. Для России любая исходящая отсюда военная угроза, сосредоточение иностранных армий, гражданские войны в расположенных здесь государствах, конфликты и террористические атаки — обоснованный повод для беспокойства. Более того, из-за проницаемости границ по периметру бывшего СССР Россия особенно уязвима перед потоком радикальных идей, террористов и вербовщиков, которые устремляются с Ближнего Востока на Кавказ и в Центральную Азию.

До событий «арабской весны» Москве удавалось выстраивать отношения с самыми разными региональными игроками, включая Иран, Израиль, некоторые арабские государства, движения ХАМАС и «Хезболла». Однако в условиях углубления межгосударственной и межконфессиональной конфронтации на Ближнем Востоке проблема конфликта интересов, стоящая перед российскими политиками, резко обострилась. Политика Москвы в отношении как Ближнего Востока в целом, так и отдельных государств стала менее сбалансированной. Необходимость выбора обусловливается в первую очередь новыми тенденциями и глубокими трансформациями, происходящими в регионе.

Политические процессы, развивающиеся на Ближнем Востоке, привели к изменению регионального ландшафта. Из-за обострения социальных, этнических, племенных, религиозных и идеологических противоречий многие арабские страны Ближнего Востока и Северной Африки переживают масштабный кризис. Массовые протесты, революции, восстания и перевороты нарушают внутриполитический баланс, бросают вызов местным элитам, выливаются в гражданские войны и угрожают самому существованию государственности. Многие исследователи, анализирующие феномен «арабской весны», указывают на то, что она была порождена кризисом ближневосточных национальных государств. Этнические, конфессиональные, региональные и местные связи оказались гораздо более жизнеспособными, чем можно было ожидать, исходя из парадигмы современности.

 

Сдвиги на ближневосточной политической арене были вызваны или сопровождались ростом агрессивности со стороны региональных акторов и мировых держав. При этом местные власти все чаще оказывают на ситуацию более сильное воздействие, чем внешние игроки. Они предпринимают успешные попытки укрепить позиции в регионе и распространить свое влияние за его пределы. И таких игроков немало — Иран, Саудовская Аравия, Катар, Турция, ОАЭ.

Мировые державы также внесли свой вклад в то, что ситуация в регионе стала еще менее управляемой. Попытки восстановить государственные институты в Ираке оказались удачными лишь частично. Межконфессиональные противоречия возобладали над политическими преобразованиями, и на место суннитских политиков и управленцев пришли в основном шииты. Вследствие принятия закона о борьбе с наследием партии «Баас» и роспуска иракских вооруженных сил профессионалы-сунниты были выброшены на улицу. Неудивительно, что через некоторое время многие из них вступили в ИГИЛ.

Важный элемент общей ближневосточной картины — углубление конфронтации между суннитами и шиитами. О напряженности в их отношениях известно давно, однако в последние годы появились факторы, способствовавшие серьезному обострению межконфессиональных противоречий и их политизации. В частности, преобладание шиитов во властных структурах Ирака после свержения Саддама Хусейна послужило сигналом для шиитских сообществ и групп в других странах. Движение «Хезболла» существенно активизировалось в Ливане. Поражение иракской военной машины и новая расстановка политических сил в Ираке привели к росту влияния Ирана в этой стране, в Персидском заливе и за его пределами. Причем Тегеран претендует на лидерство не только на Ближнем Востоке, но и во всем мусульманском мире. Еще более наглядный пример — соперничество между Ираном и Саудовской Аравией, которое наиболее явно проявилось в Йемене.

Наряду с шиитско-суннитскими противоречиями ситуация характеризуется глубоким расколом в лагере суннитов, который обусловливается трансграничной деятельностью экстремистской организации «Исламское государство». ИГИЛ позиционировало себя проводником глобального проекта по созданию халифата. Активисты ИГИЛ выступают противниками арабских национальных движений и государств. «Исламское государство» обладает огромными ресурсами и привлекательной идеологией, контролирует обширные территории и имеет сторонников по всему миру. Это абсолютно новое явление, так как ИГ не просто борется против всего, что противоречит его представлениям о мировом порядке, но и предлагает собственный проект государственного строительства.

Поскольку Ближний Восток уверенно выходит на передний план международных отношений, цели России в этом регионе обретают новые измерения.

Во-первых, Москва пытается положить конец вмешательству США и их союзников по НАТО во внутренние дела ближневосточных государств, нацеленному на смену режимов. Свержение диктаторов в Ираке и Ливии породило хаос, волны миграции и возникновение новых джихадистских группировок. По мнению российских аналитиков, такое вмешательство приобретает все более универсальный характер (недавний пример — события на Украине). Поэтому Москва стремится выработать новые правила мироустройства, согласно которым ни США, ни любое другое государство уже не смогут объявлять тот или иной режим нелегитимным и требовать его устранения. Российское руководство считает, что ООН следует разработать четкие критерии для разграничения истинного национального восстания и инспирированного внешними силами мятежа. С практикой «цветных революций» и вмешательством в дела государств с целью поддержки оппозиционных сил должно быть покончено.

 

Во-вторых, Россия была готова вести в регионе новую активную политику, призванную доказать ее незаменимость в качестве основного международного игрока. Об этом свидетельствуют подход Москвы к решению иранской ядерной проблемы и вмешательство в Сирии.

Третья задача может быть выполнена в случае успешного решения второй. Руководство России пыталось добиться отмены антироссийских санкций и выхода из политической изоляции, в которой страна оказалась после украинского кризиса. Западные санкции подвигли президента В. Путина на поиск новых дипломатических ходов и использование растущего разочарования арабов в Соединенных Штатах, как он и поступил в ходе визита в Египет, который был также отмечен сделкой о поставках оружия, спонсируемой Саудовской Аравией. В. Путин и принц Салман на «полях» Петербургского международного экономического форума подписали шесть соглашений о сотрудничестве — в освоении космоса, развитии инфраструктуры и в ядерной области. Согласно достигнутым договоренностям, Россия окажет помощь Королевству в строительстве 16 атомных станций.

Вовлеченность Москвы в сирийский кризис привела к росту напряженности в отношениях с Эр-Риядом, а подрыв российского авиалайнера над Синаем положил конец потоку российских туристов в Египет, что почти обрушило его туристический бизнес.

Террористические атаки во Франции и аресты боевиков в Бельгии и Германии обозначали новый поворот в развитии ситуации. Военная операция России против ИГИЛ и других террористических группировок в Сирии приобрела большую логичность и легитимность. Более того, Франция была названа российским союзником в контексте военной операции в Сирии.

Почему Сирия?

Военная операция России в Сирии и создание новой коалиции в составе Сирии, Ирана, «Хезболлы» и курдов для борьбы с общим врагом на сирийской территории привлекли повышенное внимание к ближневосточной политике Москвы. С военной и политической точек зрения, действия России не имеют аналогов. Для них характерно следующее: сочетание воздушных и морских сил; элемент неожиданности как на уровне стратегии, так и на уровне принятия решений; использование новых видов вооружений и военной техники; подготовка пилотов для работы на больших высотах. Российское военное вмешательство в конфликт в арабском мире не имеет исторических прецедентов — ни Российская империя, ни Советский Союз, в отличие от других мировых держав, никогда не воевали с арабами.

Чтобы понять, какие факторы подтолкнули Россию начать военную операцию, имеет смысл обратиться к истории советско-сирийских и российско-сирийских отношений. Превращение партии «Баас» в главного союзника СССР в арабском мире не было случайным. Сирия с ее светским режимом, демонстрировавшим экономическую и социальную состоятельность, превратилась в витрину советской помощи и поддержки. В то же время Сирия приобрела для Москвы даже большее значение, чем Египет, который еще на пике дружбы и сотрудничества искал возможности диверсифицировать свои связи и пытался дистанцироваться от крепких советских объятий.

Если для сирийского режима развитие отношений с СССР означало следование в фарватере советской политики, то для Москвы — большую внимательность к тревогам, фобиям, страхам сирийцев, что не всегда совпадало с широкими интересами Советского Союза на Ближнем Востоке. Например, сирийцы, находясь в состоянии перманентного горячего конфликта с Израилем, оказали влияние на политику СССР накануне войны 1967 г.

Хафез Асад, пришедший к власти в Сирии в 1971 г., попытался взять более реалистичный курс и обеспечить большую независимость внутренней и внешней политики страны. Огромная военная помощь и обучение сирийских военных позволили Дамаску одержать, пусть ограниченную, но психологически значимую победу в войне в октябре 1973 г. После того как в 1978 г. вмешательство США вынудило Анвара Садата подписать Кэмп-Дэвидские соглашения, Сирия стала главным союзником СССР в регионе.

 

В начале 1990-х годов относительное снижение значимости Ближнего Востока в российской внешней политике обусловливалось фундаментальной перестройкой системы международных отношений после развала Советского Союза. Отказ от конфронтации с Западом как ключевого компонента биполярного мира, ограниченность ресурсов России, постепенное формирование полицентрического мира при сохранении ведущей роли США, устранение идеологического фактора из процесса принятия внешнеполитических решений — все это не могло не повлиять на подход России к Ближнему Востоку.

Россия при президенте Б. Ельцине сохранила интерес к сотрудничеству с бывшими арабскими союзниками, хотя и в ограниченном объеме и без связывающих руки обязательств. Сирия осталась в списке российских партнеров, и на то были веские причины. Во-первых, Дамаск был должником Советского Союза, и вопросы погашения долга постоянно обсуждались в ходе двусторонних контактов. Во-вторых, сирийские вооруженные силы, оснащенные советскими системами оружия, нуждались в запчастях и других компонентах, которые можно было получить только от Российской Федерации. Москва, в свою очередь, стремилась остаться на ближневосточном рынке вооружений. В-третьих, Сирия продолжала играть лидирующую роль в регионе, в том числе и в том, что касалось перспектив арабо-израильского урегулирования. Поэтому Москва была вынуждена учитывать позицию Дамаска по палестинской проблеме и даже пыталась повлиять на нее, чтобы не потерять традиционную вовлеченность в процесс мирного урегулирования на Ближнем Востоке.

Ситуация изменилась после смерти Х. Асада и прихода к власти его сына Башара. Последний никогда не был так близок к Москве, как его отец. Если бы не гражданская война и иностранное вмешательство в Сирию, политика России в отношении этой страны не стала бы столь активной.

Намерение Москвы предотвратить падение режима Б. Асада обусловливается следующими соображениями.

Во-первых, Россия выступает против создания предпосылок к повторению ливийского сценария (Россия в этом случае чувствовала себя обманутой) или «цветной революции».

Во-вторых, крах сирийского режима чреват чрезвычайно деструктивными последствиями для всего региона. Например, в голову приходит вариант с захватом Дамаска боевиками ИГИЛ и воплощением в жизнь идеи халифата. При этом ситуация становится все более драматической. Достаточно сказать, что ИГИЛ и другие радикальные исламистские группировки контролируют 80% сирийской территории. В практическом плане Россия предпочла бы сохранить в Сирии светский режим, который можно было бы склонить к проведению необходимых реформ и предотвратить распространение радикального исламистского проекта на другие страны Ближнего Востока и за его пределы. Восстановление сирийского государства позволило бы Москве упрочить свои позиции в регионе, в частности получить на средиземноморском побережье инфраструктуру, а именно — модернизированную военно-морскую базу в Тартусе для заправки и ремонта кораблей ВМФ, а также авиабазу в Латакии. Такая логика вполне убедительно объясняет действия России в Сирии, которые часто интерпретируют исключительно как поддержку Б. Асада. К сожалению, некоторые российские пропагандисты из кожи вон лезут, чтобы внедрить это ошибочное суждение в общественное сознание.

В-третьих, борьба против ИГИЛ и других террористических группировок нужна России по внутриполитическим соображениям. Тысячи российских граждан с Северного Кавказа, Татарстана и Башкортостана уехали воевать на стороне ИГИЛ. Не исключено, что когда-нибудь они захотят вернуться домой. Не менее опасна с точки зрения безопасности и деятельность ИГИЛ в Центральной Азии, учитывая отсутствие визового режима и проницаемость границ.

За и против военной операции

 

Активность России в Сирии может иметь как положительные, так и отрицательные последствия. Политические дивиденды можно получить от демонстрации решительности, повышения международной роли и ответственности Российской Федерации, способности к сотрудничеству в условиях кризиса с самыми разными субъектами (хотя и с разной степенью успешности), будь то США, ЕС, Иран, Ирак, Египет, Израиль, «Хезболла», Саудовская Аравия, руководство Сирии или часть сирийской оппозиции. Весомый вклад России в коллективные усилия по достижению урегулирования может вернуть стране международное доверие, которого сегодня так не хватает.

Москва способна влиять на Б. Асада, известного своим упрямством, отсутствием стратегического видения и отказом от даже самых незначительных компромиссов. Для Б. Асада уход со сцены в конце переходного периода или даже раньше неприемлем. Для него туманное будущее политического наследия, оставленного ему отцом, — своего рода личная травма. Сирия долгие годы управлялась его семьей, и, судя по всему, Б. Асаду невыносима сама мысль, что он не сумел сохранить эту систему. Тем не менее скоординированные международные усилия могли бы склонить его к принятию итогов переговорного процесса и национальных выборов, равно как и гарантий, которые могли бы быть ему предоставлены. Однако основания для осторожного оптимизма не стоит переоценивать.

Для России военное вмешательство в Сирии сопряжено с серьезными рисками. Оно уже заметно осложнило отношения с Турцией, которая с самого начала конфликта выступала с антиасадовских позиций. Сегодня Анкара поддерживает радикальную оппозицию в лице организаций «Джабхат ан-Нусра» и «Ахрар аш-Шам», пропускает боевиков и волонтеров через свою границу в Сирию, а вместо ИГИЛ бомбит курдов. По мнению турецких лидеров, военная операция России в Сирии ущемляет интересы их страны. Рост напряженности привел к тому, что российский бомбардировщик

Су-24 был сбит турецким истребителем F-16. Это угрожает двусторонним отношениям и ставит под сомнение саму концепцию создания широкой международной коалиции против ИГИЛ. Членство Турции в НАТО только ухудшает ситуацию. Очевидно, что для разрешения этого конфликта нужны холодные головы, но пока неясно, будет ли президент Р. Эрдоган заинтересован в снижении остроты кризиса.

Весьма вероятно ухудшение отношений и с Саудовской Аравией, которые только недавно улучшились, а также с другими странами Персидского залива. Для них присутствие в рядах сформированной Россией коалиции Ирана и «Хезболлы», сражавшихся с сирийской армией, абсолютно неприемлемо.

Не исключен рост напряженности и в отношениях с Ираном. Сегодня Иран и Россия выступают на одной стороне в борьбе против общего врага. Однако в своих попытках спасти сирийское государство Россия может оказаться в сложном положении, если иранское присутствие в Сирии серьезно укрепится.

Возможны и трения с Израилем, предпочитающим видеть над Сирией открытое небо, чтобы израильские ВВС могли действовать свободно в случае крайней необходимости. Израильтянам гораздо важнее сдерживать «Хезболлу», чем воевать с ИГИЛ, и они уже бомбят ее позиции в Сирии. Кроме того, Израиль обеспокоен тем, что иранские вооруженные силы могут стать сильнее, приобретя в Сирии военный опыт.

Наконец, ИГИЛ постоянно угрожает России террористической войной на ее территории. Теракты в Париже в ноябре 2015 г. еще раз показали, что к этим угрозам следует относиться очень серьезно.

Каждая война обычно имеет свою логику. Итак, военная операция, нацеленная на быструю победу, требует значительного наращивания сил. Затяжная война не приносит положительных результатов и становится контрпродуктивной. По мнению некоторых экспертов, в конечном итоге Россия может быть вынуждена развернуть наземную операцию в Сирии со всеми вытекающими последствиями. Если наступление сирийской армии и ее союзников захлебнется, изолированных ударов с воздуха для разгрома экстремистов будет недостаточно. Придется ли России посылать в Сирию свои войска? Ответа на этот вопрос пока нет.

Нельзя игнорировать тот факт, что присутствие в Сирии шиитских союзников Москвы не добавляет ей популярности в суннитских странах и среди части исламского сообщества в самой России.

Перспективы освобождения сирийских территорий по-прежнему туманны. Хотя «Группа двадцати» договорилась в Вене о сохранении территориальной целостности Сирии, на деле международное сообщество может прийти к варианту «малой Сирии» без какой-либо ясности в отношении остальных ее частей. Даже если сирийские войска и их союзники смогут добиться значительного прогресса, вопросы, кто и каким образом будет обеспечивать управляемость на отвоеванных территориях, кто оплатит их восстановление, остаются без ответа. Иными словами, военная победа может стать лишь началом движения в неизвестность, а само понятие победы будет все больше размываться и становиться все менее очевидным.

Террористические атаки в Париже изменили направленность встречи по Сирии, состоявшейся в ноябре 2015 г. в Вене. На встрече подчеркивалось, что ИГИЛ — явная угроза, которую нельзя нейтрализовать без разрешения сирийского кризиса и налаживания политического процесса. В результате переговоров на высоком уровне было достигнуто согласие относительно организации диалога между правительством Б. Асада и сирийской оппозицией до конца 2015 г. Ожидается, что выборы в Сирии пройдут в следующие 18 месяцев.

Переход от международных дискуссий к реальным действиям будет непростым, учитывая расхождение целей и подходов вовлеченных в конфликт сторон. Политический процесс вполне может дать России шанс установить доверие и улучшить отношения с глобальными и региональными игроками. Важно, чтобы нынешний и возможные в будущем кризисы не перечеркнули эту тенденцию.

 

Изначально опубликовано на сайте РСМД: http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=6978#top-content

Опубликовано в Трибуна

Активизация российской политики в Сирии и прямое вовлечение в вооруженный конфликт в этой стране, очевидно, несут с собой для Москвы не только новые возможности, но и внешне- и внутриполитические риски, очевидные и не очень.

Риски

Самые очевидные риски связаны с имиджевыми потерями России. Если формирование негативного образа России в западном медиа-пространстве стало в последние годы вполне привычным, то в арабском и исламском информационном поле образ страны всегда оставался более сложным. В то время как одни телеканалы последние четыре года не уставали критиковать Кремль за поддержку Б. Асада (Аль-Арабийя, Аль-Джазира и т.п. СМИ Залива), другие СМИ выражали явные восторги по поводу российского антиамерканизма (ливанские (шиитский телеканал Аль-Манар), египетские (газета Аль-Ахрам) и др.).

Теперь ситуация изменилась.

Если и можно ожидать, что при определенных условиях сирийская операция сыграет позитивную роль в отношениях России с Западом, в информационном поле, по всей видимости, еще долго будет сохраняться статус-кво. В результате для одних Россия окажется страной, как обычно защищающей диктатора и бомбящей умеренную оппозицию и мирное население, для других она станет врагом суннитов. Ни истинный характер попадающих под удары групп оппозиции, ни реальные объекты авиаударов, ни тот факт, что на территории России проживает почти двадцать миллионов суннитского населения, в расчет приниматься не будут, да и уже не принимаются.

Самые очевидные риски связаны с имиджевыми потерями России. 

Россия привычно слаба в информационном поле, и очевидные нелепости, раздающиеся, в том числе и из официальных источников (вроде сообщений о тотальном разгроме ИГ в районах, контролируемых Свободной Сирийской Армией (ССА) [1]), только усугубляют положение. Так, например, резкое неприятие у арабского общества (в том числе у арабских христиан) вызывают попытки интерпретации российскими комментаторами сирийской кампании в религиозных терминах — как священной войны, религиозной миссии русского православия и т.п. Подобные заявления не только возрождают в памяти арабской аудитории образы крестовых походов, но и удивительным образом перекликаются с религиозно-политической риторикой Дж. Буша-младшего, между прочим, всегда резко негативно оценивавшейся их авторами.

Ситуацию осложняет и то, что внутриполитическая российская пропаганда мало коррелирует с той, что предназначена для внешней аудитории. Сопоставление двух информационных потоков создает впечатление непоследовательности и непрозрачности российской политической линии.

Впрочем, имиджевые потери — это далеко не главная проблема. Гораздо серьезнее реальные политические риски.

Основных внутриполитических рисков, как представляется, три, о них уже сказано немало, и в конечном счете все они сводятся к одному – к возможному росту недовольства населения политикой Кремля.

Прежде всего, это рост террористической угрозы, имеющий два основных источника. С одной стороны, опасность исходит из симпатизантов ИГ, уже находящихся в России и рассматривающих операцию в Сирии как борьбу с истинным исламом. С другой стороны, — от тех джихадистов, которые будут вытесняться с территории Сирии — сначала, видимо, в Ирак, а затем и в страны исхода. Возвращение на родину нескольких сотен или тысяч человек, имеющих боевой опыт и интегрированных в глобальные террористические сети — это ровно то, чего Кремль старается не допустить, вмешиваясь в сирийские дела.

Прежде всего, это рост террористической угрозы. 

Впрочем, сама логика развития ИГ уже давно говорила о неизбежности постепенного вытеснения «романтиков джихада» за пределы территориального образования и о грядущем экспорте джихада. То, что южные регионы России значатся в первых строках листа назначения этого экспорта — очевидно, и позиция президента — «если драка неизбежна, надо бить первым» — как раз этой очевидности соответствует.

Второй внутриполитический риск связан с непредсказуемостью реакции российского общества на неизбежные в ходе военной операции потери. 

Второй внутриполитический риск связан с непредсказуемостью реакции российского общества на неизбежные в ходе военной операции потери. Когда весной 2015 г. ИГ поймало иорданского летчика и предало его казни через сожжение в металлической клетке, тысячи людей в Аммане вышли на улицы с протестами не только против ИГ, но зачастую и против участия иорданцев в борьбе с ним. Какой будет реакция российского общества на подобные события, неизвестно, тем более, что предыдущие военные кампании на южном направлении в российском общественном сознании оставили явный негативный отпечаток.

 

Вместе с тем, будем откровенны, одновременное ослабление традиционных связей в российском обществе и неразвитость в нем либеральных ценностей и гражданского самосознания сделали его малоспособным к мобилизации, атомизированным и в целом толерантным к человеческим жертвам.

Наконец, третий внутриполитический риск связан с экономическими последствиями сирийской кампании. Вне зависимости от того, насколько большой станет ее нагрузка на бюджет (а по всей видимости, пока речь идет о чисто военных расходах, она будет небольшой), обществу, переживающему тяжелые в экономическом отношении времена, сложно будет понять, почему ему в очередной раз придется «затягивать пояса», причем теперь уже не ради близкого народа, а ради непонятных геополитических интересов в далекой и неизвестной стране.

Вероятность этого риска повышается по мере затягивания операции. Если она ограничится несколькими месяцами, да еще даст громкий политический эффект, то вполне вероятно, что никакой серьезной негативной реакции на нее со стороны населения не последует.

Третий внутриполитический риск связан с экономическими последствиями сирийской кампании. 

Все эти на поверхности лежащие риски говорят только об одном — операция в Сирии должна пройти быстро и завершиться она должна только политическим урегулированием конфликта, причем таким, который был бы воспринят и Арабским миром, и Западом. Только тогда репутационные потери России смогут быть более или менее компенсированы, а ее претензии на лидерство — оправданы.

Последнее выводит на проблему задач, решаемых Россией в Сирии.

Задачи. Очевидные и не очень

Все эти на поверхности лежащие риски говорят только об одном — операция в Сирии должна пройти быстро и завершиться она должна только политическим урегулированием конфликта. 

Представляется, что России надо обеспечить установление в Сирии более или менее союзнического режима, способного гарантировать сохранение ее военного присутствия. Это, в свою очередь, даст возможность говорить и о реальном возвращении России в регион, и о ее способности эффективно решать большие внешнеполитические задачи за пределами приграничных территорий, и, между прочим, позволит ей заявить о себе как о «щите Европы». Последнее же, в свою очередь, даст возможность в перспективе радикальным образом изменить формат отношений с ЕС уже на российских условиях.

Необходимость решения триединой задачи (быстрая операция, признанное мировым и региональным сообществом решение конфликта, формирование надежного режима) выводит на первый план проблему политического урегулирования, сценарий которого и должен определять конкретное содержание военной операции.

России надо обеспечить установление в Сирии более или менее союзнического режима, способного гарантировать сохранение ее военного присутствия. 

Официально заявленные ее цели — борьба с терроризмом и поддержка государственности — допускают самые широкие толкования. И под терроризмом можно понимать хоть только ИГ, хоть всю вооруженную оппозицию; и под поддержкой государственности – укрепление личной власти президента или просто сохранение Сирии на карте мира.

Описанные политические задачи позволяют, тем не менее, эти цели конкретизировать.

Прежде всего ясно, что ни максимально широкая, ни слишком узкая интерпретация терроризма Россию не устраивает. В первом случае дело сведется к простому укреплению правящего сирийского режима, что не будет принято мировым и — уже — ближневосточным сообществом, во втором же у правительства Сирии не окажется мотивации для участия в урегулировании, и ситуация вернется к состоянию двухгодичной давности. Соответственно, главной проблемой становится проведение красной линии, разделяющей оппозицию на умеренную и радикальную, и в дальнейшем — консолидация умеренной оппозиции, позволяющая превратить ее в реального участника процесса урегулирования.

 

Определение степени радикальности оппозиции ни по религиозным основаниям, ни по степени приверженности насилию, ни по характеру политической программы, как представляется, в большинстве случаев неэффективно. В конечном счете, религиозный дискурс востребован слишком многими сторонами сирийского конфликта, уровень насилия в условиях гражданской войны с двумя сотнями тысяч жертв зашкаливает, а политические программы различных партий зачастую имеют мало отношения к реальности.

Более надежным в методологическом плане было бы выделить в оппозиции национально ориентированные структуры — стремящиеся к обретению власти в Сирии, состоящие из сирийцев и пользующиеся доверием у какой-то части населения страны. Такие группы, пусть даже небольшие, вне зависимости от их идеологии и прочих факторов, могут стать вполне конструктивными участниками мирного процесса.

Что касается поддержки государственности, то необходимость формирования более или менее устойчивой политической системы требует, чтобы военной операции сопутствовали и иные мероприятия, направленные на укрепление институтов и реинтеграцию страны.

На протяжении двенадцати лет российский (и не только) истеблишмент и экспертное сообщество критиковали американцев за интервенцию в Ирак. Спору нет — лучше бы этого вторжения не было — ошибок там было сделано огромное количество, страна впала в затяжной кризис и утонула в насилии, было погублено почти двести тысяч человеческих жизней. И тем не менее американцы пытались создать там новую политическую систему, не допустив окончательного развала государственности, они оказались готовы нести огромные финансовые, имиджевые, да и человеческие потери на протяжении десятилетия.

Ни максимально широкая, ни слишком узкая интерпретация терроризма Россию не устраивает. В первом случае дело сведется к простому укреплению правящего сирийского режима. Во втором же у правительства Сирии не окажется мотивации для участия в урегулировании. 

На протяжении почти пяти лет Запад подвергается критике за операцию в Ливии. Она, в отличие от кампании в Ираке, была ограниченной, и свелась к поддержке с воздуха оппозиционных М. Каддафи сил. Ни Европа, ни США, помня иракский опыт, не были готовы брать на себя такую же ответственность еще раз. Государство развалилось.

Оба варианта Россию не устраивают.

Необходимость быстрого завершения операции и восстановления государственности позволяют всерьез рассматривать только вариант «маленькой» или «очень маленькой» Сирии, предполагающий укрепление правительства при российской поддержке на ограниченной территории (по всей видимости, в Латакии и Дамаске). В то же время замечание В. Путина на Валдайском форуме о том, что отказ от прежних границ приведет к формированию на сирийской территории нескольких постоянно воюющих друг с другом государств, также вполне справедливо. Единственным выходом видится децентрализация Сирии в той или иной форме и разделение ответственности за ее территорию с другими державами — прежде всего региональными, способными со своей стороны помочь укрепить институты во внутренних районах страны.

Необходимость быстрого завершения операции и восстановления государственности позволяют всерьез рассматривать только вариант «маленькой» или «очень маленькой» Сирии. 

Наконец, восстановление государственности требует серьезной помощи Сирии в преодолении экономических последствий войны. Что, в свою очередь, предполагает, во-первых, финансовую поддержку (по оценкам ESCWA, 150–200 млрд долл. США в течение десяти лет), а во-вторых, создание системы институтов распределения средств и контроля над их расходованием.

Очевидно, что ни то, ни другое Россия, да и любая другая страна сегодня в одиночку осуществить не способна.

В результате все эти задачи — необходимость превращения умеренной оппозиции в партнера правительства, необходимость реинтеграции сирийской территории, необходимость преодоления экономических последствий войны — выводят на первый план проблему переформатирования внешнего участия в сирийском урегулировании на российских условиях, поиска таких партнеров, которые были бы готовы играть отведенную им Россией роль.

Партнеры

 

При всей важности роли Запада в сирийском урегулировании и при всей значимости отношений с Западом для России, представляется, что ключевыми партнерами по сирийскому урегулированию должны стать государства региона.

Во-первых, потому что потенциальный адресат российской активности на Ближнем Востоке — как раз Запад. Это ему адресовано послание о возвращении России в регион, именно с ним Россия стремится изменить формат отношений на своих условиях, это перед ним она утверждает свою готовность играть роль мировой державы.

Во-вторых, потому что при всех сложностях взаимодействия России с некоторыми из стран региона, оно все же лишено того отягчающего груза, что связывает ее с Западом. Сотрудничество по Сирии со странами Запада всегда будет оставаться отчасти региональной проекцией всего комплекса проблем двусторонних отношений.

Наконец, в-третьих, потому что именно страны региона в наибольшей степени заинтересованы в нормализации обстановки в Сирии и ликвидации там зоны хаоса.

Что касается поисков партнеров в регионе, то до недавнего времени российская стратегия на Ближнем Востоке описывалась западными аналитиками как «искусство дружить со всеми». Однако сегодня эта традиция нарушена. Поддерживая сирийское правительство и создав информационный центр в Багдаде, Россия, по сути, сформировала шиитскую коалицию в регионе, населенном в основном суннитами.

Все эти задачи выводят на первый план проблему переформатирования внешнего участия в сирийском урегулировании на российских условиях, поиска таких партнеров, которые были бы готовы играть отведенную им Россией роль. 

Сближение России и Ирана нельзя рассматривать как залог долгосрочных союзнических отношений. По завершении военной операции и при запуске урегулирования две державы объективно окажутся конкурентами, соревнующимися за влияние в Сирии, причем, по всей видимости, уставшая от состояния страны-изгоя ИРИ станет все более ориентироваться на сближение с Западом.

Кроме того, тесная связь Тегерана с Дамаском и ограниченные ресурсы не позволят Ирану оказать серьезное влияние на решение трех вышеозначенных проблем.

В этих условиях особенно важными для России оказываются суннитские государства региона — Турция и Саудовская Аравия, то есть ровно те, отношения с которыми в результате сирийской операции были сильно омрачены.

Нормализация этих отношений требует прежде всего учета интересов этих стран. Турции нужно минимизировать угрозу курдского сепаратизма, Саудовской Аравии — не допустить создания «шиитского пояса». Оба вопроса теоретически могут быть решены (курдский в меньшей степени) в процессе политической трансформации Сирии и реинтеграции ее территории.

При всей важности роли Запада в сирийском урегулировании и при всей значимости отношений с Западом для России, представляется, что ключевыми партнерами по сирийскому урегулированию должны стать государства региона. 

Кроме того, Кремль мог бы гарантировать Саудовской Аравии дипломатическую помощь в урегулировании ситуации в Йемене, военная операция в котором не приносит положительных результатов.

Параллельно с этим Москва может использовать серьезные противоречия, существующие между государствами суннитского лагеря.

Так, Египет, хотя и зависит от Саудовской Аравии, очевидно, тяготится этими отношениями и рад обрести в лице Кремля альтернативного партнера. Создание своеобразного противовеса шиитскому альянсу осью Москва-Каир-Алжир для стабилизации обстановки в Северной Африке, позволило бы увеличить региональный вес Египта и одновременно продемонстрировало бы отказ России от участия во внутриконфессиональном противостоянии в регионе.

Кроме того, малые страны Залива далеко не всегда готовы поддерживать антииранскую линию саудитов, а Турция видит в России важнейшего экономического партнера.

Поддерживая сирийское правительство и создав информационный центр в Багдаде, Россия, по сути, сформировала шиитскую коалицию в регионе, населенном в основном суннитами 

Наконец, Москва могла бы активизировать свою деятельность по палестинскому вопросу, придав новый импульс внутрипалестинскому политическому процессу, предприняв реальные шаги по укреплению государственных институтов в Палестинской Администрации, и тем самым продемонстрировав свою позитивную роль в регионе.

Теоретически, все эти меры в совокупности с партнерским взаимодействием России с Ираном и ее эффективным сотрудничеством с Израилем в перспективе могли бы создать условия не только для урегулирования сирийского кризиса, но и для выстраивания новой более или менее стабильной системы региональных отношений на Ближнем Востоке. Однако, учитывая огромное количество условий, которые должны совпасть для такого исхода, столь оптимистическая перспектива представляется не очень вероятной.

 

Изначально опубликовано на сайте РСМД: http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=6789#top-content 

 

1. См. напр. http://syria.mil.ru/news/more.htm?id=12060220@egNews и http://www.lemonde.fr/les-decodeurs/article/2015/10/06/en-syrie-la-russie-frappe-plus-l-opposition-que-l-etat-islamique_4783454_4355770.html

Опубликовано в Трибуна

В сентябре этого года исполняется 25 лет со дня возобновления деятельности дипломатических представительств Российской Федерации и Королевства Саудовская Аравия  (КСА) на уровне послов.  На практике наши страны связывает очень многое. Россия была первой неисламской страной, признавшей в 1926 году государство, ставшее впоследствии (в 1932 г.) Королевством Саудовская Аравия. А основатель государства король Абдель Азиз ибн Сауд высоко оценивал роль нашей страны в мире и стремился развивать с ней отношения.

Активные политические контакты РФ со странами с КСА и другими членами САГПЗ началисьсовсем недавно. Этому способствовали произошедшие в тот период серьезные изменения на международной арене, выход на первый план общих вызовов и угроз, на которые надо было искать общие ответы. Исторический визит в Россию наследного принца Саудовской Аравии Абдаллы ибн Абдель Азиза в сентябре 2003 г. заложил новуюоснову на длительную перспективу в отношениях двух крупнейших государств – России в мире, Саудовской Аравии – на Аравийском полуострове. В 2007 г. состоялись первые в истории визиты в Саудовскую Аравию, Катар и ОАЭ, совершенные президентом Российской Федерации В.В.Путиным.Одна из центральных тем переговоров – экономическое сотрудничество. Стороны укрепили договорно-правовую базу отношений, обсудили состояние и перспективы взаимодействия в нефтегазовой отрасли, в сфере инвестиционного, военно-технического сотрудничества, развитии транспортной инфраструктуры. 

Состоявшийся в начале ноября 2011 г визит министра иностранных дел Российской Федерации С.В.Лаврова в Объединенные Арабские Эмираты не только продемонстрировал сбалансированный подход нашей страны к непростой ситуации в ближневосточном регионе, но и, судя по всему, положил начало нового этапа в целом в отношениях России с аравийскими нефтяными монархиями. О более высоком уровне взаимодействия свидетельствует то, что во время визита С.В. Лаврова состоялось первое совместное министерское заседание по стратегическому диалогумежду министрами иностранных дел стран-членов ССАГПЗ и министром иностранных дел Российской Федерации.

Хотел бы выделить несколько направлений двустороннего сотрудничества, для которых характерны как значительный потенциал сближения, так и наличие определенных, надеюсь, преодолимых трудностей во взаимодействии.

  1. Проблемамеждународнойбезопасности.

В настоящее время можно с уверенностью констатировать совпадение или близость позиций России и Саудовской Аравии по большинству международных и региональных проблем, таких как распространение оружия массового уничтожения, организованная преступность, наркотрафик, конфликтные ситуации на Ближнем Востоке и в других регионах мира.

Есть здесь и немало проблем. Как заявил в своем выступлении в МГИМО 1 сентября с.г. С.В. Лавров, «Сегодняшняя разобщенность крупных государств может нанести непоправимый вред мировому порядку. Это связано, в первую очередь, с ростом террористической угрозы»».

Для того, чтобы свести к минимуму вызов международного терроризма, исходящий в том числе и с Ближнего Востока, предотвратить распространение радикального ислама в регионах РФ с преимущественно исламским населением целесообразно координировать антитеррористическую деятельность как в целом с Советом сотрудничества, так и с отдельными странами, входящими в эту организацию, в первую очередь с КСА. Наши страны заметно сближают заявленные ими позиции бескомпромиссной борьбы с международным терроризмом, прикрывающимся знаменем ислама.

Россия, очевидно, будет продвигать свои планы укрепления региональной безопасности. Аравийские страны со вниманием отнеслись к выдвинутой в 2007 г. российской концепции обеспечения безопасности в зоне Персидского залива на коллективной основе с участием всех региональных и других заинтересованных сторон. Заключение соответствующего международного договора с участием арабских стран Персидского залива и Ирана не только уменьшит остроту ирано-арабских противоречий, но и существенно повысит авторитет России по обе стороны залива.

В ходе проведения второгоминистерского раунда стратегического диалога стороны подтвердили настрой на дальнейшее продвижение к реализации идей создания на Ближнем Востоке зоны, свободной от ядерного и других видов оружия массового уничтожения и средств его доставки, отметили важность совместной работы по подготовке проведения соответствующей конференции, предусмотренной решениями Обзорной конференции ДНЯО 2010 г.

В отношении ближневосточного мирного процесса и основного его трека хотел бы заметить, что палестино-израильского урегулирования наши страны также занимают близкие позиции, выступая за всеобъемлющее и справедливое урегулирование в регионе, предусматривающее прекращение начатой в 1967 году израильской оккупации арабских земель и создание независимого палестинского государства. Наша страна поддерживала и поддерживает положенияАрабскоймирнойинициативы, принятой Лигой арабских государств (ЛАГ) в Бейруте 28 марта 2002 г. и направленной, согласно её тексту, на достижение всеобъемлющего мира с Израилем и окончание арабо-израильского конфликта при главном условии отступления Израиля с оккупированных им в 1967 г. территорий и признания им Государства Палестина на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа со столицей в Восточном Иерусалиме. Инициатива была выдвинута наследным принцем Саудовской Аравии Абдаллой бен Абдель Азизом.

Механизм обеспечения международной безопасности имеет несколько измерений. В области экономической безопасности Россия и Саудовская Аравия в сотрудничестве с другими крупнейшими государствами прилагают совместные усилия для преодоления последствий  мирового финансово-экономического кризиса в рамках «Группы двадцати» как основного механизма согласования подходов по глобальной макроэкономической проблематике, реформированию международной финансовой архитектуры, повышению эффективности регулирования финансового сектора.

 

2.Укреплениедоверия: Перспективывзаимодействиясисламскимиполитическимитечениями. Гуманитарныеконтакты.

Религиозно-радикальные движения способны опасным образом откликнуться на Северном Кавказе и в Центральной Азии. России следует внимательно следить за ситуацией, поскольку ей в последние годы удалось договориться со всеми существовавшими режимами о том, что они будут контролировать своих радикальных мусульман.

В результате в середине 1990-х гг. почти прекратился поток радикальных мусульман из этих стран в наш северокавказский регион. Если нынешние бунты и анархия не прекратятся, а на месте ушедших режимов утвердится вакуум власти, то здесь надо обеспокоиться и России, и многим странам Запада, и Израилю, поскольку вероятность радикализации и исламизации некоторых государств, потерявших во время смуты своих политических лидеров, становится неизбежной.

Особое место во всем комплексе отношений занимает позиции сторон по религиозным вопросам. То, что Саудовская Аравия является особым центром духовной жизни мусульман всего мира, будучи хранительницей святых мест ислама, придает этому направлению исключительное значение. Основы российской политики в отношении ислама опираются, помимо прочего, и на гуманитарную составляющую. Тысячи россиян совершают хадж к святым местам, на средства саудовских фондов сооружаются и реконструируются мечети в России, по их линии поступает гуманитарная помощь. С.В. Лавров в ходе ноябрьских (2011 г.) переговоров в ОАЭ отметил: «Мы признательны руководству Саудовской Аравии за постоянное внимательное отношение к потребностям российских паломников». В Шардже (ОАЭ) при содействии руководства этой страны открылся первый на Аравийском полуострове Русский православный храм.

В России с благодарностью воспринимают поддержку, которую Саудовская Аравия оказала нашей стране в получении статуса наблюдателя в Организации Исламская Конференция (ныне – ОИС).

Для развития двусторонних отношений крайне важно укреплять меры доверия, повышать уровень знания народов РФ и КСА друг о друге. Посол РФ в КСА О.Б. Озеров так оценил нынешнее состояние российско-саудовских отношений: «…пока еще не накоплен достаточный опыт взаимного сотрудничества и ощущается слабое знание друг друга. Для исправления не всегда достоверных представлений друг о друге и лучшего понимания реалий необходим комплексный подход: использование личностных, деловых контактов, расширение межгосударственных связей и использование средств «мягкой дипломатии», прежде всего инструментария межкультурного диалога, который должен учитывать специфику двух стран». ( «Международная жизнь», № 11, 2011.) Можно добавить, что весьма ценным является расширение системы преподавания языков стран – партнеров.

В целях повышения эффективности сотрудничества на межгосударственном уровне целесообразно подключить к этому процессу общественные институты, интенсифицировать гуманитарный обмен. Научные контакты, обмен делегациями молодежи, неправительственных организаций укрепят доверие между Россией и странами Аравийского полуострова. В ходе переговоров в ОАЭ стороны договорилисьсотрудничать в сфере высшего образования и научных исследований путем поддержания контактов между университетами, вузами и научно-исследовательскими центрами.

МГИМО (У) МИД России имеет к аравийскому вектору российской внешней политики. В марте 2009 г. в Университете состоялось открытие Центра изучения арабского языка. Он появился по инициативе и финансовой поддержке наследного принца Саудовской Аравии Султана ибн Абдель Азиза ас-Сауда. В ноябре 2007 г. наследному принцу было присвоено звание «Почетный доктор МГИМО». Между МГИМО и научными и образовательными центрами стран Аравийского полуострова осуществляются регулярные контакты, обмен преподавателями и студентами. Высококвалифицированные арабисты – выпускники нашего Университета применяют полученные во время учебы знания на дипломатической службе в посольствах России в странах ССАГПЗ. Сотрудники Центра ближневосточных исследований ИМИ МГИМО (ЦБИ) в своих аналитических материалах вносят предложения по совершенствованию механизма сотрудничества нашей страны с аравийскими государствами.

Формирование адекватного информационного поля посредством проведения дней культуры, науки, выставок, поддержки соответствующих местных, российских и международных печатных и Интернет изданий, радио и телевизионных каналов в соответствующих странах является действенной мерой в этом направлении.

 

3.Экономическоесотрудничество.

Необходимо новое качество экономических  отношений. Когда то главной статьей советского экспорта в КСА был керосин. МЭО уже давно находится на принципиально иной стадии развития. В этой связи целесообразно:

  • способствовать созданию благоприятного климата для наращивания объемов взаимной торговли (например, создавать новые зоны свободной тоговли) и инвестиций путем поощрения контактов между представителями деловых кругов в интересах использования инвестиционных возможностей сторон;
  • совершенствовать сотрудничества в области промышленности, транспорта, коммуникаций, сельского хозяйства, туризма и здравоохранения;
  • продолжать сотрудничество в сфере энергетики и проводить совместные встречи экспертов и технических специалистов с целью выработки соответствующих параметров, а также сотрудничать в области мирного использования ядерной энергии, ядерной безопасности и возобновляемых источников энергии;
  • начать разработку проектов в сфере мирного освоения космического пространства;
  • привлекать капиталы стран Совета сотрудничества для модернизации экономики России - внедрения новейших медицинских, энергетических и информационных технологий, развития космических и телекоммуникационных систем, радикального повышения энергоэффективности.

Есть хорошая основа для развития высокотехнологичного сотрудничества. В. Путин, Сочи, «День знаний». 1.09.2015: «Будем ли мы сами производить уникальные технологии, осуществлять прорыв в экономике или завидовать чужим триумфам?» Это вечный вопрос. Сегодня обе наши страны могут ответить на этот вызов в пользу своих национальных интересов во взаимодействии с дружественными странами.

Комплексные показатели экономического прогресса КСА подтверждают его потенциальную высокую привлекательность в качестве внешнеэкономических партнеров.

С точки зрения динамики нельзя не отметить, что две страны – КСА и Оман входят в десятку стран мира, добившихся наибольшего прогресса в гуманитарном развитии человека, даже без учета результативности национальных экономик.

В самом арабском мире по притоку инвестиций с большим отрывом лидируют Саудовская Аравия, ОАЭ и Египет. По данным UNCTAD в докризисном 2007 г. чистый приток ПИИ в этих трех странах составил соответственно 12 млрд. долл., 11 млрд. долл. и 5 млрд. долл. Поэтому по мере открытия аравийских рынков капитала у российских инвесторов будут появляться новые возможности.

Но имеются определенные ограничители:

  • Страны ССАГПЗ конкурируют с Россией не только на рынках энергоносителей. Они производят 12% химикатов и удобрений в мире, являются серьезным игроком на рынке алюминия. С точки зрения развития торговых отношений с этой группой стран такая структура не позволяет однозначно говорить об изначальной предрасположенности хозяйств России и аравийских стран к интенсивному обмену товарами и услугами. Однотипность отраслевых структур заставляет искать точки соприкосновения на внутриотраслевом уровне, а также в области производственного кооперирования, в том числе с ориентацией на рынки третьих стран.
  • Незавершенность процесса хозяйственной либерализации, что осложняет деятельность экономических партнеров, по крайней мере, в сфере частного бизнеса.
  • Российские компании сталкиваются на Аравийском полуострове с западной, а также китайской и индийской конкуренцией (при поддержке своих государств), в первую очередь по крупным контрактам.
  • Различия в моделях ведения бизнеса. Исламская экономика.

Аравийские рынки в широком понимании этого слова представляют собой непростую цель для российского бизнеса. Длительная экономическая ориентация стран региона на Запад, Юго-Восточную и Восточную Азию, насыщенность местного и рынка потребительских и инвестиционных товаров вносят свои коррективы в стратегию российских предпринимателей и органов государственного экономического управления. В этой связи позволю себе высказать гипотезу о том, что «стартовой площадкой» обновления всего комплекса делового партнерства станет не торговый обмен, на приоритете которого настаивает ряд известных российских арабистов, а производственное кооперирование на основе взаимного перетока прямых инвестиций, технологий, квалифицированной рабочей силы. Проникновение на полуостров через «инвестиционные ворота» представляется более реалистичным.

Таким образом, перед Россией открываются широкие перспективы развития сотрудничества с Саудовской Аравией. Чтобы перевести имеющиеся в этом плане возможности в практическую плоскость потребуется проведение целенаправленной, сбалансированной политики, конечная цель которой – обеспечение экономических и политических интересов нашей страны в этой части мира. В настоящее время создается механизм многостороннего взаимодействия с КСА. Применение такого подхода вполне реально.

 

Опубликовано в Исследования

Александр Братерский 14.09.2015, 16:22 
Газета.ру

— Как вы оцениваете развитие ситуации вокруг Сирии, учитывая сообщения о присутствии там российских военных и укреплении нашей базы в Тартусе?

— Насколько мне известно, пока в Тартусе базы как таковой не существует, а тот пункт заправки и снабжения, что функционирует, базой назвать нельзя. Даже американцы характеризовали его как facilities (помещения технического характера). Но возможности развертывания базы там есть. То, что Россия поставляла технику, никогда не было секретом. Об этом говорит и российский МИД, и Минобороны. У меня нет причин не верить заявлениям российской стороны, да и самого Дамаска, что боевых подразделений России в Сирии нет. Поставки могут сопровождаться временным увеличением присутствия военных специалистов, которые оказывают содействие в освоении техники. Однако о каком-то высаживании «экспедиционного корпуса» на сирийском побережье в Тартусе, Баньясе или в Латакии, как об этом сенсационно сообщают некоторые иностранные агентства, речь определенно не идет. Видимо, можно говорить лишь о том, чтобы помочь самим сирийцам организовать оборонительные линии.


— Зачем, по вашему мнению, нужно такое укрепление?

— В предгорьях Латакии идет наращивание сил оппозиции из конгломерата различных вооруженных группировок в основном исламистского толка, в том числе известной террористической организации «Джабхат ан-Нусра» и протурецкой «Ахрар Аш-Шам». Есть опасность и для Дамаска — как с северо-запада, так и с юга.

На юге действует так называемый Южный фронт, штаб которого, укомплектованный американскими и саудовскими советниками, находится в Иордании. А со стороны северо-запада, в районе Забадани и в провинции Идлиб, идут бои с отрядами так называемой Свободной сирийской армии, запрещенного в России ИГИЛ и «Джабхат ан-Нусра». Причем между ними самими время от времени происходят боестолкновения.

— Если в военных действиях мы участвовать не собираемся, то какова политическая цель России в Сирии?

— Мне представляется, что политическая цель — предотвратить наихудший вариант развития событий. Ситуация на театре военных действий развивается от плохого к худшему. Это известно всем, кто внимательно следит за развитием ситуации в Сирии. В этом наши оценки совпадают и с оценками американцев, и с оценками саудитов. Главное — не допустить крушения государственных структур Сирии. Об этом официально заявлял в Москве министр иностранных дел Саудовской Аравии. Тезис о необходимости сохранения устоев государственности в ходе политического процесса прозвучал также в тексте совместного коммюнике по итогам недавнего визита в Вашингтон короля Саудовской Аравии Салмана.

Иначе, как предупреждал предыдущий спецпредставитель ООН по Сирии Лахдар Брахими, произойдет «сомализация Сирии». При нынешнем раскладе сил альтернатива Асаду — приход к власти воинствующих исламистских и джихадистских сил: либо в лице ИГИЛ, либо в лице организаций подобного рода.

 

— Сегодня многие эксперты говорят, что распад Сирии неминуем и цель России — «спасти, что осталось», то есть ту часть, которая в большей степени населена алавитами и христианами. Как вы оцениваете такой вариант событий?

— Вы правы, де-факто раздел Сирии, который можно назвать «кантонизацией», уже состоялся. Но пока еще нет четких линий разграничения. Они очень подвижны. Театр военных действий напоминает лоскутное одеяло. Постоянно идет война за сферы влияния, за кусочки территории, расположенные ближе к крупным центрам, таким как Дамаск, Хомс, Хама, Латакия. Если линии разграничения будут расчерчены, уже вряд ли можно ожидать, что единое сирийское государство когда-то будет восстановлено.

Сейчас на театре военных действий существует четыре сферы контроля: правительство контролирует 20–25% территории, а это в основном крупные города, вторая сфера контроля — за ИГИЛ и «Ан-Нусрой» — примерно 60% территории, которые в основном представлены сельскохозяйственными или пустынными землями. Они находятся в основном в районе Междуречья. Третья часть территории — курдские анклавы, и курдам удалось соединить их в отдельный курдский пояс вдоль границы. Четвертая часть находится под контролем оппозиции всех цветов и оттенков — от умеренной до радикально исламистской, среди которых есть и салафиты, и различные суннитские племена, которые находятся на содержании у различных региональных сил.

— Есть опасения, что исламисты уничтожат алавитов, если падет Дамаск?

— Нет никаких сомнений в том, что идет борьба за выживание алавитского меньшинства. В случае обвального развития событий может начаться самая настоящая резня, гуманитарная катастрофа даже в большем масштабе, чем та, которая происходит до сих пор. Это будет сравнимо с резней между племенами хуту и тутси в Руанде, из-за которой Европа до сих пор посыпает себе голову пеплом.

Некоторые западные и арабские эксперты высказывали предположения, что у Дамаска и Тегерана имеется какой-то «план Б», который предусматривает создание вдоль побережья алавитского коридора от Дамаска до Латакии для обеспечения безопасности местного населения. Но если такой анклав и будет создан, это означает конец территориальной целостности Сирии и продолжение кровопролития с новой силой. Именно поэтому Россия проявляет такое беспокойство, и не из-за судьбы Асада, а именно из-за последствий для региона Ближнего Востока в случае силовой смены власти.

— Вы хорошо знали Хафеза Асада, отца нынешнего президента. В случае если бы сегодня главой страны был он, могли ли события пойти по другому пути?

— Он был выдающейся фигурой, и мне представляется, что прежде всего он не допустил бы появления тех раздражителей, которые подстегнули революцию в марте 2011 года. Хафез Асад мог бы подняться выше клановых и родственных соображений и привлечь к ответственности тех сирийских силовиков, которые несут ответственность за события на юге страны в городе Дераа, ставшие триггером для последующих народных выступлений, вначале вполне мирных. Милитаризация этого внутреннего конфликта началась позже с вмешательством региональных держав Турции и Саудовской Аравии.

— Как вы видите фигуру Асада-младшего?

— С одной стороны, он пытался реформировать страну, но оказался неспособен это сделать. Сирия запоздала с реформами как минимум на 10 лет. В Алжире, где я с 1991 года более четырех лет возглавлял наше посольство, всплеск исламистского террора начался в основном как результат поспешного проведения демократических реформ в горбачевском стиле. В Сирии, наоборот, ситуация хаоса возникла из-за запоздания с политическими реформами после того, как была проведена некоторая экономическая либерализация. Монополия партии «Баас» на власть осталась, по существу, в неизменном виде.

Когда Башар Асад пришел к власти, многие надеялись, что произойдут политические перемены, поскольку баасистская панарабская идеология под лозунгами «единство, свобода, социализм» быстро теряла свою былую привлекательность в арабском мире. Там уже шли тенденции к национально-этническому, конфессиональному обособлению пока в рамках национального государства. Думаю, если бы Асад-старший оставался у власти, он бы сумел не допустить разрастания конфессионально-клановых отношений, используя свой авторитет и государственный опыт. Он мог бы уловить пульс времени, не повторяя при этом ошибок Горбачева.

— Нет ли у вас ощущения, что США готовы согласиться с присутствием России в Сирии, даже несмотря на противоречия по Украине?

— Я далек от излишнего оптимизма, но и не склонен рассматривать дальнейшие перспективы в одних лишь черных красках. Концепция широкой коалиции в борьбе с ИГИЛ, которую предложила Россия, является очень своевременной.

— Почему она нужна и зачем надо объединить усилия всех?

— Да, бомбардировки с воздуха сыграли свою роль: удалось помочь курдским отрядам отстоять районы вдоль границы с Турцией — город Кобани, а также продвинуться в сторону Ракки, так называемой столицы Исламского халифата. Удалось установить и контроль правительства над городом Тикрит, но дальше наступил ступор. И в США уже стали говорить, что борьба с «Исламским государством» займет десятилетия, что нужна долговременная стратегия. Но у международного сообщества нет столько времени.

Сегодня есть реальная недооценка глобальной опасности в лице ИГИЛ и самой идеологии «халифатизма», что гораздо серьезнее, чем угроза «Аль-Каиды».

И дело даже не столько в проникновении джихадистов в Европу или Россию, в том числе под видом беженцев. Нельзя в условиях продолжающейся террористической экспансии и распространения исламофобии исключать, что конфликт перерастет в межцивилизационный, по пророчеству Хантингтона (Самуэль Хантингтон, автор концепции «Столкновение цивилизаций». — «Газета.Ru»).

— Готов ли к участию в этой коалиции сам Асад?

— Правительство Сирии занимает в чем-то двойственную и не всегда реалистичную позицию. Я хотел бы в связи с этим провести параллель с балканским кризисом. Все внутренние конфликты, как бы они ни различались по странам и регионам, имеют свою внутреннюю закономерность. В период конфликта в Югославии президент страны Слободан Милошевич тоже занимал очень негибкую позицию, не желая считаться с реальным развитием событий. Он все время отставал с политическими инициативами. На это всегда обращал внимание Примаков, тогда глава МИДа, который говорил ему: «Вы отстаете, а если выступаете, то уже поздно — они уже теряют значимость». Что произошло с Милошевичем, мы знаем. Если бы Дамаск занимал более гибкую позицию, у России появились бы тогда политические козыри, которые бы позволили добиваться от США симметричных действий и в отношении сирийской оппозиции. Это бы позволило реанимировать политический процесс, который не получился во время Женевы-2 .

— Женевский процесс мог бы помочь урегулированию, но почему сторонам так и не удалось договориться?

— На словах, принимая женевское коммюнике, сирийское правительство выдвигает приоритетом борьбу с терроризмом. В свою очередь, оппозиция в лице зонтичной структуры — коалиции Национальных оппозиционных и революционных сил — ставит на первое место положение коммюнике о создании переходного правительства, то есть, по сути дела, о разделе власти.

Но политический процесс пока пробуксовывает, а борьба с терроризмом идет очень медленно. В региональном плане, а именно этот угол приобретает сейчас наиважнейшее значение, каждая из сторон, несмотря на хорошие слова, преследует свои эгоистические интересы, прежде всего связанные с национальными, конфессиональными и государственными амбициями. Если так будет и дальше, то экспансия ИГИЛ будет продолжаться.

Позиция России, как мне представляется, состоит в том, чтобы пустить переговорный процесс по двухтрековому пути: это борьба с терроризмом параллельно с политическим процессом. У крупных игроков, таких как ЕС, Россия и США, помимо разногласий немало общих точек соприкосновения. Это недопустимость обвала государственных институтов, так, как это произошло в Ираке и Ливии, сохранение территориальной целостности, защита национальных и конфессиональных меньшинств, проведение политических реформ на базе положений женевского коммюнике от 2012 года.

— Соседние страны признают опасность ИГИЛ и борются с этой организацией. Готовы ли они действовать совместно с Россией?

— Внешние игроки, особенно региональные, преследуют свои собственные интересы. Возьмите Турцию — это страна, признавая с самого начала террористическую опасность, тем не менее открыла свои границы перед исламскими боевиками. Затем, согласившись войти в антитеррористическую коалицию и предоставив Соединенным Штатам базу ВВС в Инджирлике, она вместо того, чтобы бомбить исламистов, направила воздушные удары против Курдской рабочей партии.

Позицию Израиля тоже нельзя назвать нейтральной. Эта страна воспользовалась ситуацией, чтобы установить каналы связи с террористической организацией «Джабхат ан-Нусра».

Израиль принял на своей территории более тысячи раненых боевиков в пограничных с Сирией госпиталях и возвращал их обратно на поле боя.

Саудовская Аравия, в свою очередь, направила огромные средства в поддержку салафитских групп, которые могут стать инструментом саудовского влияния. Все региональные страны пытаются извлечь для себя выгоду. И это был один из факторов, который подтолкнул Россию к конкретным действиям. Реальность же сегодня такова, что есть две крупные силы: это сирийское правительство и ИГИЛ, а также «Ан-Нусра», хотя между обеими группами в последнее время случаются вооруженные столкновения. И если общая цель сторон Саудовской Аравии, Ирана, Турции, США — борьба с «Исламским государством», надо исходить из реального положения вещей, из которого исходит сейчас Россия.

Опубликовано в Интервью

Москва решительно активизирует свою ближневосточную политику, о чем свидетельствует,  к примеру, число уже состоявшихся и запланированных на этот год визитов глав арабских государств в Москву. Предполагается, что до конца года Россию посетят, в частности, правители Саудовской Аравии, Кувейта, Катара, Египта, Марокко, Иордании, наследный принц ОАЭ. В этом плане особое значение приобретает визит в Москву короля Салмана, что свидетельствует о серьезности намерений Эр-Рияда закрепить курс на улучшение отношений с Россией. Как известно,  президент Путин также принял приглашение монарха совершить визит в Эр-Рияд. На переговорах с ближневосточными лидерами обсуждается широкий спектр вопросов, в том числе связанных с ситуацией в регионе.

Summary⎙ Print Москва решительно активизирует свою ближневосточную политику, о чем свидетельствует,  к примеру, число уже состоявшихся и запланированных на этот год визитов глав арабских государств в Москву. Предполагается, что до конца года Россию посетят, в частности, правители Саудовской Аравии, Кувейта, Катара, Египта, Марокко, Иордании, наследный принц ОАЭ. В этом плане особое значение приобретает... 
Author Виталий НаумкинPosted Август 17, 2015 
 

В контексте сирийского кризиса впечатляет и череда визитов в Москву руководства различных групп сирийских оппозиционеров, состоявшихся в этом августе. Переговоры не выявили принципиальной смены сирийской политики Кремля, но ясно показали готовность российской дипломатии к более интенсивным контактам с оппозиционерами, которые проходят в гораздо более конструктивной атмосфере, чем прежде. В российской политике по отношению к сирийскому кризису выделяются несколько основных треков. Первый из них – противодействие терроризму и экстремизму, в первую очередь – ИГИЛ. Президент Путин призывает к созданию широкой международной коалиции для борьбы с этим злом, а российская дипломатия предпринимает конкретные шаги по реализации этого плана, исходя при этом из того, что официальный Дамаск должен быть одним из членов этой коалиции, поскольку уже ведет войну с ИГИЛ. На этом треке очевидны разногласия между подходами Москвы, с одной стороны, и подходами сирийской оппозиции и влиятельных региональных и глобальных игроков, с другой.

Второй трек – политическое урегулирование сирийского кризиса мирными, дипломатическими средствами в рамках политического процесса. Приверженность этому принципу сближает Россию с абсолютным большинством партнеров, хотя в его интерпретации также есть расхождения. А ключевым для переговорного процесса является вопрос о переходном органе власти в соответствии с Женевским коммюнике 30 июня 2012 г. Москва поддержала план спецпосланника ООН по Сирии Стаффана де Мистуры и рассчитывает, что принятие соответствующей резолюции СБ ООН откроет дорогу инклюзивному переговорному процессу, сторонницей которого с самого начала конфликта является Москва. Приступить к выполнению плана, который предусматривает формирование международной контактной группы и четырех межсирийских рабочих групп, надо будет как можно скорее, учитывая катастрофическую гуманитарную ситуацию и растущий военный потенциал ИГИЛ и других террористических группировок. В то же время, по данным источников из дипломатических кругов, Вашингтон намерен отложить формирование контактной группы до октября, когда будет окончательно решен вопрос с соглашением по иранской ядерной программе. В отличие от ряда ее партнеров Россия считает, что только сами сирийцы могут решить вопрос о том, кто и как должен ими управлять, и категорически отвергает любую форму внешнего вмешательства в Сирии, особенно в форме военной интервенции. Российские аналитики считают, что турецкий план по созданию так называемой зоны безопасности на севере Сирии вряд ли реализуем без прямой турецкой интервенции, что может привести к фактической турецко-курдской войне и вызовет единодушное осуждение арабских правительств. Как известно, многие из них уже сегодня рассматривают турецкие удары по территории Ирака и Сирии как нарушение суверенитета этих государств. Пока непонятно, как такая альтернатива вписывается в стратегию Эрдогана, в рамках которой Турция выступает в роли главной защитницы суннитского и, соответственно,  подавляющей части арабского, мира. 

Правда, в некоторых российских и зарубежных СМИ в последнее время появились публикации, в которых авторы рассуждают о вероятности отправки российских десантников в Сирию то ли для возможной эвакуации российского персонала, то ли для защиты пункта технического обслуживания российских кораблей в Тартусе и защиты поставок российского оружия. Поводом послужило заявление командующего российскими Воздушно-десантными войсками (ВДВ) генерал-полковника Владимира Шаманова перед журналистами 4 августа с.г., в котором он,  в частности, сказал, что российские ВДВ готовы помочь Сирии бороться с террористами, если такая задача будет поставлена российскими лидерами при условии соответствующего мандата СБ ООН. Журналист из издания «Версия» даже весьма провокационно и, скажем, без всяких на то оснований утверждает, будто бы «решение о военной помощи Сирии уже принято» и «уже в сентябре “ограниченный контингент” Российской армии может оказаться в Дамаске». Пока это лишь богатое (если не больное)  воображение автора.

Но вернемся к недавним переговорам российских дипломатов с группировками сирийских оппозиционеров, на которых присутствовал и автор этих строк. После переговоров глава Национальной коалиции оппозиционных и революционных сил (НКОРС) Сирии 14 августа с.г. Халед аль-Ходжа заявил, что «Москва больше не стремится к безоговорочной поддержке президента Сирии Башара Асада, а делает упор на необходимости сохранения территориальной целостности этой страны». Это и так, и не так. Так, поскольку Россия поддерживает не лидеров, а государства, которые они возглавляют. Не так, потому что Россия категорически не согласна с тезисом противников Дамаска, будто бы сирийский лидер утратил легитимность. «Если бы это было так, то как бы правительства, пытающиеся отказать ему в легитимности, могли достичь с ним уникальной договоренности об уничтожении арсеналов химического оружия?» – задавал риторический вопрос российский дипломат на встрече с оппозиционерами. В Москве хорошо знают,  что очень большой сегмент населения Сирии продолжает поддерживать не только режим как таковой, но и его руководителя, хотя число его противников также велико. В этой связи сирийским оппозиционерам напомнили, что,  к примеру, Москва успешно взаимодействовала с Хосни Мубараком, когда он был легитимным главой Египта, затем с Мухаммадом Мурси, потом с маршалом Тантави и, наконец, с президентом ас-Сиси.

Но в чем можно согласиться с лидером НКОРС, так это в том, что для российской позиции характерны «гибкость и понимание». Именно это делает возможным продолжение контактов Москвы со всеми группировками оппозиции за исключением тех, что причислены к террористическим. Можно предположить, что российская дипломатия будет продолжать усилия, направленные на консолидацию оппозиции на умеренной, ориентированной на переговорный процесс платформе. Правда, как комментировали российские СМИ высказывания Х. аль-Ходжи, сделанные после переговоров в Москве, НКОРС пока не планирует участвовать в курируемом Москвой межсирийском диалоге, так как Россия «хочет добиться компромисса между оппозицией и Асадом для того, чтобы сформировать антитеррористическую коалицию». Действительно, как сообщил российский МИД по итогам переговоров Сергея Лаврова с аль-Ходжей, министр «призвал руководство Национальной коалиции принять деятельное участие во встрече представителей широкого спектра сирийских оппозиционных групп для выработки конструктивной коллективной  платформы для начала диалога с Правительством САР». Однако разговоров о возможности созыва «Москвы-3» на переговорах не велось (равно как не обсуждался и вопрос о проведении «Женевы-3»).

А  взаимопониманию между Москвой и такими группами оппозиции, как НКОРС, будет продолжать препятствовать то обстоятельство, что данные группы ставят знак равенства между ИГИЛ и правительственными силами, хотя некоторый оптимизм внушает то, что эта оппозиция, как и Россия вместе с большинством глобальных и региональных акторов, нацелена на сохранение всех государственных институтов Сирии,  включая армию, при любых реформах в этой стране.

В Москве убеждены, что вопрос о формировании так называемого переходного управляющего органа в соответствии с Женевским коммюнике должен решаться на основе консенсуса в ходе инклюзивных переговоров самими сирийцами. При этом российские эксперты хотели бы видеть большую ясность в стратегии сирийской оппозиции в отношении переходного процесса. Это касается, например,  вопроса о будущем характере сирийского государства, о чем ведутся споры с лидерами курдских группировок,  в частности, Партией «Демократический союз», сопредседатель которой Салех Муслим также побывал на днях в Москве для консультаций. Впрочем, компромиссные формулы, вроде «демократической децентрализации» или «плюралистической децентрализации» выглядят вполне убедительными, хотя и они вызывают настороженное отношение у сторонников централизованного унитарного государства и всех арабских националистов. Но и им ясно, что серьезные гарантии  прав всех меньшинств Сирии должны быть непременным элементом любого урегулирования.

Одно из основных положений платформы НКОРС и ряда других оппозиционных групп, которое вызывает вопросы у российских экспертов, – о так называемом «правосудии переходного периода». Здесь опасаются, как бы этот тезис не стал оправданием для мести тем, кого оппозиционеры хотят убедить поделиться властью или вовсе отдать ее.  По мнению многих аналитиков, пример Южной Африки, Камбоджи и ряда других переживших постконфликтный транзит стран, отказавшихся от мести и использовавших инструмент амнистирования, выглядит в этом плане весьма привлекательным.



Article was published by Al Monitor: http://www.al-monitor.com/pulse/ru/originals/2015/08/arab-monarchs-syria-opposition-russia-visits.html#ixzz3kF8TJacm


Опубликовано в Трибуна

В ходе визита в Россию президента Египта Абд аль-Фаттаха ас-Сиси 25 августа 2015 г. вице-президент IMESclub к.и.н. Н.В.Сухов дал интервью корреспондентам ведущих СМИ Египта: аль-Ахрам и аль-Яум ас-Саби’. Комментарий Н.В.Сухова размещен на сайте газеты аль-Яум ас-Саби’: http://www.youm7.com/story/2015/8/25/%D8%A8%D8%A7%D9%84%D9%81%D9%8A%D8%AF%D9%8A%D9%88-%D9%85%D8%B3%D8%AA%D8%B4%D8%B1%D9%82-%D8%B1%D9%88%D8%B3%D9%89--%D9%85%D8%B5%D8%B1-%D8%AA%D8%B3%D8%AA%D8%B9%D9%8A%D8%AF-%D9%85%D9%83%D8%A7%D9%86%D8%AA%D9%87%D8%A7-%D9%88%D8%A7%D9%84%D8%B3%D9%8A%D8%B3%D9%89-%D8%B9%D9%84%D9%89-%D8%AE%D8%B7%D9%89-%D8%B9%D8%A8%D8%AF/2320559#.Vd-Bivntmkq,

Также Н.В.Сухов в прямом эфире дал развернутые ответы на вопросы звезды египетского телевидения Ахмеда Мусы на канале «Эхо страны» (Сада’-ль-баляд) о российско-египетском сотрудничестве в контексте современных политических и экономических реалий, отношении русских к Египту, проблемах Ближнего Востока и российском взгляде на роль Египта в их решении, возможных путях урегулирования кризисных ситуаций в Сирии, Ливии и Йемене (в записи интервью начинается на отметке 1:30:00): http://www.youtube.com/watch?t=5213&v=9ryT8OPD6LA



27 августа 2015 г. вице-президент IMESclub к.и.н. Н.В.Сухов прокомментировал в прямом эфире телеканала РБК приезд в Россию нового спецпредставителя Госдепартамента США по Сирии Майкла Ратни и связанные с этим визитом вопросы сирийского кризиса: http://rbctv.rbc.ru/archive/news/562949996828486.shtml

 

Опубликовано в Интервью