Президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган 2 июля встретился с российским министром обороны Сергеем Шойгу в резиденции Тарабья в Стамбуле. Об этом сообщил официальный сайт турецкого президента. Подробности переговоров не уточняются, но согласно фото, предоставленном президентской канцелярией, на них присутствовали также глава Генштаба ВС Турции Хулуси Акар и руководитель Национальной разведывательной организации (MIT) Турции Хакан Фидан. Встреча прошла перед пятым раундом сирийских переговоров в Астане и началом обещанной президентом Эрдоганом новой операции Анкары в Сирии.

Турецкие СМИ и эксперты публикуют огромное количество материалов с подробностями предстоящих действий: якобы операция будет носить название «Меч Евфрата», начнется в июле-августе, продлиться ориентировочно 70 дней и будет проводиться силами оппозиции и турецких военных. По ее итогам Анкара надеется «изолировать» и «стабилизировать район» курдского кантона Африн на северо-западе провинции Алеппо. В свою очередь, курды обвиняют турок в намерении сорвать операцию по освобождению Ракки и обещают сдержать любую агрессию в отношении курдских анклавов, в том числе в Африне. Гражданский совет Ракки (особенность действий «Демократических сил Сирии состоит в том, что альянс формирует совет по управлению освобождаемой территории, чтобы после ликвидации в том или ином городе сразу приступить к самоуправлению) уже выпустил заявление, в котором призывает воздержаться от атаки в районе курдского Африна, поскольку это может сорвать кампанию SDF против «Исламского государства» *. А местная администрация курдского кантона Африн начала кампанию в социальных сетях, поддерживаемую курдскими активистами под хештэгом #TurkeyhandsoffAfrin, призывая международное сообщество прекратить наступление Турции на Африн.

В этой связи особый интерес представляют действия России и ее контакты с турецким руководством (как афишируемые, так и не афишируемые). Известно, что в марте в Африне было развернуто отделение российского Центра примирения враждующих сторон. На фоне разговоров о новой операции в Сирии в СМИ и соцсетях поступает много противоречащих друг другу сообщений, причем нередко от одних и тех же сирийских, курдских и турецких источников: сначала они писали о том, что здание отделения практически пустует и в Африне осталось 10 российских военнослужащих, потом сообщали о прибытии туда 160 военных. Так или иначе, российские военнослужащие в Африне есть, и этот факт интерпретируется в прессе в двух плоскостях: первая - Москва не сдаст курдов Анкаре, вторая - Москва пытается таким образом склонить курдов к сотрудничеству с Дамаском.

И все-таки представляется, что российская позиция здесь не прямолинейна: Москва не против наказать курдов за их однозначный дрейф в сторону Вашингтона и дать «зеленый свет» для турецкой операции, однако нахождение военного контингента в Африне формально выглядит как демонстрация защиты курдов, при том, что он не повлияет на наступление протурецких сил. Поясним. Хотя курды заявляют, что турки нацелились на штурм всего кантона, турецкие СМИ и эксперты уточняют, что речь идет только об изоляции Африна, ликвидации 41 объекта подразделений YPG — боевого крыла партии «Демократический союз», связанного с Рабочей партией Курдистана. По сути, речь идет о взятии под контроль города Тель-Рифат и еще 10 населенных пунктов, то есть юго-восточных предместий Африна с последующим созданием сообщения между Идлибом и турецкой зоной влияния, образованной по итогам операции «Щит Евфрата». При этом, во-первых, отделение российского центра примирения сторон находится в стороне от этих населенных пунктов, во-вторых, турецкое усиление на границе Алеппо и Идлиба, скорее всего, будет напрямую увязано с Астанинским меморандумом о зонах деэскалации.

Дело в том, что решение проблемы Идлиба – то есть борьба с радикальным альянсом «Хайат Тахрир аш-Шам» (ХТШ) - одно из главных проблемных звеньев во всей концепции зон деэскалации (хотя по убеждению автора предложенные зоны деэскалации – это калька с давно разработанных американских зон безопасности для одобрения их Вашингтоном, но с решающей ролью Москвы). ХТШ находится преимущественно в центре провинции. Продвижение туда армии Асада с иранскими прокси-силами привело бы к большим потерям среди проправительственных сил, хотя, откровенно говоря, ведение и затягивание боевых действий – это то, что нужно существующему режиму в Дамаске, который не хотел бы никаких изменений, предусмотренных резолюцией ООН №2254. В таком случае боевые действия велись бы против всей оппозиции без исключения. К слову, как сейчас происходит в провинции Дераа, где под легендой борьбы с «террористами» боевые действия ведутся против «Южного фронта», который по своей сути является оппозиционным Дамаску, но абсолютно не является радикальным. Это прекрасно знают в том же Дамаске, поскольку между правительственными силами и «Южным фронтом» долгое время действовало перемирие, из-за чего коалиции отрядов ССА даже были приостановлены поставки вооружений со стороны иорданского MOC (The Military Operations Center). Понятно, что такой сценарий спровоцировал бы сотни тысяч беженцев из перенаселенного Идлиба (численность населения провинции до войны превышала 1 млн человек, в настоящее время по данным Провинциального совета оценивается в 2-2,2 млн человек), при том, что Турция больше не готова их принимать на своей территории, а главное – спровоцировал укоренение радикальной «Аль-Каиды» и ее слияние с оппозиционными группами перед лицом общего противника, не говоря уже об общей эскалации ситуации и прямых последствиях для Москвы.

Альтернативный вариант – взаимодействие с Турцией, которая готова поддерживать оппозицию в ее борьбе с ХТШ рейдами своего спецназа. Таким образом Турция может войти в Идлиб со стороны турецкой границы из двух районов: либо через деревню Атма в город Дарат Изза и Джебель Баракат, либо через Салкин и Гарем, а также действовать из сформированной в результате операции «Меч Евфрата» буферной зоны. Среди турецких экспертов активно ходят слухи о том, что на холме Шейх Баракат (Идлиб) может быть размещен совместный российско-турецкий миротворческий гарнизон для контроля ситуации.

В описанном выше сценарии есть масса «но». К примеру: насколько Турция готова сохранять приверженность соглашениям, как поведут себя при проведении операции курды в Африне и курды в Ракке, и какова будет реакция США, если вдруг сорвется операция по борьбе с ИГ. При этом курды, как бы к ним не относились турки или те же арабы в SDF, - это ключевая цементирующая сила на пост-«халифатском» пространстве востока Сирии.

И только ленивый мог не заменить, что активация турок в Азазе, закрытие дороги в Африн правительственными силами и т.п. совпало со сбитым ВВС США сирийским Су-22, который, вопреки заявлениям Минобороны Сирии, наносил удары не по ИГ, а по позициям SDF. Тем не менее при внешней игре на публику Россия и США демонстрируют готовность решать проблемы негласно, как это было сделано в провинции Ракка, где демаркационная линия между позициями SDF и войсками Асада проведена по линии в районе селения Аль-Карама.

19 июня 2017 г. Министерство обороны России объявило о прекращении взаимодействия с Соединёнными Штатами в рамках меморандума о предотвращении инцидентов в небе над Сирией в связи с тем, что самолет сирийских ВВС Су-22 был сбит американским F/A-18E «Супер Хорнет». Член РСМД, Чрезвычайный и Полномочный посол России Александр Аксенёнок в интервью Российскому совету по международным делам дает оценку текущей обстановке на Востоке и Юго-Востоке Сирии.

Как Вы считаете, можно ли расценить действия США как преднамеренное проявление агрессии?

В случае с конфликтом в Сирии, специфическим и многомерным во многих отношениях, однозначных оценок не может быть по определению. Здесь тесно переплетены многие измерения: дипломатическое, военное, политическое (глобальное и региональное), информационно-пропагандистское. Часто одно не только противоречит, но и мешает другому. В результате складывается весьма размытая картина событий.

С формально-легалистской точки зрения действия США можно расценить как проявление агрессии. Это было бы так и по существу, если не учитывать особенности военно-политической обстановки в Сирии. Внешнее военное вмешательство в сирийский конфликт — давно свершившийся факт, по крайней мере с 2012 г., когда была создана антитеррористическая коалиция во главе с США. В отличие от действий Вооружённых сил России, которые находятся в Сирии по приглашению сирийского правительства, операции коалиции в Сирии, так же, как и военное присутствие Турции, Великобритании, Франции и других ее членов, формально лишены международно-правовой основы.

Вместе с тем, если посмотреть на ситуацию с точки зрения «реальной политики», то вовлечённость большого количества внешних игроков де-факто делает Сирию страной с ограниченным суверенитетом. Тем более что обширные территории на востоке не подконтрольны сирийскому правительству. Несмотря на это, Россия на всём протяжении конфликта поддерживала регулярные контакты по военной и дипломатической линиям и с Соединёнными Штатами, и с другими западными членами коалиции. С Турцией после нормализации отношений налажено тесное взаимодействие. Однако, если считать их «агрессивными», возникает вопрос, почему реагированию России на действия США и их союзников в Сирии столь часто не хватает понятной логики и последовательности — то они объявляются «агрессорами», то рассматриваются как партнёры или даже потенциальные союзники по глобальной антитеррористической коалиции.

Ответ на вопрос, как расценивать действия США, лежит в контексте конкретной обстановки, которая сложилась к настоящему моменту на Востоке и Юго-Востоке Сирии. Похоже, что военные действия всех вовлечённых сторон вступили здесь в новую и более опасную фазу.

Правительственные войска укрепили свой контроль над западной частью Сирии, в то время как «Исламское государство» (ИГ) находится под ударами с разных сторон. Центр боевых действий переместился в район Дераа на Юге Сирии, находящийся вблизи всей сирийско-иордано-иракской границы. Кому отойдут территории, освобождаемые от ИГ? Кто возьмёт такие стратегические и важные в экономическом отношении районы, как Ракка, Дейр эз-Зор, Маядин, Букамаль? Пользующаяся военной поддержкой США организация «Сирийские демократические силы» (СДС), основу которой составляют курдские боевые подразделения, или правительственные войска и проиранские (шиитские) отряды народного ополчения, взаимодействующие с Россией?

Инцидент с сирийским самолётом укладывается в сложный контекст развернувшегося соперничества вместо согласованных действий. Версии есть как у России, так и у США. Но серьёзная угроза кроется в другом. В отсутствие многосторонних договорённостей нельзя исключать провокаций с самых различных и неожиданных сторон, желающих столкнуть Россию и США. Такое случалось не раз, особенно в прошлом, когда стороны подходили близко к взаимоприемлемому компромиссу. Провокации возможны и со стороны террористов из ИГ, которые покидают свои позиции в Ракке не только под напором СДС с Юга, но и таким же образом уходят из ряда важных населённых пунктов на Севере, расчищая пространство для столкновения между силами, которые так и не стали союзниками в борьбе против общей террористической угрозы.

Россия предупредила возглавляемую США коалицию, что теперь самолеты и беспилотники коалиции будут рассматриваться как возможные цели. Существует ли вероятность того, что заявление будет подкреплено реальным действиями со стороны России?

Такого рода категорические заявления, конечно, укрепляют статус России как сильной державы, с интересами которой, в частности в Сирии, нельзя не считаться. Но, с другой стороны, они закрывают путь назад, если придётся подкрепить слова действиями. Бездействие, в свою очередь, будет воспринято как слабость. В сирийской ситуации грозные предупреждения не добавляют силы. Они могут обернуться катастрофическими последствиями.

В дополнение к обвинениям США в нарушении суверенитета Сирии и международного права Россия также объявила о прекращении функционирования канала координации по предотвращению столкновений между силами России и США. Возможно ли в ближайшем будущем восстановление канала координации и при каких условиях?

В таких случаях, как показывает опыт деэскалации в различного рода конфликтах, следует наращивать коммуникации по военным каналам, чтобы предотвратить непреднамеренные инциденты. Вскоре развитие событий пойдет именно по этому пути. Альтернатива этому — прямой российско-американский «клинч» с непредсказуемыми тяжёлыми последствиями.

Беседовала Алиса Пономарева, редактор сайта РСМД.

Статья опубликована на сайте РСМД: http://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/interview/v-nebe-nad-siriey-sopernichestvo-vmesto-soglasovannykh-deystviy/

Фото: Reuters/ U.S. Air Force/Staff Sgt. Michael Battles

16 июня Минобороны России распространило информацию о том, что ВКС РФ, по предварительным данным, уничтожили 28 мая в южном предместье Ракки лидера «Исламского государства» (ИГ, запрещено в России) Абу Бакр аль-Багдади. Сообщение сразу же попало в топ мировых новостей, а российские политики и ряд конъюнктурных экспертов заявили, что даже не сомневались в профессионализме российских военных – именно они, а никто другой должны были уничтожать главаря «гидры».

Автор данного материала с большим уважением относится к российским военным, по приказу рискующим своими жизнями в Сирии, и понимает, что борьба с терроризмом – дело не публичное, но крайне важное с политической точки зрения. Хочется верить, что в самом ближайшем будущем Минобороны предоставит запись средств объективного контроля и вообще пояснение своих сообщений, чтобы все желающие, а главное  сомневающиеся могли удостовериться, как именно «самолеты Су-35 и Су-34 уничтожили 28 мая высокопоставленных командиров террористической группировки, входивших в состав так называемого военного совета ИГ, и еще около 30 полевых командиров среднего звена, а также до 300 боевиков их личной охраны». Среди которых вроде как - «эмир Ракки Абу аль-Хаджи аль-Мысри, эмир Ибрагим ан-Наеф аль-Хадж, контролировавший район от города Ракка до населенного пункта Эс-Сухне, начальник службы безопасности ИГ Сулейман аль-Шауах», и, возможно, аль-Багдади.

А пока таких данных не предоставлено, то разрешите отнести себя в лагерь сомневающихся и считающих, что заявление стоит расценивать в плоскости информационного противостояния США и России, не говоря уже про его безусловную ориентацию на внутренний электорат перед событиями 2018 года. И вот почему.

Локация

Заявление сделано две недели спустя после якобы удара и через несколько дней после того, как сирийское телевидение объявило об уничтожении аль-Багдади в Ракке (в апреле убегающего аль-Багдади уже «ловил российский спецназ»). И, конечно, не понятно, чем объясняется такая пауза – когда США и Россия в 2016 году делили голову спикера и руководителя зарубежными операциями ИГ аль-Аднани ведомства стран опубликовали сообщения с разницей в несколько часов (по данным из Сирии, аль-Аднани вообще был взорван в автомобиле из-за внутренних разборок в ИГ).

В сети есть русскоязычное видео «официального» СМИ джихадистов Amaq News Agency, датированное 28 мая, на котором можно узнать разрушенные здания, указанные на фото Минобороны. В нем показано примерно десять окровавленных трупов, которых закапают в одной могиле. Все ресурсы, которые документируют удары двух коалиций в Сирии, сообщают о бомбардировке самолетами западной коалиции, в результате которого погибло 18 человек (по данным, например, столь не любимой в России сирийской обсерватории по правам человека, но действительно имеющей сеть источников на местах).

В отчетах западной коалиции также сообщалось об авиаударах в районе Ракке 27 и 28 мая. При этом удар ВКС по Ракке все-таки исключать нельзя – российская авиация не часто, но наносила удары по этому городу.

Но кто бы не нанес удар… В случае смерти эмира на джихадистских ресурсах («официальных» и сторонников) всегда и сразу же появляется соответствующая информация. В конце же мая никаких сообщений о гибели таких высокопоставленных исламистов не было зафиксировано ни автором, ни ему знакомыми ему лично экспертами из США и стран ближневосточного региона.

А лидеры кто?

Обращает на себя внимание и столь крупное, как утверждается в сообщении военного ведомства, собрание боевиков (а тем более военного совета) практически в десятках километрах от линий боевых действий с курдско-арабским альянсом «Демократические силы Сирии». При этом не ясно, почему собрание в условиях интенсивных бомбардировок двух коалиций должны были проводиться в зданиях, а не под землей – ИГ активно пользуется подземными коммуникациями при ведении боевых действиях как в городских условиях, так и в пустынных деревнях.

Во-первых, есть данные (из перехваченной документации исламистов), что ИГ начало готовится к потере крупных городов еще в 2015 году, в частности Мосула. Для этого была изменена иерархия управления – совет шуры, военный совет и совет по безопасности и разведке ИГ были эвакуированы в сеть подземных убежищ на сирийско-иракской границе, а аль-Аднани, погибший в 2016 году, возглавил параллельную руководящую структуру.

Во-вторых, военный совет и в лучшие времена ИГ был довольно малочисленным, чтобы исключить случайных и внедренных туда спецслужбами людей, поэтому о некоторых его членах информация вообще отсутствует (численность совета шуры около 9-11 человек). Гипотетически удары, сложившие несколько зданий (судя по фото, предоставленным Минобороны), ликвидировали бы весь военный костяк, а не только эмира Ракки, который действительно мог отвечать за оборону провинции в условиях гибели командиров конкретных направлений. Кстати, формально начальник службы безопасности (амнията) не должен входить в состав военного совета.

В-третьих, имена якобы уничтоженных лидеров не известны исследователям, хотя это все-таки не аргумент. Поясню.

Эмиром Ракки долго время был Абу Лукман (Али Мусса аль-Хавик), выпущенный сирийским руководством из тюрьмы в 2011 году по амнистии. Ему приписывают конфликт со спикером аль-Аднани (и его ликвидацию) и прочили роль преемника аль-Багдади. По некоторым данным, Абу Лукман в 2015 году еще исполнял обязанности эмира провинции (хотя в 2015 году СМИ писали, что ИГ скрыло его смерть), а во время убийства аль-Аднани (30 августа 2016-го) он был уже бывшим губернатором, но - живым. Кто сменил его на этой должности – вопрос, у которого по сей день нет ответа. Другое дело, как мы уже говорили выше, гибель эмира центральной провинции в мае 2017 года вряд ли бы осталась неизвестной. Скажем, 11 июня курды ликвидировали куда более мелкого «эмира Абу Хeттаба аль-Туниси» и семерых джихадистов в окрестностях Ракки, и фотографии их тел сразу же появились на «специальных ресурсах». 26 марта был уничтожен эмир города Табка (провинция Ракка) – джихадист из Германии, а 21 марта – в Идлибе убит бывший эмир «Нусры» в Ракке Або аль-Аббас. Об их гибели стало известно сразу же.

Про эмира, контролирующего область от Ракки до Эс-Сухне, в информационном поле известно только то, что оппозиционные сирийские журналисты утверждают, что Ибрагим ан-Наеф аль-Хадж – действительно местный житель Эс-Сухне, но погибший от авиаудара еще 24 мая в возрасте 60 лет и к ИГ не имевший никакого отношения.

Что касается руководителя амнията, то в документах джихадистов постоянно фигурирует одно и тоже имя – «Доктор Самир» (по некоторым данным, Абу Али, по другим - Абу Сулейман аль-Фаранси (из Франции), по третьим - Абу Ахмад, бельгийско-марокканского происхождения). Сложно сказать, один ли это человек или несколько. Например, приближенный к аль-Багдади командир Абдуррахман Мустафа аль-Кадули, убитый в 2016 году, имел около семи имен.

Таким образом, удар Минобороны по указанному району теоретически – да, возможен, но достоверность бомбардировки, как число убитых и имена лидеров, крайне сложно проверить. С точки зрения симметричной информационной войны с США – это довольно удачный шаг, который зафиксировали все мировые средства массовой информации и который спровоцировал нужный информационный шум. Но есть одно «но»: если западные официальные ведомства и СМИ позволяют себе откровенную дезинформацию и им верят, то в случае с Россией работает другой механизм и чаще всего - в негативную сторону.

А если и правда вдруг все убиты?

«Исламское государство» - военное квази-государство со строгой иерархией во всех сферах. За время своего существования первоначальный костяк руководства сильно изменился, и, хотя потеря любого харизматичного лидера-радикала – так или иначе удар по организации, но ИГ училось выживать, и это у него неплохо получается.

На смену выбывшим выходцам из армии и спецслужб Саддама Хусейна и иностранным «специалистам» приходило новое поколение. Скажем, аль-Аднани сменил Абу Суфьян ас-Сулями – известный проповедник из Бахрейна с большими связями в арабском мире. Именно аль-Аднани и его «преемнику» принадлежат знаковые обращения 2016 года о продолжении борьбы после «потери Ракки и Мосула», возможному возвращению в этих странах к «первоначальному существованию» (подпольному на сирийско-иракской границе) и расширении «халифата» в других странах мира.

«Исламское государство», как и ее прародительница «Аль-Каеда», адаптировались к потерям лидеров, и его отряды могут действовать достаточно автономно. Как это происходит сейчас в Ираке, где диверсии и суицидальные атаки, продолжаются даже в официально освобожденных регионах. Или в Иране – в марте 2017 года официальные ресурсы ИГ призвали существующие ячейки сформировать свой совет шуры и избрать «министра войны» из-за их автономного существования (хотя в административно-территориальном делении «персидские земли» включены в преимущественно иракский «Вилайет Дияла» (не совпадает с общепринятыми границами провинции Дияла)).

Поэтому даже не доказанная гибель лидеров не оказывает особого влияния на боеспособность отрядов ИГ, а в условиях этноконфессионального дисбаланса они же способны самоорганизоваться в новую структуру, особенно при сохранении оперативников и проповедников.

Однако в идеологии ИГ есть одно слабое место – и это «халиф». Гипотетически «руководитель» совета шуры Абу Аркан аль-Амири, мифическая личность в полном смысле этого слова (неизвестно откуда он родом, как выглядит и т.д.), может занять место «халифа» в случае его гибели или поимки, а совет шуры – назначить нового.

В пропаганде ИГ много внимания отводилось фигуре аль-Багдади, его образованности в сфере исламского права и «избранности» (якобы он – представитель племени курайшитов, из которого происходит пророк Мохаммед и т.д.) и, но, насколько можно судить, ни разу не упоминалось о возможности преемника. Поэтому в случае его доказанной и не подготовленной исламистской пропагандой гибели, «халифат» может оказаться в замешательстве в плане верности «халифу» всей «мусульманской уммы». В «Исламском государстве» это должны понимать.

Фото: РИА Новости/Евгений Епанчинцев

Ситуация на юго-востоке Сирии продолжает накаляться. Если в ближайшее время Москва и США не выработают единое решение по деконфликтации, то со стороны Пентагона может последовать жесткая реакция.

Как мы отмечали ранее, несмотря на «предупреждающие» авиаудары ВВС США по иранским прокси-силам, проправительственные формирования не отказались от намерений продвигаться в сторону границы с Ираком через аль-Танф – населенный пункт на границе с Иорданией и опорный пункт американцев и их союзников по борьбе с ИГ. Такие действия срывают планы США, которые поддерживают сугубо умеренную оппозицию «Революшн коммандо» и ряда других фракций в операциях против «Исламского государства», а главное – преследуют не столько борьбу с исламистами, сколько создание сирийско-иракского «шиитского коридора» (в случае соединения сирийской группировки с формированиями иракского ополчения «Хашд аш-Шааби» - также преимущественно шиитского).

19 мая на брифинге председатель Комитета начальников штабов Вооруженных сил США генерал Джозеф Данфорд заявил, что Соединенные Штаты предложили России план по разграничению операций в главном нефтедобывающем регионе Сирии провинции Дейр эз-Зор. Подробностей такого предложения нет, хотя весьма показательно то, что американцы готовы делить пространство для операций против ИГ с проправительственной группировкой.

Но, во-первых, США (при нынешнем антииранском курсе администрации Белого дома) не могут допустить создание «шиитского коридора» и усиления Ирана на юге страны, а значит – отвести отряды оппозиции в Иорданию и пропустить проправительственные формирования к городу Аль-Букамаль, который контролирует ИГ. Или – начав бои за Аль-Букамаль, отдать все отбитые территории силам режима.

Во-вторых, американские аналитики хорошо понимают, что сирийский Аль-Букамаль и иракский Аль-Каим – это те населенные пункты, благодаря которым вытесненная во время иракской войны «Аль-Каида» сумела сохраниться, а нынешние «Нусра» и ИГ набрали силу. Именно поэтому в составе «Революшн коммандо» (судя по всему, «коммандо» - это тактическая коалиция, куда входят «Джейш Усуд аш-Шаркия», силы «Мученика Ахмада аль-Абдо» и ряд других «свободных кланов») – уроженцы Дейр эз-Зора и конкретно Аль-Букамаля. Понятно, что самый безопасный сценарий был бы, если бы американцы и их союзники продолжили операцию по взятию Аль-Букамаля, а проправительственные силы начали давно обещаемое наступление от Пальмиры в сторону заблокированного гарнизона сирийский войск в западной части города Дейр эз-Зор. У сил режима хорошо получилось сорвать наступление оппозиции на Аль-Букамаль, но уже несколько месяцев они не могут отбить у ИГ Пальмирский район зернохранилищ и выбить исламистов из подземных бункеров.

Сложно сказать, было ли продвижение на восток отрядов сирийской армии и проиранских отрядов к иракской границе изначально одобрено Москвой, которая одновременно старается выстраивать отношения с монархиями Персидского залива. Создается впечатление, что его инициировал Иран, а России пришлось поддержать свои союзников на земле дипломатически и осторожно военным присутствием (периодически появляются сообщения о прикрытии сил режима в том районе не только сирийскими, но российскими истребителями). Есть информация о том, что в апреле сирийское военное командование официально (в Сети есть документы, выложенные шиитскими группами якобы за подписью Асада и начальника сирийского Генштаба Али Абдуллы Айюба) передало иранским офицерам командование сирийским ополчением, а также – ответственность за операции на юге страны.

На словах представители «Революшн коммандо» обещают дать бой иранским прокси-силам в случае их дальнейшего продвижения к аль-Танфу. Известно, что к ним 21 мая присоединились отряды «Куват аль-Бадия» - силы Совета Пальмиры, сформированного внутри 75-тысячного лагеря беженцев Рукбан на границе с Иорданией (недалеко от аль-Танфа). Но пока, в отличие от сил режима, они бездействуют и даже сдают территории оппонентам, например, КПП аль-Зарка в 26 км от аль-Танфа. При этом проправительственные силы действуют с нескольких направлений – одна группировка находится в десятках километров от аль-Танфа (интересно, что в составе есть американские танки Абрамс, которые изначально были переданы Багдадом подразделениям «Хашд аш-Шааби», формально введенным в состав ВС Ирака, но затем «перетекли» иракцам в Сирию). Вторая группировка, в составе которой как раз и были замечены российские военные, идет из провинции Эс-Сувейда. Как сообщают источники, проправительственные силы по своей инициативе вывешивают российский флаг для демонстрации поддержки, а количество советников и спецназа сильно преувеличено.

В любом случае попытки применить американскую тактику – насытить российскими военными советниками союзные силы на потенциально опасном направлении – теоретически могут предотвратить военный сценарий, но явно осложнят диалог РФ на политической арене, причем не только с США, но и с другими региональными игроками. Тем более что США сами применяют там такой сценарий – вместе с американцами в составе коалиционных Сил специальных операций действуют иорданцы, британцы и норвежцы.

После того, как 22 мая «шиитская группировка» направила часть своих сил в сторону второй и возникла угроза блокады части подразделений оппозиции, отряды Сирийской свободной армии объявили о начале операции «Вулкан пустыни», цель которой – «очистить Сирийскую пустыню от иранских боевиков». Понятно, что повстанцы в данном случае рассчитывают на поддержку США, поскольку в самой Сирийской пустыне они располагают примерно 2 тысячами бойцов (из них около 500 человек в аль-Танфе). Какова численность двух проправительственных группировок – неизвестно. Проправительственные источники сообщают о 7-9 тысячах, но по всей видимости можно говорить о 5 тысячах человек.

На самом деле: трудно прогнозировать, к чему приведет такая ситуация. По сути, сейчас администрация Трампа должна принять решение, которое может сильно повлиять на сирийский конфликт – продемонстрировать реальное сдерживание Ирана. В настоящий момент антииранский курс Белого дома сводится лишь к тому, что Вашингтон принял линию Эр-Рияда и фактически одобрил действия просаудовской коалиции в Йемене по сдерживанию там Тегерана. Хотя в приватных беседах эксперты Конгресса сами признают, что иранское присутствие в Йемене искусственно раздуто саудитами, а Тегеран устраивает борьба с ним там, где его нет. Для реального сдерживания Тегерана американцы должны продемонстрировать свою решимость в Сирии. По слухам, в настоящее время американцы прорабатывают сценарий жесткого ответа иранскому присутствию на сирийско-иорданской границе, а также готовы изменить свою линию в Ираке после взятия Мосула в сторону ослабления влияния Тегерана. В такой ситуации Россия будет вынуждена участвовать в переговорах по недопущению конфликта между проправительственными и проамериканскими силами в Сирии и давать какие-то обязательства, но разумнее будет при этом сохранять дистанцию. При грамотном маневрировании Москва здесь способна даже извлечь дивиденды – усилить свое влияние в Дамаске и вообще Сирии, потеснив иранцев, что может позитивно сказаться на политическом урегулировании конфликта.

18 мая американские самолеты нанесли авиаудары по конвою проправительственных сил на юго-востоке Сирии. Комментируя это, Министр обороны США Джим Мэттис заявил, что США не собираются усиливать свою роль в вооруженном конфликте, однако при необходимости будут действовать «в обороне». Он также отметил, что возглавляемая США коалиция в Сирии состоит «не только из американских военных», «поэтому мы будем защищаться, если против нас предпримут решительные шаги».

В России бомбардировка проправительственных сил ВВС США предсказуемо вызвала шквал обвинений, тем более что она, к сожалению, привела к жертвам (количество убитых и раненых в разных источниках разнится, от трех раненых и шести погибших до 50 раненых и погибших). Заместитель главы МИД России Геннадий Гатилов заявил, что действия американцев являются «абсолютно неприемлемыми и нарушают суверенитет страны». По мнению дипломата, они не пройдут без последствий и «повлияют на ход политического процесса».

Как отмечают иностранные СМИ, американцы заранее предупредили российских военных по специально созданной «горячей линии» о приближении проправительственной группировки, однако это не повлияло на ее продвижение по трассе Дамаск-Багдад - к населенному пункту аль-Танф. Нисколько не желая оправдывать США, заметим, что события на юго-востоке Сирии действительно могут негативно отразиться на переговорах между Москвой и Вашингтоном, но вовсе не потому, что Пентагон нанес авиаудар по конвою сил режима.

С одной стороны, вряд ли Москве, не говоря уже про Дамаск, нравится усиление американских позиций на севере и юге страны – через курдско-арабский альянс «Демократические силы Сирии» (SDF) и коалицию оппозиции «Революшн коммандо» соответственно. С другой – объективная реальность диктует другие условия, и их не мало.

После подписания в Астане меморандума о «зонах деэскалации» российские и сирийские военные объявили о том, что это позволит направить высвободившиеся силы на борьбу с «Исламским государством». То есть – на продвижение сирийских войск в провинциях Алеппо (хотя SDF заблокировали подход сил режима к Ракке взятием аэродрома Табка и одноименного города) и Дейр эз-Зор (от Пальмиры). Напомним, что в последней мухафазе уже несколько лет остается заблокированным гарнизон сирийских войск, который вместе с сирийской «Хезболлой» ведет бои с ИГ и получает поддержку и пополнение только по воздуху.

Однако Дамаск начал активно раскручивать легенду об «иорданском вторжении» под руководством США, а проправительственная группировка – двигаться не от Пальмиры к Дейр эз-Зору, а к границе с Ираком через Сирийскую пустыню. Проправительственные источники обосновали это стремлением наладить сообщение с Ираком и опередить американцев во взятии города Аль-Букамаль в богатой нефтью провинции Дейр эз-Зор. Отметим, что в проправительственной группировке присутствуют подразделения 3-дивизии, но в основном она представлена проиранскими шиитскими формированиями, среди которых, например, отряды иракских «Харакат аль-Абдаль», «Бригад аль-Имам Али». Наступление сил режима было поддержано с другой стороны границы – заместитель командующего «Хашд аш-Шааби» и глава «Катаиб Хезболла» Абу Махди аль-Мухандис заявил, что ополчение рассматривает сирийско-иракскую границу в качестве стратегической цели. Заявление было сделано на фоне продвижение отрядов «Хашд аш-Шааби» в районе Аль-Кайравана (Синджар) сирийской границе.

Таким образом наступление проправительственной группировки имеет как минимум две цели –разделить позиции повстанцев в районе Восточного Каламуна и попытаться сформировать «шиитский коридор» на сирийско-иракской границе. И если первая цель была достигнута, то реализация второй изначально обречена на неудачу.

Во-первых, Дамаск не в состоянии контролировать периферийные районы и заполнить возможный вакуум после ИГ. Однако сирийская армия может и должна разблокировать свою группировку и претендовать на нефтяные месторождения в Дейр эз-Зоре. Путь к этому один – продвижение от Пальмиры. «Бороться с империализмом»», как сейчас проправительственные источники называют ситуацию в районе аль-Танфа, не имеет смысла – американцы тверды в поддержке своих союзников, пусть даже и временных, в борьбе с «Исламским государством». Кроме того, в районе аль-Танфа расположен 75-тысячный лагерь беженцев Рукбан, преимущественно суннитов. Если допустить, что проправительственная группировка берет под контроль иорданскую границу, то она должна будет взять на себя заботы и по снабжению это лагеря.

Во-вторых, Аль-Букамаль – хорошо укрепленный город, который в 2016 году не смогла отбить у ИГ при поддержке спецназа США и Великобритании «Новая сирийская армия». После чего остатки этой структуры вошли в альянс «Революшн коммандо», который сейчас собирается намерен повторить штурм. В его составе силы «Мученика Ахмада аль-Абдо», «Джейш Усуд аш-Шаркия» и другие «свободные» местные кланы, которые уже длительное время не воюют с армией Асада. Кроме того, Аль-Букамаль – это город-шлюз, которым пользовались джихадисты для пересечения границы и в котором надо действовать крайне аккуратно с точки зрения этноконфессионального фактора. В составе «Революшн коммандо» - сотни уроженцев Дейр эз-Зора и конкретно – Аль-Букамаля, и местное население города может их поддержать (в 2016 году действия «Новой сирийской армии» не были поддержаны «изнутри» - возможно, из-за того, что ослабление позиций ИГ на востоке страны было не очевидным).

В-третьих, «шиитский коридор» на сирийско-иракской границе – это «красная тряпка» для всех политических игроков, не заинтересованных в усилении Ирана. На фоне переговоров в Астане и других непубличных контактов Москвы с ключевыми фигурами конфликта, на которых всегда поднимается вопрос снижения влияния Тегерана в Сирии, наступление к аль-Танфу и Аль-Букамалю – дестабилизирующий фактор. Он способен осложнить как американо-российский диалог, в котором Москва крайне заинтересована, так и политическое урегулирование.

Тегеран продолжает рассматривать вооруженную сирийскую оппозицию, приглашенную Турцией и Россией на переговоры в Астане, как «террористов». Такой вывод можно сделать из интервью секретаря Высшего совета безопасности Ирана генерала Али Шамхани, которое недавно опубликовало * французское издание «Le Monde».

На вопрос журналиста, «вы все еще считаете „террористической“ вооруженную оппозицию, которая участвует в переговорах в Астане», он ответил следующее:

— Ситуацию можно поделить на «до» и «после» освобождения Алеппо. Они отступили, когда были убеждены в своем поражении. Если они прекратят бороться, если будут остановлены поставки оружия из-за границы, если они разорвут связи с «Аль-Каидой» ** и выдвинут политические требования, мы не станем считать их террористами.

В интервью Шамхани также рассказал о своем взгляде на недавнюю атаку Пентагона против режима Башара Асада, о долгосрочных обязательствах своей страны перед Сирией и о том, что у иранцев «на Ближнем Востоке нет ни потребности, ни желания вести переговоры с США».

Напомним, что новый раунд переговоров в Астане по сирийскому кризису должен состояться 3−4 мая. Однако до сих пор неясно, будет ли предварительно найден компромисс с сирийской оппозицией и обеспечены условия для ее участия в переговорах, поскольку о чем-либо договариваться без нее не имеет смысла. А «ручная оппозиция» вроде «Хмеймимской» и «Московской» групп вообще никак не контролирует ситуацию «на земле». При этом возобновление подорванного диалога зависит не только от оппонентов режима, но и от самого Дамаска и Тегерана.
Вопреки официальной и, без сомнения, удобной точке зрения, в срыве третьего раунда Астанинских переговоров и возобновлении боев на западе страны виновата не только радикальная коалиция «Хаят Тахрир аш-Шам», сформированная вокруг «Нусры» *** и противостоящая альянсу оппозиции во главе с «Ахрар аш-Шам» и «Джейш аль-Ислам» (внесены в список Минобороны России в качестве группировок, с которыми можно вести диалог). Перевод конфликта в политическое русло невыгоден ни радикалам, поскольку от них сразу же начинает отмежевываться мирное суннитское население, ни так называемой сирийской «партии войны» и стоящему за ней Ирану, которые в таком случае будут терять влияние на происходящее в Сирии. Продолжение войны за «каждый метр» сирийской земли, к которой призывают многочисленные «горячие головы» на различных российских ток-шоу, — самый негативный вариант как для САР, так и России. Он чреват дальнейшим истощением ресурсов, усугублением этноконфессионального перекоса, а главное — еще большим проникновением настоящей «Аль-Каиды» в сирийскую суннитскую среду.

Объяснять все происходящее в Сирии мировым заговором как минимум наивно. А вот гибель мирного населения в результате авиаударов, разрушение инфраструктуры с неясной перспективой ее восстановления и т. д. — все это «пища» для «Аль-Каиды» на западе страны. В таких условиях действительно нужен консенсус по типу «Дейтонского соглашения», который позволит внешним игрокам быть гарантами вывода иностранных группировок и способствовать борьбе с радикалами самих сирийцев, в том числе из оппозиции.

По мнению доцента европейского университета в Санкт-Петербурге, ираниста Николая Кожанова, вряд ли новый раунд Астанинских переговоров будет успешным, несмотря на старания Москвы вести переговоры с совершенно разными игроками ближневосточного региона.

— Али Шамхани выражает точку зрения не всех иранских политических сил, но — большинства. В принципе в Иране вопрос поддержки Асада дискутируется и там готовы торговаться за смену политического режима, но «ценник», конечно, будет высокий. Кроме того, сирийская тема — это также один из компонентов предвыборной гонки. В мае в Иране должны пройти президентские выборы, на которых консерваторам важно показать себя людьми волевыми и сильными. В общем, в Иране есть определенная полярность точек зрения, и позиция консерваторов на данный момент доминирует. Но, думаю, в итоге Иран все равно будет настаивать на поддержке Асада.

Другой момент — иранцы патологически боятся, что Россия их предаст. Убедить их в обратном практически невозможно. Поэтому Али Шамхани, конечно, слукавил, говоря о том, что слухи о другом взгляде Москвы на политическое решение сирийского конфликта распространяет только Запад. С другой стороны — сам Шамхани представляет ту группу, которая заинтересована во взаимодействии с Россией.

«СП»: — Как все это увязывается с процессом переговоров в Астане?

— Так как Тегеран зависит от помощи России, то он так или иначе вынужден поддерживать определенные российские инициативы, как бы ему это не нравилось. Взгляд Шамхани на то, что фактически вся территория страны должна быть возвращена режиму Асада, несколько идеологизирован. Даже внутри КСИР и правого крыла политической элиты высказываются мысли, что вся Сирия Ирану не нужна. Да, Тегеран хотел бы, чтобы САР осталась в прежних границах и под контролем режима Асада, чтобы на ее территории не было сильных суннитских группировок, которые могли бросить вызов. Это — идеальная картина, которая, по сути, недостижима, хотя после событий в Восточном Алеппо иранцы стали жестче в своей позиции. Но на каких-то этапах они действительно всерьез обсуждали вопрос де-факто дефрагментации Сирии с возможностью опоры на некоторые проасадовские районы, что позволило бы поддерживать связь ИРИ с «Хезболлой». Для Ирана война в Сирии — это в первую очередь война за Ливан.

Руководитель центра исламских исследований Института инновационного развития Кирилл Семенов считает, что Шамхани со свойственным иранцам лукавством пытается манипулировать информацией и «заболтать» все щекотливые темы, например, де-факто сотрудничество Ирана и США в Ираке.

— Секретарь Высшего совета безопасности прямо намекает на то, что якобы Асада не поддерживают только «террористы», что, конечно, не имеет ничего общего с сирийской действительностью. Сколько на самом деле процентов сирийского населения поддерживает режим Асада можно узнать только в одном случае — если провести свободные выборы без какого-либо влияния на них баасистской партии и учитывать голосование на территориях, где проживают нелояльные режиму сунниты. А это сделать практически невозможно. Поэтому различные силы в пропагандистских целях активно манипулируют этой темой, хотя среди тех же алавитов отнюдь не все продолжают безоговорочно поддерживать существующий режим, к которому, мягко говоря, у всех огромное количество вопросов.

Да, невозможно спорить с тем, что выбирать нового президента страны должен сам сирийский народ. Однако надо мыслить адекватно. Более того, существует поддержанная всеми странами резолюция Совбеза ООН № 2254, в которой указывается, что после переходного периода должно быть сформировано новое независимое правительство. Ясно, что по идее это правительство никак не должно быть связано со старым, как бы в Дамаске и Тегеране не манипулировали этой темой. Обозначенные сроки резолюции истекли, однако за неимением новой на переговорах любого уровня по Сирии ссылаются именно на резолюцию № 2254.

«СП»: — Али Шамхани, говоря об оппозиции, сам себе противоречит. С одной стороны, он соглашается с тем, что решение конфликта может быть только политическим, с другой — называет всю оппозицию «террористами», в том числе участвующих в Астанинском формате.

— Пока иранцы вовлечены в сирийский конфликт и имеют на земле большое количество подконтрольных им сил, установить какое-либо долгосрочное перемирие невозможно. Я не пытаюсь оправдать оппозицию, которая неоднородна и с которой также тяжело договориться, но пытаться всех противников режима без разбора называть террористами — это деструктивная позиция. Она будет постоянно обострять конфликт и подогревать его этноконфессиональный оттенок.

По мнению Ирана, любая оппозиция должна вести себя так, как ведут себя «оппозиционеры» из абсолютно ручных и пропагандистских «Московской» или «Каирской» групп. Но смысл Астанинского формата — установление перемирия. А Тегеран на самом деле воспринимает переговоры не как шаг к достижению компромисса, а как прелюдию к капитуляции вооруженной оппозиции. К сожалению, такой взгляд активно навязывается в проасадовской части Сирии и в России. Хотя сирийцы, проживающие на территории режима и на территории «террористов», могут запросто ходить друг к другу в гости и т. д.

«СП»: — Насколько реалистично требование Шамхани, которое, по его мнению, должна выполнить оппозиция — дистанцироваться от «Аль-Каиды» и перейти к политическим лозунгам?

— Требование еще раз демонстрирует, что для иранцев мирный процесс — это прелюдия к капитуляции. По логике Шамхани, нужно продолжать проводить операции против оппозиции, чтобы принудить ее принять ту политическую повестку дня, которую хочет видеть Дамаск и Тегеран. Отсюда мантра — все оппозиционные группы прямо или опосредовано связаны с «Аль-Каидой». Но как, к примеру, фракция «Джейш аль-Ислам», лидер которой возглавляет делегацию оппозиции в Астане, может отказаться от связей с «Аль-Каидой», если она их вообще не имеет?! Более того, она воюет с «Нусрой» в той же Восточной Гуте, отказывается формировать с ней какие-либо коалиции и действительно хочет переговоров. Поэтому такие требования к «Джейш аль-Ислам» и другим фракциям, которые поддержали перемирие в конце 2016 года, носят чисто пропагандистский характер, но их поднимают на щит проасадовские и иранские СМИ, транслируют многие российские востоковеды, чтобы быть удобными.
Увы, такая позиция не только не способствует миру, она вообще ставит под угрозу мировую безопасность. США уже продемонстрировали свою готовность применять силу, и они явно не намерены дать сирийцам, а значит и Ирану, установить контроль над всей территорией Сирии. Такая тупиковая ситуация способна привести к серьезной эскалации и несет риски для Москвы, которой подобный сценарий абсолютно не нужен. Поэтому Москве необходимо дистанцироваться от подобной иранской риторики, четко разделять оппозицию, не идти на поводу у своих союзников, а придерживаться грамотной стратегии контртерррористической борьбы. В данном случае надо использовать «американскую угрозу» в свою пользу, контролировать действия сирийской авиации и не допускать, чтобы она наносила удары в интересах Ирана по тем группам, с которыми Москва и Турция ведет диалог. А то ведь с точки зрения Тегерана, получается, Россия в январе пригласила в Астану «террористов».

* Перевод интервью Шамхани на русский язык выполнен ИноСМИ.

** «Аль-Каида» решением Верховного суда РФ от 14 февраля 2003 года было признана террористической организацией, ее деятельность на территории России запрещена.

*** Группировка «Джебхат ан-Нусра» решением Верховного суда РФ от 29 декабря 2014 года была признана террористической организацией, ее деятельность на территории России запрещена.

Статья опубликована в издании "Свободная Пресса": http://svpressa.ru/war21/article/171079/

Как писали классики марксизма, «призрак бродит по Европе». Правда, в этот раз призрак не коммунизма, а иранского природного газа. Причем бродит уже достаточно давно: с 90-х годов ХХ века с завидной регулярностью в Тегеране говорят о желании выйти на газовый рынок ЕС и даже позиционируют свою страну как единственно возможного альтернативного России поставщика «голубого топлива». Стоит ли Москве опасаться появления конкурента — разбиралась «Лента.ру».

Страна невыполненных обещаний

Пытаясь привлечь внимание европейцев иранские власти то говорили о своем желании присоединиться к так называемому проекту газопровода «Набукко», который должен был обеспечить доступ азербайджанского и туркменского газа на европейский рынок, то заявляли о готовности прокладывать свою собственную, отдельную, ветку газопровода (трубопровод «Парс»), который бы обеспечил иранцам еще один выход к турецкой границе и позволил бы далее осуществить транзит топлива в страны Восточной и Южной Европы. Так же до начала гражданской войны в Сирии Тегеран раздумывал о выходе на средиземноморский рынок за счет строительства газопровода Иран-Ирак-Сирия (некоторые конспирологи даже считают, что указанные планы спровоцировали западных и арабских оппонентов Тегерана на дестабилизацию сирийского режима, чтобы сорвать строительство трубопровода). Наконец, недавно иранские чиновники заговорили о возможности наладить экспорт топлива в черноморский регион и начали обсуждать перспективы создания необходимой газотранспортной инфраструктуры в государствах Закавказья.

Правда, в большинстве (если не во всех) случаев речь идет лишь об определенной политической игре. Обещая европейцам природный газ и намекая на свою готовность «подвинуть» на рынках стран ЕС и европейской части постсоветского пространства Россию, Тегеран пытается добиться дальнейших уступок по санкционному вопросу, а также побудить западные государства активнее восстанавливать экономические связи с Исламской Республикой Иран (ИРИ). Впрочем, пока что всерьез указанные заявления воспринимает как раз российская сторона, всеми силами старающаяся укрепить свое присутствие в нефтегазовом секторе Ирана, чтобы не допустить ситуации, когда иранский природный газ действительно попадет на европейский рынок.

Не все объясняется санкциями 

На практике дискуссия о перспективах поставок иранского газа в ЕС никогда не давала иных результатов, кроме подписания ни к чему не обязывающих документов. Главным оправданием со стороны Ирана в неспособности реализовать свои обещания были наложенные на него ограничительные меры. Отчасти эти утверждения верны. Накануне введения санкций 2010 года, положивших конец всякому сотрудничеству Ирана и ЕС в нефтегазовой сфере, между ИРИ и некоторыми европейскими компаниями при двусторонней правительственной поддержке были подписаны соглашения о намерениях организовать экспорт природного газа в Евросоюз. Однако боязнь оказаться под американскими санкциями за взаимодействие с Тегераном заставила европейцев отказаться от своих планов после 2010 года.

Впрочем, подписание Ираном и шестеркой международных переговорщиков в 2015-м Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД), нацеленного на урегулирование проблемы иранских ядерных испытаний, и последовавшее за этим снятие ряда ограничений на экономическое сотрудничество Тегерана с внешним миром, ясно продемонстрировали, что дело было не только и не столько в санкциях. Более того, с уверенностью можно сказать, что в среднесрочной перспективе иранский природный газ на рынке ЕС не окажется.

Во-первых, несмотря на то, что Иран владеет крупнейшими запасами природного газа, его добывающие мощности и газотранспортная инфраструктура остаются неразвитыми. Поэтому Тегеран физически не в состоянии нарастить добычу и экспорт природного газа за рубеж, даже если бы имел очень сильное желание сделать это. Текущий объем добычи в стране составляет приблизительно 251 миллиард кубометров в год, из которых экспортируется лишь шесть миллиардов. При этом ИРИ вынуждена импортировать из Туркменистана схожий объем «голубого топлива», чтобы отвечать по своим экспортным обязательствам, а также в зимний период удовлетворять потребности своих северных провинций в топливе. Чтобы значительно увеличить объемы добычи газа, Ирану потребуются десятки миллиардов долларов инвестиций, которые невозможно привлечь одномоментно. Однако даже при наиболее оптимистичном сценарии, как считают иранские и западные эксперты, в течение трех – пяти лет Тегеран едва ли сможет добиться увеличения газодобычи выше уровня 300 – 310 миллиардов кубометров в год.

Во-вторых, увеличение газодобычи не означает одномоментный рост объемов газа, доступного для экспорта за рубеж. Это, в свою очередь, определено стратегией экономического развития ИРИ, а также структурой внутреннего потребления энергоресурсов. В то время, как иранцы обещают ЕС свой газ, наращивание его экспорта не является приоритетом для Тегерана. В первую очередь получаемый газ предполагается предоставить внутренним потребителям, пустить на нужды нефтехимической промышленности (одного из главных двигателей иранской диверсификации), а также использовать для реализации программы по поддержанию уровня нефтедобычи на старых месторождениях за счет закачивания газа в нефтеносные слои. Только после этого газ пойдет на продажу за рубеж.

Сложность ситуации определена и тем, что объемы газа, потребляемого внутри страны, постоянно растут. Благодаря последовательной реализации программы по переводу иранской экономики на газ, проводящейся в последние десятилетия, доля «голубого топлива» в структуре потребляемых энергоресурсов к 2017-у составляла 60 процентов (против 35 – 40 процентов, приходящихся на нефть). В дальнейшем эта тенденция лишь усилится, поскольку реализация указанной программы (предусматривающей, например, перевод общественного и частного транспорта на газ) продолжается. Субсидирование цен на энергоносители внутри ИРИ также подстегивает рост внутреннего потребления газа при не самом эффективном его использовании. В этих условиях, большинство добываемого к 2020 году в стране «голубого топлива» будет по-прежнему «съедаться» иранской экономикой, а не идти на зарубежные рынки.

В-третьих, при выборе рынков сбыта газа слова и дела иранцев заметно расходятся. Иранские эксперты близкие к правительству признают, что, на текущий момент, власти их страны считают поставки «голубого топлива» на удаленные рынки (в страны ЕС) весьма рискованным, сложным и дорогостоящим проектом. Вместо этого, Тегеран видит главной целью налаживание экспорта энергоресурсов в соседние страны. Помимо очевидной экономической выгоды Тегеран рассчитывает таким образом получить и инструмент влияния на эти государства. В итоге, на практике, по крайней мере, в течение ближайших пяти лет ЕС не будет приоритетным рынком сбыта для ИРИ.

Россия верит

В текущих условиях, как уже было сказано, единственной страной, которая верит в возможность поставок иранского газа в Европу, является… Россия. У ее руководства, конечно, нет иллюзий, что в ближайшие пять лет ИРИ будет способна бросить России вызов на газовом рынке. Однако Москва явно ведет работу на долгосрочную перспективу. Причем ставка делается не на сдерживание развития иранского нефтегазового сектора, а на увеличение присутствия в нем российских компаний и перенаправление иранских экспортных потоков на неевропейские рынки. Так, основные отечественные энергетические корпорации уже активно ведут переговоры с Тегераном о сотрудничестве. Россия явно поддерживает проект трубопровода «Мир», который позволит Тегерану поставлять газ в Пакистан и, потенциально, в другие азиатские страны.

Кроме того, в августе 2016-го на саммите президентов Азербайджана, Ирана и России в Баку Владимир Путин завел речь о необходимости тесного сотрудничества и координации между тремя государствами в нефтегазовой сфере. В частности, он предложил план, по которому Россия через Азербайджан будет поставлять газ на север Ирана, в то время как российские компании будут получать для своих нужд иранский газ в Персидском заливе. Реализация подобного проекта позволила бы Ирану больше не зависеть от поставок топлива исключительно из Туркменистана, в то время как Москва могла быть уверена, что контролирует судьбу, по крайней мере, части иранского газа и не даст ему попасть на европейский рынок.

Иными словами, иранский газ все еще остается призраком для ЕС, но внимание охотника за привидениями он уже привлек. 

Статья опубликована на сайте Lenta.ru

https://lenta.ru/articles/2017/02/27/dreamy_gas/

Отношения России с регионом Залива и сформировавшимися там в прошлом столетии независимыми аравийскими монархиями складывались не просто и переменчиво. С «приливами и отливами», с большими политическими перепадами, связанными со многими факторами глобальной и региональной политики. Не в последнюю очередь и с факторами внутренних трансформаций, как в России так и в самих государствах этого региона.

Но нужно сразу отметить, что при всех расхождениях во взглядах и острых дискуссиях, прежде всего вокруг сирийского кризиса и  ядерного соглашения с Ираном, Россия и ССАГПЗ в смысле наличия широкого спектра общих интересов и понимания озабоченностей друг друга никогда не были столь близкими партнёрами, как на нынешнем сложном и болезненном повороте в развитии всего Ближнего Востока. Затянувшиеся региональная дестабилизация,  многочисленные очаги насилия и потери государственной управляемости отражаются на процессах, происходящих в государствах-членах ССАГПЗ и, наоборот. Этот военно-политический союз с его финансово-экономическим потенциалом трансформировался, по  российским оценкам, в центр силы, оказывающий реальное воздействие на общую обстановку . Причём не только в региональном масштабе.

Всё познаётся в сравнении, и этот тезис о взаимопритягательности России и региона Залива станет более понятным, если сделать краткий экскурс в историю. Возьмём, к примеру, имеющие наиболее длительную историю отношения России с Саудовской Аравией, которая играет ведущую роль в Совете сотрудничества.

Советский Союз одним из первых признал Королевство Ибн Сауда в 1932 году и установил дипломатические отношения с Эр-Риядом, рассматривая объединительные течения на Аравийском полуострове, как прогрессивное явление. Особенно на фоне колониальной политики западных держав, соперничающих между собой за колониальный раздел арабского мира. Саудовцы не забыли те времена, когда Москва в тяжёлые годы становления молодого саудовского государства снабжала его нефтепродуктами, в первую очередь бензином. Теперь это выглядит смешным парадоксом, но таков исторический факт.

Позднее, после отзыва  из Эр-Рияда российского посла, отношения на долгие годы оказались замороженными. И причина здесь кроилась не в повороте внешнеполитического характера (разрыва, как такового не было), а в той обстановке, которая складывалась в Советском Союзе. Многие видные дипломаты по всему миру стали жертвами политических репрессий.

В период биполярной конфронтации после второй мировой войны  советское руководство рассматривало весь регион Залива  как сферу доминирования Запада. Это укладывалось в рамки идеологической концепции того времени, делившей арабский мир на страны так называемой социалистической ориентации, то есть те, которые в целом шли в русле внешней политики Советского Союза, и «реакционные» нефтяные монархии – «сателлиты» Соединенных Штатов. Такое искусственное деление подпитывалось, правда, и со стороны Египта времён Насера, проводившего курс на распространение арабского национализма вширь, в первую очередь на  Аравию с её нефтяными богатствами. Не секрет, что ближневосточная политика СССР формировалась тогда  во многом с оглядкой на Каир, и порой было трудно различить, кто и где больше на кого оказывал влияние.

Впоследствии в конце 70-х годов восстановлению отношений России с Саудовской Аравией, когда, казалось бы, для этого сложились условия, помешало вторжение Советского Союза в Афганистан, которое нанесло большой ущерб его позициям в мусульманском мире. И только в 1990 году оба государства обменялись диппредставительствами, хотя отношения между ними  омрачались  целом рядом раздражителей вокруг  проблемы Чечни и затем событий в Косово, развернувшихся на постюгославском пространстве. Со стороны саудовского руководства акцент делался на защите мусульманского населения в то время как для России восстановление конституционной законности в Чеченской Республике и непризнание  силового отделения Косово  от Сербии рассматривалось через призму таких международно-правовых норм, как территориальная целостность и невмешательство во внутренние дела.

На кризисный период в отношениях  с Саудовской Аравией и другими арабскими государствами Залива в 90-х годах накладывались ещё и трудности внутреннего развития в России, когда она снизила политическую активность на Ближнем Востоке в целом и сократила объём внешнеэкономических связей. В мире это выглядело как уход из региона. Немалую роль в этом сыграло и то, что на фоне быстро протекавших демократических перемен руководство России сделало крен в сторону  западного вектора во внешней политике. Регион Залива рассматривался в то время не с позиций развития двусторонних отношений, а скорее исходя из принципа «партнёрства с США» как основы для создания «надёжной системы региональной безопасности»[1].

Возвращение России в регион с начала 2000-х годов происходило уже в иных условиях. Изменилась сама парадигма российско-арабских отношений, которые выровнялись, развиваясь по широкому спектру. Во главу угла ставились соображения чисто прагматического свойства: поддержание устойчивого политического диалога, какими бы ни были разногласия, укрепление экономических связей, обеспечение региональной безопасности. На этой основе начали строится, и довольно успешно, отношения не только с традиционными партнёрами, но и с набирающими политический и экономический вес арабскими государствами Залива.

В этот же период ускоренными темпами проходило институциональное формирование Совета сотрудничества как Союза государств, охватывающего такие сферы,  как совместная оборона,  действия на международной арене, скоординированная нефтяная политика, экономическая интеграция. По мере оформления нового центра силы в Заливе отношения с Россией приобрели дополнительный формат.

Параллельно с поддержанием двустороннего сотрудничества с 2011 года стал развиваться стратегический диалог Россия-ССАГПЗ, направленный на согласование и координацию позиций его участников по региональным и мировым проблемам, представляющим взаимный интерес, а также на развитие торгово-экономических связей. Состоялось пять раундов переговоров на уровне министров иностранных дел в Абу Даби, Эр-Рияде, Эль-Кувейте, Москве и в Нью-Йорке в ходе последней сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Одно из центральных мест в повестке дня всё чаще занимала тематика региональной безопасности в плане противодействия международному терроризму и поиска путей к урегулированию конфликтных очагов в Сирии, Ираке,  Ливии, Йемене и стабилизации на этой основе обстановки на Ближнем Востоке в целом. Особый акцент со стороны государств Залива делался на роли Ирана и отношений России с этой страной, воспринимаемой  арабскими государствами-членами  ССАГПЗ как главная угроза.

В России прекрасно понимают, насколько вопросы обеспечения безопасности в зоне Залива имеют для арабских государств региона первостепенное значение. Впервые они вышли на первый план ещё с началом иракско-кувейтского конфликта в 1990 году. На тот момент главной задачей, объединившей, кстати сказать, усилия России и арабских государств, была нейтрализация угрозы со стороны Ирака. После свержения режима С.Хусейна в 2003 году Совет сотрудничества  в качестве своего главного противника стал рассматривать Иран, располагающий военной мощью и  широкими возможностями  воздействия на арабские государства Залива через многочисленную шиитскую диаспору.

Таким образом, вопросы безопасности в Заливе приобрели как бы новое, более сложное измерение особенно, если учитывать тяжёлое наследие отношений между этими двумя центрами влияния на Ближнем Востоке, уходящее своими корнями в становление ислама как мировой религии и историю его распространения в регионе и в мире.

Разрушение прежних государственных устоев и социально-политические катаклизмы, охватившие весь Ближний Восток и Северную Африку с началом «арабской весны», вынудили государства Совета сотрудничества искать пути адаптации к меняющейся обстановке, изыскивать дополнительные ресурсы, чтобы не допустить перелива дестабилизации на регион Залива в условиях менявшегося соотношения сил между ведущими региональными игроками. Роль и влияние Египта, пережившего две революции и испытывающего на себе их разрушительное влияние, временно ослабла. Сирия и Ирак раздираются внутренними противоборствами с участием сил близких к Саудовской Аравии и Ирану. Турция, претендовавшая на универсальность своей модели «исламской демократии», по мере нарастания внешних и внутренних проблем перестала рассматриваться в арабском мире как пример для подражания.

В отличие от монархических режимов в Иордании и Марокко, быстро вставших на путь политической модернизации, Саудовская Аравия сделала выбор в пользу эволюционного развития с проведением на первом этапе экономических реформ. И это понятно. Как хранитель святых мест ислама Королевство несет особую ответственность за сохранение стабильности в то время, как Эр-Рияд, согласно официальным саудовским оценкам, оказался как бы между двумя огнями: опасность расползания на полуостров волны революций и терроризма с одной стороны и усиление региональных амбиций Ирана – с другой. Нужно сразу сказать, что опасения Саудовской Аравии и её союзников в Заливе имели под собой немалые основания, хотя, по мнению многих западных и российских экспертов, и были в ряде случаев довольно преувеличенными.

За последние годы шиитский Иран действительно укрепил свои позиции в Ираке. Как ни  парадоксально, этому способствовало американское вторжение в эту страну, изменившее конфессиональный баланс во власти в пользу шиитского большинства, чем Иран, безусловно, воспользовался в своих интересах. Не оправдались расчёты на быстрое свержение близкого к Ирану режима Б.Асада. В Ливане опора Ирана в лице движения «Хизболла», располагающего крупной военной силой, также укрепилась. Одновременно активизировалась  шиитская оппозиция правящему меньшинству на Бахрейне, а также «партия хуситов» в Йемене, считающихся , хотя и известными натяжками, креатурой того же Ирана.

Такое развитие событий, как на севере, где сложилась ось Тегеран-Дамаск-«Хизбалла», и на юге, где хуситы свергли законно избранного президента, было воспринято в арабских государствах Залива как реальная угроза их безопасности и самому существованию. Встал вопрос о выработке новой стратегии, включающей в себя целый комплекс контрмер военно-политического, финансового, экономического и пропагандистского характера. Перемены на верхних этажах власти в саудовском Королевстве ознаменовали собой приведение этой стратегии в действие с целью сдерживания «иранской экспансии».

В контексте оценок кризисных ситуаций на Ближнем Востоке, превалирующих в регионе Залива, особое беспокойство вызывал вопрос о том, какое воздействие на соотношение сил будет оказывать меняющаяся региональная политика США, прежде всего в отношении Ирана. Является ли это новой стратегией сближения с Ираном в целях создания «нового экилибриума» в регионе или речь идёт о тактических изменениях. Свержение режима Х. Мубарака было воспринято особенно в Саудовской Аравии как потеря предсказуемого союзника и, что более болезненно, как свидетельство ненадёжности американского покровительства. Заигрывание США с пришедшими к власти «братьями-мусульманами» вызвало ещё большую настороженность, усугубившуюся последовательной линией администрации Обамы на подписание ядерного соглашения с Ираном. Другим сильным раздражителем стали обвинения саудовцев в адрес Вашингтона, кстати, далеко не беспочвенные, в том, что именно американцы своей политикой поддержки авторитарных шиитских правителей в Ираке способствуют расширению там сферы влияния Ирана. Не менее острые разногласия возникли в отношении путей урегулирования сирийского конфликта. В странах Залива политика США в Сирии периодически подвергалась острой критике как слабая и непоследовательная. В итоге отношения между Саудовской Аравией и Соединёнными Штатами впервые встали перед серьёзным испытанием вплоть до заявлений об отказе Эт-Рияда от стратегического партнёрства и «крутом развороте» во внешней политике[2].

С  опасениями потери США как традиционного гаранта безопасности в Заливе  была связана и  активизация политических контактов ССАГПЗ, в том числе на высшем уровне, с Россией. Расчёт делался на то, чтобы правильно оценить, насколько можно полагаться на её сдерживающую роль в отношении Ирана  и уравновесить внешнеполитический курс на международной арене в новой системе подвижных и саморегулирующихся балансов в регионе. Россия, со своей стороны, ещё с начала 2000-х взяла взвешенный  курс на выравнивание своих отношений с арабскими странами, рассматривая формирующийся «аравийский блок» как влиятельного игрока и серьёзного партнёра не только в регионе, но и в вопросах глобальной политики и экономики.

Соглашение под названием «Совместный комплексный план действий», подписанное  14 июля 2015 года между Ираном, пятёркой постоянных членов Совбеза ООН и Германией (Р5+1) вызвало большой разброс оценок и прогнозов. По большому счёту сложилось два труднопримиримых течения, каждое из которых рассматривает  ядерное соглашение с точки зрения его возможных глобальных последствий для решения проблемы распространения ядерного оружия, а также в региональном разрезе: как оно отразится на ближневосточной политике Ирана.

Противники соглашения в американском истэблишменте наряду с рядом государств самого региона, в том числе Саудовская Аравия и её союзники по Совету сотрудничества, далеко не убеждены, что в перспективе это  снимет ядерные амбиции Ирана и сделает более умеренной его региональную стратегию. Предсказывается даже сценарий, при котором  может развернутся гонка за обладание ядерным оружием в регионе, если соседи Ирана встанут на путь разработки собственных ядерных программ[3]. Государства Залива не скрывают опасений, что размороженные финансовые ресурсы будут направлены на поддержку проиранских сил и движений по всему так называемому «шиитскому полумесяцу». Сторонники соглашения утверждают, что оно не приведёт к нарушению военного баланса на Ближнем Востоке, а Соединённые Штаты по-прежнему привержены своим обязательствам в отношении гарантий безопасности в регионе. Кроме того соглашение позволит усилить позиции умеренного течения в руководстве Ирана во главе с Рохани, которое противостоит  приверженцам продолжения жесткой линии, особенно в Сирии. Вышедший из международной изоляции Иран, по этим расчётам, должен вести себя более ответственно, проявляя склонность к компромиссам, а другие государства Залива, получив подтверждения в готовности защитить их от иранской экспансии, станут проводить более сдержанную и спокойную политику в регионе с учётом новых реалий.

Соглашение с Ираном не оказало сколько-нибудь негативного влияния на отношения России со странами Залива. Даже есть основания полагать, что, несмотря на расхождения в подходах к отношениям с Ираном и к урегулированию сирийского кризиса, встречи и беседы на высшем политическом и дипломатическом уровнях, которые  заметно участились, приобрели более  прагматичный характер. В таком деловом ключе проходили встречи президента Владимира Путина с королём Салманом (ноябрь 2015 года в Анталье) и заместителем наследного принца шейхом Мухаммедом бен Сальманом (июнь 2015 года в Санкт-Питерсбурге и октябрь 2015 года в Сочи). Конечно, с учётом всей сложности и многогранности обстановки, складывающейся в регионе было трудно ожидать каких-то крупных прорывов. Тем не менее стороны зафиксировали вопросы, по которым имеются наиболее острые разногласия и пришли к договорённости продолжать  политический диалог и развивать сотрудничество в торгово-экономической сфере. Возобладало взаимное понимание того, что разногласия, каковыми бы они ни были, не должны становиться поводом для разрыва. Точек совпадения и близости подходов к широкому кругу проблем региональной и международной повестке дня гораздо больше. Среди них – ближневосточное урегулирование, обеспечение безопасности в регионе, в том числе в зоне Персидского залива, продвижение диалога цивилизаций, противодействие терроризму и экстремизму, пиратству и наркоторговле. Такие договорённости, если они будут выполняться обеими сторонами, само по себе неплохое достижение по сравнению со взлётами и падениями в истории отношений  двух стран.

. Возможно,  изменения в самой стилистике переговоров – от эмоциональных всплесков до деловых откровенных разговоров - и произошли именно потому, что каждая из сторон стала лучше осознавать важную роль свою и своего партнёра в предотвращении развития событий по наихудшим сценариям. Особенно после того, как Россия выступила с призывом к выстраиванию широкой антитеррористической коалиции и решительно поддержала правительственную армию Сирии действиями с воздуха своих  ВКС.  

С российской стороны в ходе двусторонних и многосторонних (в формате Россия-ССАГПЗ) переговоров предпринимались усилия к тому, чтобы у партнёров в арабских государствах Залива складывалось правильное видение тех соображений регионального и глобального характера, которыми руководствуется Россия в проведении своей политики на Ближнем Востоке. В первую очередь это касается отношений с Ираном и оценок его роли в регионе, нашего видения международного сотрудничества в борьбе с ИГИЛ и другими террористическими организациями, использующими ислам для прикрытия политических целей.

На этих вопросах, занимающих центральное место в российско-аравийской политической повестке дня  необходимо остановиться более подробно. Тем более, что в странах Залива и в России остаются комплексы недоверия, ошибочной интерпретации намерений и мотивировок позиций друг друга. В политических кругах Залива время от времени распространяются искажённые представления о российской стратегии в регионе.

Так, например, в преддверии московской встречи министров иностранных дел России государств – членов ССАГПЗ (май 2016 года) газета «Аль-Хаят» в своём анализе российской стратегии категорически утверждала, что Иран занимает «центральное место в системе региональных и международных союзов России», что «кто бы ни правил в Иране, муллы радикальные или умеренные, или даже стражи революции, Москва рассматривает двусторонние отношения с Тегераном как наиважнейшие, нравится это арабам Залива или нет»[4]. Известно также, что наряду со сторонниками выстраивания конструктивных отношений с Россией в Саудовской Аравии имеются и другие мнения – те, кто считают выбор «или-или» всё равно неизбежным[5].

На эти вопросы, являющиеся предметом особой озабоченностей в Заливе был дан ответ министром иностранных дел Лавровым в ходе очередного раунда стратегического диалога в формате Россия-ССАГПЗ в Москве. На пресс-конференции с саудовским коллегой А. Аль-Джубейром им было отмечено, что любая страна имеет полное право развивать дружеские отношения со своими соседями и естественно стремиться укрепить своё влияние за пределами своих границ. При этом российский министр подчеркнул, что это надо делать на основе полного уважения  принципов международного права, транспарентно, легитимно, без каких-либо скрытых повесток дня и без попыток вмешательства во внутренние дела суверенных государств. Особое внимание с российской стороны было обращено  на опасность представлять противоречия между Ираном и ССАГПЗ как отражение раскола в мусульманском мире. Попытки провоцировать ситуацию именно в этом направлении в России считают неприемлемыми[6].

Большинство российских экспертов считают Иран одним из самых значимых государств у южных границ России, с которым необходимо взаимовыгодно сотрудничать по широкому спектру двусторонних, региональных и международных вопросов, в том числе по вопросам торговли, энергетики и безопасности, в том числе в военно-технической области. Здесь не только Ближний Восток , но и более широкий евразийский контекст. Россия заинтересована в том, чтобы Иран стал членом Шанхайской организации сотрудничества, политического сообщества незападных государств, основанного Китаем и Россией.

Поэтому постановка вопроса «или-или», в смысле выбора между Ираном и Заливом, сама по себе  нереалистична. И тем не менее, несмотря на то, что у России и Ирана много общего и сотрудничество выглядит перспективным, отношения не являются беспроблемными . Внешнеполитические цели обеих стран в чём-то совпадают, в чём-то расходятся, в зависимости от конкретных поворотов и обстоятельств. Объективно Россия признаёт за Ираном роль крупнейшего игрока в ближневосточном регионе, но при этом, как и арабские государства, не хочет, чтобы у Тегерана появилось ядерное оружие. В Иране прекрасно понимают, что отношения с ним Россия не может выстраивать в ущерб безопасности арабских государств Залива.  В Сирии они выступают как близкие военные союзники, но это не означает, что  у них одинаковые политические стратегии. Москва и Тегеран стремятся не допустить победы исламских экстремистов, но их долгосрочные цели принципиально расходятся равно, как и видение постасадовской Сирии. Россия хочет сохранить не фигуру Асада,  как таковую, не алавитское меньшинство у власти, а сирийское государство, разумеется, в реформированном виде и с дружественном ей режимом.  Кроме того следует учитывать, что Россия тесно координирует свои действия с Израилем в вопросах безопасности и поэтому использование Ираном «Хизболлы» как орудия давления для неё неприемлемо[7]. Сами видные иранские политики также далеки от мыслей о возможности построения альянса с Россией. Как сказал президент Ирана Рохани, «хорошие отношения с Россией не означают согласия Ирана с любым её шагом»[8].

В целом  многие российские и западные эксперты сходятся в том, что в политике на сирийском направлении существует согласование на основе ситуативного совпадения интересов, но говорить о полноценном военном союзе не приходится[9] В отличие от Ирана в Ливане Россия поддерживает деловые контакты по широкому спектру политических сил, стремясь оказать содействие достижению национального согласия, не допустить скатывания этой страны в пропасть насилия и конфессиональных междоусобиц.  По Йемену позиции обеих стран также не совпадают. Если Тегеран поддерживает союз Салеха и хуситских племён, то Москва ведё т себя более нейтрально.

Подводя итоги, очень важно подчеркнуть, что Москва не поддерживает великодержавные проявления политики Ирана в зоне Залива и всячески избегает вмешательства в  суннитско-шиитский конфликт, видя как  в условиях острого соперничества за сферы влияния в регионе,  Иран использует различные шиитские силы в своих узкополитических интересах. Отношения с Саудовской Аравией имеют для России самостоятельную ценность. В этой связи  должно быть понятно, насколько трудна стоящая перед Москвой задача развивать столь необходимое партнёрство с Саудовским королевством, укреплять дружеские связи с другими монархиями Залива и одновременно вести успешно  дела с её южным соседом, с которым она связана многовековой историей. Особенно на нынешнем этапе, когда конфронтация зашла слишком далеко и, что особенно тревожно,  приобрела характер столкновения между двумя религиозными центрами в мусульманском мире, когда саудовское руководство взяло силовой курс в отношении сдерживания Ирана.   

По мере того, как две противоборствующие  силы истощают свои ресурсы, а международное сообщество чувствует усталость и бессилие  остановить порочный круг насилия, всё более актуальной становиться предложенная Россией концепция безопасности в зоне Залива. Арабские государства этого региона в принципе одобряют эту инициативу, хотя и выступают против присоединения Ирана к системе мер по укреплению региональной стабильности до тех пор, пока он не станет проводить курс на добрососедство и невмешательство. В то же время понятно, что без Ирана российская инициатива нежизнеспособна. В той связи заслуживают внимания подаваемые  Москвой сигналы о готовности «использовать хорошие отношения со странами-участницами ССАГПЗ и с Ираном, чтобы помочь  создать условия для конкретного разговора об их нормализации, который может состояться исключительно через прямой диалог»[10]

Как бы ни складывались отношения России и США, в странах Залива должны понимать, что за последние годы в регионе Ближнего Востока меняется соотношение сил, создаются и распадаются подвижные альянсы. Возрастает степень непредсказуемости и новых рисков. Теперь союзники США не обязательно противники России и союзники России также не противники США. При всех разногласиях между ними по Сирии не в интересах обеих стран дальнейшая эскалация напряжённости  в Заливе, столь важном регионе  для мировой экономике и финансовой системы. Важным фактором, способствующим поискам исторического примирения в Заливе может стать наличие общего противника в лице ИГИЛ и «Аль-Каиды». Идеология «халифатизма» имеет немало своих приверженцев в Саудовской Аравии и на юге Аравийского полуострова. Оба государства имеют также амбициозные планы экономического развития и крайне заинтересованы в создании для этого благоприятной внешней конъюнктуры.

А.Г. Аксененок.

[1] См. Свободная мысль, Россия и Саудовская Аравия: эволюция отношений, Косач Григорий, http://svom.info/entry/608-rossiya-i-saudovskaya-aravia-evoluciya-otnosheni/

[2] см. http://lenta/ru/articles/2013/10/23/unfriended/.

[3] См. РБК, Ричард Хаас, Скрытая угроза: чем опасно ядерное соглашение с Ираном, http://daily.rbc.ru/opinions/politics/16/07/2015

[4] «Москва арабам: Иран наш первый союзник», «Аль-Хаят», 19 февраля 2016 года, http://www.alh

[5] «Аль-Хаят», 26 февраля 2016 года, http://www.alhayat.com/m/opinion/14165741 ayat.com/m/opinion/14041679

[6] Выступление и ответы на вопросы СМИ министра иностранных дел России С.В.Лаврова, http://www/mid/ru/foreign_policy/news/-/asset_publisher/cKNonkJE02Bw/content/id/...

[7] Russia and Iran: Historic  Mistrust and Contemporary Partnership, Dmitry Trenin, Carnegie Moscow Center, http://carnegie.ru/2016/08/18/russia-and-Iran-historic-mistrust-and-contemporary-part...

[8] См. Газета RU, 06.03.2016

[9] См. Брак по расчёту. Перспективы российско-иранского регионального сотрудничества, Николай Кожанов, Россия в глобальной политике, №3 май-июнь 2016

[10] Выступление и ответы на вопросы СМИ министра иностранных дел России С.В. Лаврова 15.09.2016, http://www.mid.ru/foreign_policy_/news/-/asset_publisher/cKNonkJE02Bw/content/id/...

23 января в Астане должны пройти очередные переговоры по урегулированию конфликта в Сирии. Впервые предполагается встреча представителей сирийского правительства и вооруженной оппозиции. Также впервые за одним столом с теми, кого до сих пор называли бандформированиями, окажутся российские военные и дипломаты. Чем бы не закончилась встреча в Астане, Москве жизненно необходимо наладить собственные, независимые от региональных союзников, каналы связи с теми, кто воюет против официального Дамаска. Если, конечно, Россия намерена надолго остаться в Сирии и закрепиться в роли серьезного игрока на Ближнем Востоке. Вопрос, как приобрести новых союзников, не потеряв старых.
О серьезности намерений Москвы наладить контакты с вооруженной оппозицией заявил глава МИД РФ Сергей Лавров, выступая на пресс-конференции по итогам деятельности российской дипломатии в 2016 году. По его словам, полевые командиры должны стать полноправными участниками политического процесса урегулирования в Сирии. Министр напомнил, что до сих пор все, кто приглашались на переговоры по линии ООН — «это политические деятели, эмигранты и неэмигранты». На переговорах не хватало участия тех, кто реально определяет ситуацию «на земле», т.е. представителей вооруженных формирований. 
Со словами министра поспорить трудно, альтернативы диалогу с теми, кто контролирует конкретные территории, нет. Иначе нет шанса не только на мир, но и на более-менее длительное перемирие. Проблема в том, что Москве придется выстраивать этот диалог практически с нуля. Все эти группировки находятся под контролем и на финансовом обеспечении Турции, Катара, Саудовской Аравии и США. И до сих пор Россия отказывалась иметь с ними дело, по крайней мере, на официальном уровне. Кроме того, на этом пути Москва рискует испортить отношения с Тегераном. 
Формально инициаторами встречи в Астане стали Россия, Турция и Иран. Но в реальности такой формат стал возможным только после того, как Москва и Анкара нашли точки соприкосновения относительно урегулирования сирийского конфликта. 
Первым наглядным результатом неожиданного достигнутого взаимопонимания стало возвращение Алеппо под контроль официального Дамаска. Затем последовало подписание соглашения о прекращении огня между сирийским правительством и значительной частью вооруженных группировок. Соглашение было тут же нарушено с обеих сторон, но формально путь к переговорам был открыт. 

Больше не террористы?
Единственные, кого не ждут в Астане, это запрещенные в РФ террористические группировки «Исламское государство» и «Джебхат ан-Нусра», ныне сменившая название на «Джебхат Фатх аш-Шам». 
Однако есть небольшой нюанс – до сих пор камнем преткновения между основными посредниками в урегулировании конфликта (Россией, США, Ираном и Турцией) был вопрос, какие группировки являются террористическими, а с кем можно вести диалог. Для самих сирийцев не секрет, что один и тот же человек может утром воевать под флагом одних, а вечером других. Да и сами группировки, то создают союзы, то воюют друг против друга.
Предполагалось, что делегацию вооруженной оппозиции в Астане возглавит Мохаммад Аллюш (уже перед самыми переговорами появилось сообщение, что у делегации оппозиции нет единого руководителя). Аллюш -  глава политического крыла «Джейш аль-Ислам» и брат убитого чуть более года назад военного командира этой группировки Захрана Аллюша. 25 декабря 2015 года сирийские военные нанесли удар по штабу «Джейш аль-Ислам» во время совещания нескольких военных группировок. Вместе с Аллюшем погибли, по данным СМИ, около 20 командиров различных вооруженных формирований, в том числе «Фейлак Рахман» и «Ахрар аш-Шам». И именно эти группировки постоянно назывались среди тех, кто нес ответственность за неоднократные обстрелы российского посольства в Дамаске.
Вот цитата официального представителя МИД РФ Марии Захаровой, датированная 6 октября 2016 года, после очередного обстрела посольства: «Создается впечатление, что наши западные партнеры забывают, что «Джебхат ан-Нусра», «Исламское государство», «Джунд аль-Акса», «Ахрар аш-Шам», «Джейш аль-Ислам» и другие подобные группировки - это все та же разросшаяся «Аль-Каида» (запрещена в РФ), которая 15 лет назад совершила страшные теракты в США».
«Ахрар аш-Шам», бригады «Фейлак Рахман», а также еще несколько группировок на данный момент отказываются от участия во встрече в Астане. Но Москва не против вести диалог и  с ними. Об этом свидетельствует тот факт, что «Ахрар аш-Шам» оказались в опубликованном Минобороны РФ списке сирийских вооруженных формирований, подписавших 29 декабря соглашение о прекращении огня. И хотя представители группировки отрицают, что давали на это свое согласие, очевидно, что работа с ними идет.
Это подтверждают и слова  замминистра иностранных дел РФ Михаила Богданова. Как цитирует ТАСС, отвечая на вопрос, означает ли решение «Ахрар аш-Шам», что на нее не будут распространяться условия перемирия, он заявил:
«Это еще не последнее слово, надо подождать… В данном случае важна роль Турции. Они должны обеспечить адекватное участие в Астане тех группировок, которые должны соблюдать режим прекращения боевых действий».
Но, что будет после Астаны? Сможет ли Москва наладить диалог с вооруженной оппозицией без посредников или с минимумом их участия? Ведь нет гарантий, что Турция опять не изменит своим партнерским отношениям с Россией, как это уже не раз бывало, и интересы двух стран не разойдутся. Не стоит доверять и Саудовской Аравии и Катару, тем более, что они не представлены в Астане, как и часть контролируемых ими группировок, включая близких именно к катарцам «Ахрар аш-Шам».

Небескорыстная любовь
Формально на переговорах в Астане политическое будущее Сирии и судьба ее президента Асада не значатся в повестке дня. Это переговоры на экспертном уровне, подчеркивают в Москве. Предполагалось, что в российской делегации, первую скрипку будут играть представители Минобороны. А это значит, что на первый план выходят вопросы тактики, а не стратегии. Тем не менее, возвращаясь к словам Лаврова, полевые командиры, которые приедут в Астану, должны получить право на участие в политическом процессе, который «предполагает разработку конституции, проведение референдума, выборов». Т. е. именно в Астане может начаться формирование будущего скелета сирийской государственности, даже если переговоры покажутся неудачными. 
Вопрос о разделе Сирии на данный момент неактуален, но как региональные державы будут делить свои интересы в этой стране? Ждет ли Сирию ливанская модель государственного устройства, когда за каждой партией и каждым министром стоят интересы иностранных хозяев и система работает ровно до тех пор, пока они не начинают выяснять отношения друг с другом? В Сирии, с учетом ее экономической привлекательности, цена влияния будет гораздо выше, чем в Ливане.
Уже сейчас противоречия очевидны. Большой вопрос - удастся ли России соблюсти баланс между своими региональными партнерами (Ираном и Турцией) и при этом отстоять собственные интересы.
Иранцы уже высказались против участия в переговорах представителей новой американской администрации, которых пригласил в Астану Лавров. Тегерану также не нравится резкий крен России в сторону Турции – только недавно стороны обменивались обвинениями в адрес друг друга, а сегодня уже вместе наносят авиаудары. С подозрением к этому относятся и в Сирии, особенно в среде алавитов, испытывающим к туркам неприязнь еще со времен Османской империи. И в Дамаске, и в Тегеране очень недовольны тем, что Россия громогласно заявляет о своих успехах в борьбе с терроризмом в Сирии, пренебрегая ролью сирийских военных и иранских союзников. И если Москва продолжит высказываться в том же духе, добавив к своим словам реверансы в адрес Анкары, это станет болезненным ударом для сирийцев и иранцев.
Трудно представить, что Иран благоприятно отнесется к расширению политического влияния вчерашних полевых командиров, чья идеология прямо противостоит интересам шиитов. Иранцы последние десять лет потратили немало ресурсов, как военных, так и финансовых, чтобы выстроить зону шиитского влияния между Ираном и Средиземным морем (через территорию Ирака, Сирии и Ливана). Во многом благодаря их экономической поддержке президент Башар Асад остается у власти, а сирийская экономика продолжает хоть как-то существовать. И эти деньги невозможно не учитывать в ходе будущих переговоров.
Буквально за неделю до встречи в Астане между Тегераном и Дамаском были подписаны пять крупных экономических соглашений. По данным СМИ, Иран получил право стать третьим мобильным оператором в Сирии, кроме того, достигнуты договоренности о строительстве нефтяного терминала на территории 5 тыс. га, такой же участок выделяется Ирану и под сельскохозяйственные нужды, также как и возможность эксплуатации фосфатных шахт примерно в 50 км к востоку от Пальмиры.
Для сравнения, в последние годы Россия подписала с Сирией соглашения лишь о военных базах. Но даже алавиты - самые верные и фактические единственные союзники Москвы в Сирии, ждут российские инвестиции в их страну. Они надеются, что среди прочего Россия создаст здесь рабочие места, будет активно покупать их сельскохозяйственные товары и поможет им выйти на другие рынки (а это во многом прямая конкуренция с Турцией). Цитирую слова сирийцев: «мы хотим, чтобы Россия была для нас тем же, что и США для Израиля». И хотя сейчас население алавитских районов, предпочтет иметь дело с Россией, а не с Ираном, бескорыстной любви не будет. А кроме христиано-алавитского анклава в районе побережья, безусловной поддержки у России в Сирии нет нигде. А значит жизненно необходимо выстраивать отношения с теми, кто до сих пор считался врагами, при этом не предать старых друзей, найти тонкий баланс между интересами своих партнеров, а по сути соперников, и быть готовыми инвестировать, а не только гордиться тем, что оказали содействие в борьбе с терроризмом в Сирии.  Тем более, что часть террористов теперь оказалась за столом переговоров.

Саудовская Аравия в настоящее время уделяет серьезное внимание отношениям с Россией. Несмотря на существующие серьезные разногласия с Москвой по некоторым вопросам текущей повести дня, в первую очередь по Сирии, Саудовская Аравия по целому ряду каналов, официальных и неофициальных, на протяжении последнего года постоянно посылает позитивные импульсы взаимодействия и сотрудничества.

Королевство проявляет заинтересованность в двустороннем сотрудничестве во всех направлениях. Это касается и развития отношений в академической среде, культурной, деловой и экономической. Посольство работает над признанием российских дипломов о высшем образовании и ученых степеней. Уже на протяжении долгого времени Рияд пытается добиться двустороннего упрощения порядка выдачи виз для бизнесменов и инвесторов, что должно благотворно отразиться на деловом климате между двумя странами.

Однако большинство инициатив саудовской стороны оказывается в подвешенном состоянии, поскольку не находят должного отклика у представителей российских кругов принятия решений и у более широкой общественности. У саудовских партнеров это вызывает множество вопросов и ложится в основу недоверия и предрассудков. Но пока саудовская сторона не теряет энтузиазма и продолжает активно пытаться наладить мосты.

Эта активность, в частности, является результатом влияния Мохаммеда бен Салмана, и его призыва, обращенного к послам Королевства по всему миру, озвученного в 2016 году: уделять особое внимание изменению имиджа Королевства, донесению позитивного образа страны до широких масс, путем активизации PR и иных инструментов формирования имиджа. Россия не является исключением.

Во многом этот рывок – в сторону диверсификации контактов и связей, переход на инновационный путь развития, колоссальные вложения в науку, в частности через финансирование государством учебы молодых саудовцев за рубежом, сотрудничество с ведущими исследовательским центрами мира в области естественных наук, приборостроения и т.д. – является подготовкой Королевства к жизни не только без нефтяных ресурсов, как основного источника дохода государственного бюджета, но и жизни без США. Фигура Трампа, на фоне растущего правого движения, является мощным сигналом Королевству о необходимости задуматься о самостоятельном будущем и необходимости полагаться исключительно на собственные силы и возможности. Хотя этот сигнал был уже получен при Обаме. Диверсифицируя и укрепляя свои международные контакты Королевство рассчитывает снизить зависимость от Вашингтона и укрепиться экономически, говоря иносказательно, разложив свои деньги по разным корзинам – инвестируя в успешные проекты по всему миру с выгодой для себя.

Эр-Рияд заинтересован в интенсификации торгового и инвестиционного взаимодействия между двумя странами. Однако Королевство в этом случае сталкивается с двойной проблемой. Во-первых, недоверие саудовских инвестиционных и бизнес кругов к России, во многом из-за непонимания специфики ведения бизнеса, отсутствия надлежащего информирования (всю информацию о России саудовцы черпают из западной прессы), присутствие значительного числа негативных стереотипов о России (с которыми никто не борется), фактическую непреодолимость языкового барьера (крайне незначительное число россиян владеет английским на достойном уровне); и, во-вторых, визовые проволочки, которые ставят бизнесменов в крайне затруднительные ситуации, вынуждая проводить переговоры и встречи в крайне узкие сроки и сложности на пограничном контроле, когда каждую неделю при прохождении пограничного контроля в российских аэропортах, бизнесмены Саудовской Аравии с российскими визами в паспортах задерживаются на несколько часов, а подчас и депортируются обратно без объяснения причин.  Пассивность российского бизнеса также не добавляет позитивных красок к текущей ситуации.

Что касается геополитической повестки, то, несомненно, существующие разногласия также оказывают влияние на двусторонний диалог. Однако исток этих разногласий находится в неведении, непонимании и сложной региональной ситуации. Больше всего Эр-Рияд беспокоит на чьей стороне Россия и на сколько плотно она собирается союзничать с Ираном. Непонятными для Эр-Рияда остаются цели России в Сирии. И каковы ее планы в регионе. Саудовская Аравия опасается, что Россия станет в регионе вторым США. И речь идет не об экономическом гегемонизме, а о деструктивной геополитической роли, которую США играли в регионе на протяжении десятилетий, и на счет которой государства аравийского полуострова не питают ни малейшей иллюзии.

Саудовская Аравия опасается, что Россия станет в регионе вторым США. И речь идет не об экономическом гегемонизме, а о деструктивной геополитической роли, которую США играли в регионе на протяжении десятилетий, и на счет которой государства аравийского полуострова не питают ни малейшей иллюзии.

В случае с российских отношений с Ираном для саудовцев вопрос сводится к очень упрощенной подаче вопроса: вы с нами или с ними. Для Эр-Рияда плотное сотрудничество Москвы с Тегераном является исключением сотрудничества с Королевством и формирование своего рода коалиции, угрожающей её жизненно важным интересам. Именно поэтому любые противоречия между Россией и Ираном, информация о которых просачивается в СМИ, с определенной степенью энтузиазма подхватываются телеканалами аравийского полуострова.

Обеспокоенность этим вопросом отражается и в ситуации с Сирией.

Между двумя сторонами по Сирии есть много общего. Обе выступают за территориальную целостность, сходятся в недопустимости допуска экстремистов к власти в стране, соглашаются и о необходимости транзита власти и политического процесса, под контролем международного сообщества. Схожих позиций по Сирии даже больше, учитывая, что Королевство, действительно, рассчитывает на светское правление в Сирии. Разногласия по большей части предопределены слабой информированностью саудовской стороны и высокой степенью недоверия и непонимания происходящего.

Саудовская сторона задается вопросом, какова итоговая цель России в Сирии. На тот гипотетический момент, когда конфликт будет по большей части урегулирован и придет время формировать новую Сирию и восстанавливать ее из руин: как Россия рассчитывает поступить с Хезболлой, которая не отдаст завоеванные позиции и влияние в стране, рассчитывает ли она, что Иран будет заниматься восстановлением страны и будет принимать активное участие в пост-конфликтной политической жизни, что с одной стороны не возможно, учитывая ограниченность финансовых ресурсов Ирана, во-вторых, контрпродуктивно. Осознает ли Россия, что прямое вмешательство Ирана в послевоенную Сирию автоматически приведет к усилению дисбаланса и конфликтности в регионе. Саудовская Аравия также не понимает в чем заключается российские заявления о борьбе с терроризмом в Сирии, если её удары сконцентрированы далеко не над позициями Исламского Государства, и после падения Алеппо Россия сокращает свое военное присутствие. По сирийскому вопросу в Эр-Рияде вопросов больше, чем ответов, и они в значительной степени усложняются тем, что ведут за собой еще больше вопросов и недопонимания по многим вызовам регионального масштаба за пределами сирийских границ. Это недопонимание распространяется на все страны, входящие в ССАГПЗ. Отсутствия внятной артикуляции позиций, адекватного донесения информации затрудняет процессы взаимодействия и коммуникации по многим направлениям двустороннего сотрудничества.

Несмотря на это и многие другие сложности у двусторонних отношений есть хорошие предпосылки для развития в меняющемся международном контексте при условии улучшения коммуникации, честного взаимодействия и преодоления существующих предрассудков.

Мария Дубовикова